Глаза слезились от яркого света, и в конце концов она опустила взгляд. Лучше бы сказки были правдой и мама не выходила за отца, не любила его, а просто соблазняла и убивала ему подобных. Мир стал бы чище.
Перед глазами плясали пятна, и Чо прикрыла веки. Пятна не исчезли, забрались под них и продолжали свой беспорядочный танец.
Наверное, лучше больше не открывать глаз. Сердце колотилось так сильно, что Чо всерьёз испугалась, что передумает, не осмелится, струсит в последний миг. Не оставляя себе лишних мгновений для этого, она шагнула вперёд и отпустила перекладину, расставляя руки в стороны. Пусть вода её заберёт. Пусть тьма поглотит эти пляшущие пятна – месть Аматэрасу за открытый взгляд.
Она летела вниз, не открывая глаз и не издавая ни звука. Она не поняла, как погрузилась в воду – та будто разошлась под ней. И только когда захлестнуло с головой – Чо поняла, что всё свершилось. Она старалась не делать вдохов, всё так же не открывала глаз и, расслабляя тело, приняла свою участь.
Так будет правильнее. На поверхности ей делать нечего.
Но предательский спазм – и тело вдохнуло само. Внутри разлился огонь, стало очень больно. Чо не думала, что будет так больно. Она представляла свою смерть сном, в котором кто-нибудь из богов придёт и заберёт её к себе. А если и нет – разве путь в Ёми должен быть таким мучительным?
Глаза распахнулись, изо рта вырвался крик, пузырьками улетевший прочь. Руки забились в воде, пытаясь оттолкнуться, пытаясь вытащить тело на поверхность. Но разобрать, где в этом мутно-зелёном пространстве поверхность, оказалось невозможно. Тело уже опутала плавающая вокруг тина, но Чо продолжала биться, сражаться за жизнь. Она не думала о том, что пытается выжить; всё, чего она желала, – прекратить агонию. Но в итоге силы закончились. Гораздо позже, чем воздух, и всё же. Тина заволокла разум, опутала его, и Чо покорилась. Там больше не будет боли. Там не будет отца. Не будет стыда и не будет голода. Там ничего не будет, лишь покой. И это всё, чего она хотела.
Боль вернулась вместе с тошнотой, Чо согнулась пополам – и её вырвало мутной кислой водой, после чего она зашлась судорожным кашлем, вместе с которым изнутри, обжигая всё, продолжало рваться то, в чём она старалась утонуть. В какой-то момент она уверилась, что вот-вот задохнётся в этом кашле, но в конце концов получилось сделать глубокий вдох между приступами. Потом ещё один. И ещё. Огонь внутри постепенно стал угасать. Было по-прежнему больно, но из невыносимой эта боль стала терпимой, и тогда Чо нашла в себе силы осмотреться.
Оказалось, всё это время рядом с ней был мужчина. Он сидел на коленях и держал ладонь на её спине, помогая избавляться от воды, а его длинные белые волосы свисали мокрыми прядями.
– Как себя чувствуешь? – в глубоком голосе звучала неподдельная забота. Таким она хотела бы слышать голос отца. Чо вдруг стало очень тепло внутри. Это было странное, незнакомое чувство.
– Неплохо, – просипела она. На лице незнакомца появилась улыбка и собрала морщинки по щекам.
– Это вряд ли, – он усмехнулся, но его глаза остались неподвижны, они смотрели куда-то мимо Чо и словно были покрыты белым налётом. – Я Иша, – он поклонился.
– Чо, – она поклонилась в ответ.
– Бабочка? Что ж ты летишь во тьму, а не на свет? – Это был искренний вопрос, и Чо вдруг захотелось плакать – она даже сама не знала почему. Но она чувствовала что-то… Что-то похожее на то, что чувствовала рядом с мамой, когда отца подолгу не было дома, когда она рассказывала сказки и укладывала её спать.
– Свет погас, – тихо ответила она. – Мне больше некуда было лететь.
– Глупости. – Иша-сан поднялся и подал руку, которую Чо охотно приняла. – Если погас один огонь – всегда можно зажечь другой и самой выбрать собственный путь. У тебя есть дом?
– Больше нет.
– Родители?
– Отец меня выгнал…
– Вот как. А мать?
– Вы не спросите, за что меня выгнали из дома?
Иша-сан медленно качнул головой.
– Если мужчина избавляется от собственного дитя – в нём нет человеческого, и причины его поступка мне неинтересны. Так что мать?
– Она… промолчала.
– Боялась?
– Наверное.
– И всё же осталась с ним?
– Я не хочу её винить. Ей… Таким, как она, и так непросто живётся. С отцом она хотя бы остаётся достойным жителем города.
– Ёкай, значит.
Чо промолчала. Она рассказывала всё без утайки, потому что ей нужна была помощь. И она очень надеялась, что Иша-сан окажется тем взрослым, который захочет помочь. Он, конечно, не должен, но надежда – очень въедливый паразит. Одной протянутой руки хватило, чтобы Чо за неё уцепилась.
– Пойдёшь со мной.
– Пойду, – ответила она, хотя это был не вопрос. Чо не спросила куда – ей было всё равно. Иша-сан излучал уверенность и чувство безопасности, которого у неё не было. Она готова была ему служить и делать всё, что потребуется, если он защитит её от мира, даст место для ночлега и будет кормить.
Уже в деревне Чо выяснила, что Ише-сану нужна была помощница в его ремесле, чтобы ходить в поля и леса и собирать травы и цветы, искать коренья. Это было то, что Чо и так любила – бродить повсюду и быть подальше от людей, при которых надо вести себя подобающе, а значит, неестественно. Так что она с радостью взялась за это дело.
О том, что она живёт у шиноби, Чо узнала не сразу, а когда глава клана попал в плен к самураям и его обязанности временно взял на себя Иша-сан. Но это открытие её нисколько не волновало. Чо продолжала делать свою работу, заваривать ячменный напиток, который Иша-сан с удовольствием пил с ней по вечерам, и вести беседы с пожилым слепцом, спасшим ей жизнь. Остальное не имело значения.
До тех пор, пока в деревню не ворвались самураи.
У шиноби тоже есть честь и отвага, только они направлены не на себя или господина, а на семью и клан. Защитить любой ценой – вот чем занимались в деревне мужчины и женщины, когда не выполняли заказы. Они держались друг за друга и закрывали друг друга перед любой угрозой. Так было всегда. До тех пор, пока отец Тору не решил, что свобода ему дороже семьи. Он раскрыл местоположение деревни, чтобы получить свободу.
В той маленькой войне они потеряли две трети жителей деревни. Иша-сан снова спас Чо, а с ней же и Тору, дав им самую быструю лошадь и отправив на север, пока взрослые шиноби и куноичи отбивались от врагов.
Они скакали почти весь день, а когда прибыли на место, их встретила старуха, которая выглядела так, словно давно должна была отправиться в могилу. Это была мама Иши-сана – бабуля Нао. Она не любила, когда к ней обращались Нао-сан, поэтому все в деревне звали её только бабулей или бабулей Нао.
Чо полюбила бабулю так же, как полюбила Ишу-сана. Её немного смущало, что она говорит не то с богами, не то со смертью: каждый день причитает «вот-вот, приду, только чай допью, только грядку прополю, только рис доготовлю…» – и так всегда. Иша-сан позже рассказал – когда уцелевшие из клана тоже перебрались сюда и обосновались на новом месте, – что бабуля Нао уже десятки лет доделывает свой бесконечный список дел, и всегда слегка торопясь, потому что пора, пора… Да всё никак не доделает.
Тогда Чо подружилась с Тору и стала с ним учиться: напросилась стать куноичи, чтобы в следующий раз – которого, все надеялись, не будет, – суметь встать на защиту тех, кто подарил ей дом и семью.
Парень нравился ей своей простотой и непосредственностью. Он много шутил, а это отвлекало от горестных воспоминаний. Находиться наедине с собой Чо больше не могла.
– Чо, даже я сыграю благородную девицу лучше тебя, – насмехался Тору над её попытками танцевать с веером. Все эти дамские дела ей не давались. Макияж, осанка, беседы, танцы, поэзия – она не умела ничего, и сколько бы женщины клана ни бились над ней, Чо хваталась за кунаи и убегала к лесу их метать. Она знала толк в ядах и противоядиях, прекрасно разбиралась в травах и сама разработала состав той смеси, которую сейчас все шиноби использовали, чтобы скрыть свой запах. Но танцы с веером – Тору был прав, это не для неё.
Лишь однажды она побывала на разведке во дворце, тогда и увидела принцессу. Ей хотелось быть полезной и испытать себя, но в итоге она чуть не провалилась, когда сама заговорила с мужчиной при дворе – кем-то из министров. Тору пришлось осадить её и забрать свою «супругу, которой солнце голову напекло, вот она и путает его с другими мужчинами».
С тех пор Чо решила, что её стихия – это сражения и яды. Никаких дворцовых интриг, никаких бесед со знатными особами. Она брала те же заказы, что и мужчины, и постепенно ожесточилась так же, как ожесточились они. Чо больше не боялась ни простых людей, ни самураев.
Жаль, что отца она с тех пор не видела. Узнал бы он ту девочку, что выгнал из дома? Вряд ли. Тогда она позволила себя ударить и ушла. Сейчас она, не дрогнув, останавливает чужие сердца. Она давно уже перестала быть его дочерью.
Иша-сан закончил с ядом и, кто знает, сколько времени возился уже со своими снадобьями, а она и не заметила. Слишком погрузилась в воспоминания…
– Благодарю, – она поклонилась наставнику и другу.
– Бабочка моя, ты ли это? – он усмехнулся. – Что это на тебя нашло? Такая вежливость.
Чо замялась: ничего от него не скроешь. Иша-сан улавливал любые перемены в голосе и порой понимал чужие эмоции лучше тех, кто их испытывал.
– Меня беспокоят наши пленники, – призналась она.
– Было бы странно, если бы не беспокоили. Шиноби нечасто берут в плен членов императорской семьи.
– Верно ли мы поступаем, возвращая их сёгуну?
– Чо, ты делаешь это для чего?
– Ради денег.
– А деньги тебе для чего?
– Вы знаете, Иша-сан.
– Мотыльки летят на свет… Ты правда думаешь, что твой свет там, на Большой земле?
Она не знала. Всё, что ей было известно, – она не хотела жить в империи, чьи правители гнали ёкаев прочь.
– Они виновны в смерти моей матери.
– Они? – Иша-сан возился с пучком дикой мяты, ловко обрывая сухие листики с ветки и наполняя ими ступку. – Я принял решение передать клан Тору.