Хотя какие приличия с тем, кто тебя похитил и хотел продать Мэзэхиро… Норико до сих пор не верилось, что куноичи согласилась с ними сотрудничать. Да, ей предложили отличную сделку, но какие гарантии?
Чо в это время коснулась пальцами подбородка Хотэку, и Норико совсем не понравился её заигрывающий взгляд. Каннон милостивая, что она себе позволяет? Разве женщины Шинджу ведут себя так бесстыдно?
– Вы даже не заметили, что ваши драгоценные правители от вас сбежали, да? – Она подошла и уселась в паре шагов от них. Хвост предательски колотил по земле, выдавая её раздражение. Она только надеялась, что его примут за раздражение из-за невнимательности своих спутников.
Чо убрала руку, но сделала это очень неторопливо, продолжая смотреть на Хотэку. Норико очень, очень сильно пожалела, что не подслушала их разговор. В Ёми вежливость, больше она такой ошибки не допустит.
– Заметили, – ухмылка заиграла на лице куноичи. – Но я умею оставлять двоих наедине, когда им это нужно. А ты? – она улыбнулась ещё шире, и Норико потратила всю свою сдержанность на то, чтобы не содрать эту ухмылку с её лица когтями.
– Мы обсуждали путь к Сиавасэ, – мирно сказал Хотэку и опустился, скрестив ноги. Он протянул руку Норико, но та не подошла.
– Мы ведь всё решили – идём по побережью деревнями. Дойдём рано или поздно.
– На пути есть городок. Портовый, – возразила Чо.
– Мне кажется, Чо переутомилась, – сказал Хотэку без тени насмешки. – Твоё описание портового города никак не подходит реальности, в которой мы живём.
– Вообще-то, она права, – нехотя признала Норико.
– Хочешь сказать, всё это время в Шинджу плавают корабли с Большой земли, а столица об этом ничего не знает? – птиц недоверчиво покосился, на что Норико только фыркнула.
– А столица интересовалась жизнью в Западной области? По-моему, Мэзэхиро поставил на ней крест как на какой-то порочной земле и предпочёл сделать вид, что выжженных войной земель вообще не существует.
– Есть даймё.
– Даймё здесь много поколений заботятся о ёкаях, а торговля с кицунэ и ногицунэ делает их жизнь терпимой. Никто не хочет, чтобы пришёл император и всё разрушил.
– А ты тогда откуда это знаешь?
– А как я, по-твоему, на остров с материка попала?
– А ваша кошечка не так проста, да? – Чо издала смешок.
– А ты только сейчас поняла, да? – огрызнулась Норико. Насмешливость, с которой та постоянно говорила о ней, раздражала.
Хотэку приподнял голову и заглянул куноичи в лицо.
– Чо, позволишь нам поговорить?
Она кивнула и спокойно ушла всё с той же лёгкой улыбкой, убивая всё удовольствие от чувства победы.
– И ты за всё время ни разу не обмолвилась о кораблях? – спросил Хотэку.
– Ты не спрашивал.
– Потому что я даже не предполагал.
– Ты знал, что я с материка.
– Мало ли, рыбой переплыла… – Он выглядел растерянным, и Норико стало его даже немного жаль.
Она всё же подошла, потёрлась о его колено и призналась:
– Я не люблю обращаться в рыбу и не очень люблю залезать в воду.
– Вот как. – Он положил руку ей на холку и стал перебирать шерсть пальцами. – Почему?
– Потому что я кошка.
– В этом есть смысл.
– Да.
И они замолчали. Норико не знала, что ещё сказать, а Хотэку, видимо, сказал всё, что хотел. Он убрал руку и чуть отстранился – Норико послушно перебралась к нему на колени и улеглась в уютной лодочке из скрещённых ног. Она бы не позволила себе этого, если бы кто-то был рядом, но рядом были лишь песок, камни и спящие дома. Так что она расслабилась и заурчала, пока Хотэку чесал её голову. В конце концов, когда ещё представится шанс просто вот так полежать, не думая о Киоко, Шинджу и той войне, что им неизбежно придётся развязать?
Киоко стояла по щиколотку в воде и наслаждалась, вбирала в себя здешний воздух и эту прохладу. Она, словно пустой сосуд, заново наполнялась силой, заново оживала.
– Тебе сложно было без воды, да? – тихо заговорил Иоши. Она обернулась, и он пояснил: – Я ещё во дворце об этом подумал. Ты всегда ходила к Кокоро, не помню и дня, чтобы ты к нему не вышла…
– Это было самое тихое и безлюдное место во дворце… – начала объяснять Киоко, но сама себя остановила. К чему оправдания? – Хотя ты прав. Возможно, отчасти меня туда тянуло само озеро. Мой дар пробудился там, на островке…
– Разве не в спальне, когда у тебя была горячка?
– Не было у меня горячки.
– Кая сказала, – он развёл руками.
Киоко прошла к кромке берега, наклонилась и коснулась ладонью воды – тёплая. Море ещё не успело остыть.
– Мне снился сон. Это была не горячка – кровь Ватацуми, его ками и сила. – Она провела рукой по поверхности, запуская новую волну ряби. – Говорят, ками есть в каждом человеке, мы ведь все потомки бога… Но только тогда я по-настоящему ощутила её в себе. Почувствовала, что я больше, чем это тело, чем все части своей ки. В какой-то степени она… Не знаю. Я пока не очень понимаю, но как будто ки лишь воплощение смертной жизни. А я – больше. Понимаешь?
– Разве так не говорят обо всех? – Он не понимал. Может, ему и не нужно… – Мы есть ками, заключённая в ки.
– Ты прав, – согласилась Киоко. – Прости, я пока не могу подобрать нужных слов даже для себя. Может быть, когда-нибудь я смогу рассказать об этом иначе.
– Хотел бы я понять твои чувства… – Он подошёл и, наклонившись, взял её за руку. Ту, что беспокойно водила по водной глади. Вот так просто. Коснулся и сжал её мокрые пальцы в своих. А у Киоко снова перехватило дыхание. Как тогда, у озера, когда он коснулся её впервые, когда на неё обрушилась лавина его чувств. Всё те же запреты, всё те же попытки выжечь в себе счастье с корнем она ощутила и сейчас. Любовь. Яркая, но болезненная.
– Почему же тебе так больно, Иоши? – Она не сразу поняла, что сказала это вслух. Но было поздно – он уже отдёрнул руку. – Постой…
Она осторожно сжала его пальцы.
– Ты хочешь чувствовать меня, но не позволяешь чувствовать себя. Почему?
– Не позволяю? – Он выглядел потерянным, смотрел на их сцепленные руки, и Киоко никак не могла понять его мысли. Она знала, что в его сердце, но что в его голове? – Разве это в моей власти?
Море ласкало ноги, но его тепло не поднималось выше, не согревало сердце. Теперь руку убрала она. И правда, разве он давал позволение, разве она спрашивала его?
– Прости, это было…
– Ничего, – он покачал головой. – На самом деле я не против. Я просто… Мне хочется так же видеть тебя. Ты всегда была принцесса, а теперь стала императрица. Сбежавшая, мёртвая, в теле змеи – какая угодно, но императрица. Я не видел тебя иной.
Он отошёл дальше от берега и сел на землю, Киоко устроилась рядом, запуская пальцы в песок. Море что-то шептало, но сейчас она хотела слушать другое море – то, над которым не дули ветра, разнося его волны, то море, что боялось говорить.
– Я давно вся открыта, – сказала она. – Может, ты и не способен чувствовать мою ки, как я твою, и всё же вот я, здесь, с тобой, спроси что хочешь – и я отвечу правду. Только ответишь ли ты мне тем же?
Он отклонился назад, уперевшись ладонями в землю, и запрокинул голову, встречая глазами небо. Киоко смотрела на него, его лицо, освещаемое одной лишь тусклой луной.
– Я знаю, что у тебя внутри, но я не понимаю, почему и откуда. – Она смотрела на него и пыталась видеть глазами, а не сердцем. Видеть, как видит он. – Ты же знаешь все мои беспокойства, все тревоги и все причины. Ты был рядом в худшие времена, а свои шрамы при этом прячешь, не позволяя никому на них взглянуть.
Он всё так же смотрел в небо, и звёзды сверкали в его глазах.
– Из нас двоих слепа я, Иоши. Потому что ты сам выбрал завязать мне глаза. – Она посмотрела на его шрам. Небольшой, едва заметный на смуглой скуле, и всё же он так часто к нему прикасался, что любой невольно обратит внимание. – Откуда эта старая рана?
Иоши молчал.
– Вот о чём я говорю. Ты не можешь упрекать меня в игре и нечестности, пока сам…
Она не договорила, Иоши вдруг повернулся к ней. Его глаза блестели, но нет, это были вовсе не звёзды.
– Я всю жизнь хотел лишь одного – чтобы отец посмотрел на меня так, как отец Дэйки смотрел на него. Или отец Хотэку. Или любого другого самурая. Они гордились своими сыновьями. Гордились их успехами. Они даже хвалили их. А я всегда был недостаточно…
Он отвернул голову, пытаясь справиться с чувствами, и Киоко захотелось забрать часть этой боли себе. Если бы она только могла… Но она не смела даже прикоснуться. Не сейчас. Она не станет касаться его ки, она будет его слушать.
– Всегда в чём-то недостаточно, – выдохнул он, вновь возвращая ей взгляд, полный скрытой горечи того ребёнка, каким он когда-то был. – Прости, я не должен…
– Говори, – попросила она. – Пожалуйста, говори, мне это нужно не меньше, чем тебе.
– В то утро я увидел тебя, – он улыбнулся. Через все невыплаканные слёзы, но совершенно искренне. – Ты была словно видением, как принцессы в сказках, которых нужно спасать. Только ты не выглядела той, кто нуждается в спасении. Ты стояла с братом…
Теперь уже Киоко стало трудно дышать. Эти рассветы… Она давно о них не вспоминала – с тех пор, как покинула дворец.
– Твоё кимоно болталось на тебе, как кусок ткани, – он усмехнулся, – а волосы подбирал ветер, никак не позволяя им опуститься на плечи.
– Как хорошо, что ты никому не проболтался – такой повод для сплетен! – Киоко усмехнулась, пытаясь скрыть смущение, но ощутила, что кровь приливает к лицу. Хорошо, что сейчас ночь, может, он не заметит…
– Я что-то почувствовал, – продолжал Иоши серьёзно, – но тогда, конечно, даже не понял, что это…
– Тогда? Сколько нам было?
– Совсем мало. Шесть, кажется. Я просто… Я до тех пор был уверен, что девочки – очень глупые и скучные создания, закованные в правила и высокомерие. Вообще-то, и будущие самураи не лучше, но сейчас это неважно. Тогда я увидел тебя совсем другой. Я увидел жизнь, огонь в глазах… Я не понимал, что чувствую, да и не стремился понять. Просто с того мгновения я отчего-то вспоминал о тебе весь день. Твой образ, совершенно неестественный, даже неприемлемый для дворца, никак не выходил из головы. В итоге во время занятия я пострадал от собственной невнимательности…