– Дядюшка, ты все усложняешь своими метафорами, – мисс Амелия откинула со лба локон волос, нахмурившись. – Я всего лишь пытаюсь… жить. Свою жизнь, единственную и короткую, потому что Король фаэ пока не появился из Холмов, чтобы украсть меня в страну радости и танца.
– Порой, дорогая моя, мне кажется, что только Король фаэ и выдержит твой ангельский нрав, – усмехнулся мистер Леннорман, с нежностью глядя на племянницу.
По его мнению, такое сочетание острого ума, не менее острого языка и железных принципов способно принести в жизни только горе и несчастье.
– Дядюшка, вы ведь не просто так пригласили меня на завтрак? – прозорливо улыбнулась Амелия краешками губ.
Иногда мистеру Леннорману хотелось, чтобы она была наивной прелестной дурочкой, лишенной способности видеть людей насквозь и того честолюбия, которым прокляли ее при рождении. Но Амелия тогда не была бы Амелией, верно? Он усмехнулся нахлынувшим мыслям и, прокашлявшись, проговорил:
– И даже не скрываю этого, милая. Весь Лунденбурх судачит о том, как ты без сопровождения навещаешь холостого молодого джентльмена и позволяешь втянуть себя в сомнительную авантюру.
– Когда мне было дело до слухов на приемах в гостиных, дядюшка?
– У тебя все еще есть семья, – он постарался смягчить голос, чтобы не задеть ее ранимое сердце. – У тебя есть матушка, которая, в отличие от тебя, считает приемы и гостиные необходимой частью своего существования. Ты могла бы быть… подобрее к ней. Ей и так тяжело приходится, с тех пор как…
– Если бы матушка свое упрямство направляла в правильное русло… – мисс Амелия хотела продолжить, но прикусила язык, явно не желая втягивать его в старый спор.
Он был за это благодарен, но все равно намерен был продолжать – если этот разговор не состоится сейчас, кто знает, какими средствами ему придется защищать племянницу в будущем?
Дядюшка любил ее, но матушка была его сестрой, его единственной кровной родней и его вечной ношей во благо семейного достояния. Поэтому он никогда не мог сделать сложный выбор между ними.
Мисс Амелия знала это и в глубине души давно смирилась с текущим положением дел, но иногда ее охватывали гнев и разочарование. Так случилось и сейчас.
– Дядюшка Джеффри, – выпалила она. – Я же от тебя ничего не скрыла. Более того – Габриэль не собирается ничего скрывать. Я слышала его споры с мистером Черчем. Он настаивает, чтобы папино имя было выведено рядом с его именем. И в выставочных описаниях, и… он патент тоже хочет оформить на двоих!
– Если все так, как ты говоришь, то твой Габриэль сущий безумец.
Мисс Амелия вздрогнула.
– Он не безумец. И папа не был.
Дядюшка прикрыл глаза и откинулся в кресле.
Стало слышно, как бьются о берег тихие волны Тамессы. Ее резкий запах стал особенно ощутим.
– Милая, когда беднягу Гилдероя обвинили, ты…
– Не надо говорить о том, что я была слишком маленькой! Я уже была достаточно взрослой, чтобы все понимать.
– Ты, как всегда, не дослушиваешь своего старого дядюшку. Я хотел сказать, ты не видела процесс изнутри. Ты не знала, что происходило. Никто не знает точно, но все сводится к тому, что твой отец был слишком… прогрессивен. Слишком хорош в своем деле. Зависть многих сгубила, не зря же фаэ так проклинают лжецов и завистников в своих песнях.
– Но мы-то живем не в песне! И потом, Габриэль точно не даст себя в обиду. Ты бы видел, как он держится. Такой убежденный в своем знании, такой твердый в своей уверенности – но он не замыкается в себе, как делал папа. Он превосходный оратор. Он заронил зерна интереса в тех мужланов, что претендовали на место водителя паровой машины. Поэтому-то они так и завелись. Им теперь кажется, что я украла их право поучаствовать в чем-то великом. Это Габриэль убедил их, что меняет мир!
– А ты?
– Я?
– Ты так думаешь? Что ты меняешь мир?
Мисс Амелия помолчала пару минут, выстукивая ложечкой ритм по фарфоровому блюдцу.
– Когда я увидела паровую машину… – медленно начала она. – В глубине меня поселился страх. Это ведь очень много железа. Очень много. Старый страх перед металлом. Смешно – фаэ давно ушли, и даже короля так давно нет на каменном троне, а страх перед металлом все еще в сердцах. А потом я поднялась в кабину этого монстра и… Я увидела мир совершенно иначе. Я увидела Бриттские острова, не разрозненные непониманием и расстоянием, я увидела нить – железнодорожные рельсы, которые связывают регионы и города. И поняла, что я буду первой швеей, которая проложит шов этой нитью.
– А ты уверена, что в тебе не говорит то, что это проект твоего отца?
– Это проект Габриэля Мирта, – твердо ответила она. – Я говорю так не из умозрительных заключений. Я видела все наработки и бумаги отца, которые Габриэль чудом нашел и сохранил. И видела, во что превратил это сам Габриэль. Если бы ты увидел, ты тоже понял.
– Мне достаточно того, что я вижу в твоих глазах, моя увлеченная леди.
– Папа мечтал о чем-то подобном. Он хотел сделать мир доступнее. Проще. Если бы не… – Мисс Амелия замолчала, кусая губы.
Мистер Леннорман дал ей перевести дух и не торопил с продолжением, поэтому она заговорила сама:
– Если бы не Призыв Просвещения. Король Вильгельм поддерживал папины идеи. Помню, как папа говорил о том, что наш король мечтает сделать Бриттскую империю единой, мечтает о едином союзе с Хань, мечтает закончить войны и все силы мира бросить на развитие прогресса и цивилизации. Король Вильгельм был так погружен во все новшества паровых технологий… Я знаю, ты не поддержишь меня, но я убеждена, что с появлением Парламента мы сделали шаг назад – от того, что могло бы быть.
– Тише, девочка моя, тише… – чуть нахмурился мистер Леннорман. – Я не сказал, что я не поддержу тебя. Но о таких вещах не стоит говорить в публичных местах.
– Я не столь важная персона, чтобы на меня были устремлены сотни глаз и ушей!
– О, милая. Так ты еще не поняла?
– Дядюшка, ты о чем?
– Чем ближе Выставка, тем более важной персоной ты становишься. Даже Габриэль Мирт остается в тени своего изобретения, прячась в сумраке своего поместья. Ты же остаешься на виду. Именно ты поведешь паровую машину по первой в мире железной дороге.
– Ох…
Мисс Амелия вздохнула. Ей еще не приходилось взглянуть на ситуацию в таком ключе. Но по всему выходило, что дядюшка совершенно прав.
– Пройдемся, милая? – спросил мистер Леннорман, когда кофейник опустел, а на тарелке с пирожным остались лишь меренговые крошки. – Погода прекрасная, грех упустить возможность пройтись бок о бок с такой прекрасной девушкой. Когда еще представится шанс!
– О, дядюшка! – засмеялась Амелия.
Вместе они пошли вдоль набережной. Мистер Леннорман бережно придерживал племянницу под руку.
– Говорят, в ближайшие дни пройдет заседание Парламента. Не иначе как будут подготавливать почву для появления паровой машины. Ведь мало будет ее представить! Надо будет создать условия для того, чтобы сделать ее частью простого, бытового мира. Вряд ли лунденбурхцы сейчас все как один готовы к возможности в считаные часы добраться до Эденесбурха…
– О, им только надо увидеть паровую машину в деле!
– Как ни прискорбно, но не все готовы принимать прогресс сразу и безоговорочно…
– Дядюшка! Мы говорим о тех людях, которые безропотно склонили головы перед Призывом Просвещения и позволили…
– Тссс! Амелия, дитя мое, не стоит столько громко говорить о таких вещах. Особенно прилюдно. И потом, Призыв Просвещения как раз встал на путь столь уважаемого тобой прогресса. Прошло всего шесть лет, а наша жизнь наполнилась техническими изобретениями, которые вряд ли были возможны, учитывая некоторый консерватизм покойной королевской семьи.
Мисс Амелия притихла. Разговор зачах сам собою. Мистер Леннорман задумался о том, сколько на самом деле правды было в его словах – и по всему выходило, что достаточно. Ведь это и была изначальная цель Призыва Просвещения – создание гармоничного, прогрессивного общества. Фаэ давно покинули земли людей, и глупо было дальше слепо продолжать следовать старым законам и традициям. Призыв Просвещения был затеян ради того, чтобы искоренить давний страх перед холодным железом, чтобы вручить людям бразды правления над самими собой.
Мистер Леннорман очень хорошо помнил, как все начиналось. Тогда никто и помыслить не мог, какой кровавый переворот замышляют чистые помыслом проповедники Призыва. И мистер Черч, нынешний глава Парламента, не нес и нескольких капель ответственности за жизни королевской семьи. Это были другие люди – те, кто решил, что может распоряжаться серебряной кровью и проливать ее на бриттскую землю.
Вряд ли кто-то когда-то узнает, кто именно отдал приказ убить королевскую семью. Но вот итог – кровь Блюбеллов в опале, а все его приверженцы так или иначе устранены.
И одним из этих приверженцев был Гилдерой Эконит, а значит, Амелия никогда не прислушается к доводам разума – особенно в тот момент, когда ей в руки дали возможность исправить хоть что-то.
Мистер Леннорман находился к королевскому двору ближе, чем хотелось бы ему самому – в частности, именно из-за стремлений Гилдероя Эконита наладить прогресс. Консервативность Чарльза Блюбелла никогда не казалась ему помехой. Он предлагал свои идеи снова и снова, говорил о них, воодушевлял наследников картинами прекрасного будущего. Все ради того, чтобы наследников почти не осталось, а его идеи были спасены разве что чудом.
Чудом был Габриэль Мирт, и мистер Леннорман недостаточно знал его, чтобы составить собственное суждение, но обладал достаточным количеством информации, чтобы спокойно оставлять Амелию на попечение этому человеку. Габриэль Мирт, как было ему известно, половину жизни провел в одном из поместий под Лунденбурхом, на землях Охотника фаэ, вместе со старшим сыном короля Блюбелла. Принц Андерс в свое время наделал немало шума, против воли отца женившись на эллинке и публично отрекшись от престола. С тех пор утекло немало воды. Принц Андерс и принцесса Милана живут в Элладе и с тех пор