Она протянула пальцы, намереваясь коснуться шрама, но остановилась в бу[1] от кожи.
– Можно?
Он кивнул.
Его кожа была приятной, гладкой. Нежность, пересечённая бледной полосой застарелой боли.
– Надо же, почти не чувствуется, – задумчиво произнесла Киоко.
Иоши прижался щекой к её ладони и тихо сказал:
– И мне. Уже почти не чувствуется.
Он говорил искренне. Боль в его ки больше не пряталась, она вся была на поверхности. И, лишённая своего укрытия, таяла, растворялась в других чувствах.
– Ты поэтому меня избегал?
– Моя самая глупая ошибка, – признал он.
– Мы оба наделали ошибок. – Она приблизила своё лицо к нему и тихо-тихо предложила: – Давай в следующий раз сразу признаваться?
– В ошибках?
– И в них тоже.
И он осторожно коснулся её губ своими, вложив в это касание всё своё согласие.
Нежность, всеобъемлющая и желающая вырваться наружу, затрепетала на кончиках пальцев. Киоко касалась его, продолжала гладить его щёку, запустила вторую руку в его волосы, но этого было мало. То, что её заполнило, все те чувства, которые она желала разделить, требовали выхода, требовали большей отдачи. От их избытка захотелось плакать, как и от невозможности получить желаемое сейчас.
Она чувствовала, как в нём борется то же самое. Это безграничное желание, упрямо ноющее и не отпускающее, передавалось ей в той же мере, и она едва заставила себя отстраниться.
– Я… – дыхание сбилось, и голос не слушался. – Я не…
Тёмный взгляд Иоши вмиг прояснился.
– Прошу прощения, да… Мы, конечно, женаты, но…
– Нет, стой, Иоши. Пожалуйста, прекрати додумывать. У нас постоянно сложности из-за того, что ты делаешь выводы слишком поспешно.
Она выжидательно смотрела на него и, когда Иоши кивнул, осторожно повернулась к нему спиной, обняла себя его руками и положила голову ему на плечо. Он обнял её крепче и прижался щекой к щеке.
– Я долго готовилась к своей роли жены. И я хотела бы её исполнять как полагается. Не потому, что так полагается, конечно, а потому, что… В этом много прекрасного, нежного, близкого. Понимаешь? Это высшая форма любви – когда оба отдают себя без остатка и сливаются в единое перед богами и миром.
– Ты так красиво об этом говоришь…
– Не так красиво, как я это чувствую. Для меня важно… Я не хочу, чтобы это было так. Мне хочется, чтобы ты это понял.
– Прости, я ведь об этом даже не подумал, – он усмехнулся. – Берег за далёкой деревней точно не самое подходящее место для императрицы.
– Да и для императора тоже, – согласилась она. – Но дело даже не в титуле или том, в каких условиях мы росли. Дело в значимости. Я не хочу опускать значимость нашей близости до несдержанных поцелуев, которые переросли в нечто большее. Я хочу, чтобы мы были по-настоящему близки. Поспешность убивает весь вкус.
– Киоко. – Он слегка отстранился и наклонился в сторону, пытаясь поймать её взгляд. Она повернулась.
– Ты не согласен?
– Откуда в тебе столько познаний и чувств к тому, чего ты никогда не испытывала?
– Аими-сан. – Она почувствовала, как уголки губ в смущении поползли вверх. – Она мне всё очень подробно рассказывала.
– Почему мне никто не рассказывал? – возмутился Иоши. – Разве мужчинам это не важнее знать?
– О, я думала, вам тоже рассказывают.
– Не знаю, если отец и собирался это сделать, то пропустил где-то между уроками стратегии и упражнениями. А отдельного предмета любви у нас в школе не было. Только созерцание. Может быть, в их понимании взгляд на природу должен был каким-то чудом помочь понять, как устроена любовь и… всё остальное.
Киоко засмеялась. Впервые они говорили так открыто, и ей было очень легко. Как же хорошо, когда не нужно ничего скрывать и таить, можно просто сказать и быть услышанной, понятой… Люди зря так часто пренебрегают этим.
– Иоши, – отсмеявшись, сказала она.
– М?
– Обещай больше не делать выводов и, если в чём-то не уверен или о чём-то переживаешь, говорить сразу. Спрашивать. Пожалуйста.
– Обещаю, – ответил он и бережно взял её ладонь, переплетая пальцы и раскрывая перед ней свою ки. – Чувствуешь? Обещаю всем сердцем.
– Чувствую. Твоё обещание пахнет ипомеей…
– Да быть того не может! – он возмущённо сжал руку крепче. – Нюхай лучше, я искренне верю в то, что говорю!
– Я шучу, Иоши, – поспешила признаться она. – Очень сложно было сдержаться, прости.
– Ипомея! Пустые обещания! Не шути так больше…
– Я верю, что твои обещания полны твоих искренних намерений. – Она вернула голову ему на плечо. – Но стоит помнить, что порой не в наших силах их исполнить… Даже при всём желании.
– Кто-то не сумел? – Он обвил её руками крепче и прижал к себе.
Киоко смотрела, как ночное море колышется в свете луны, и вновь вспомнила брата, с которым они каждую такую ночь следили за горизонтом и дожидались рассвета.
– Не успел. – Она позволила слезе скатиться по щеке. Всего одной. Хидэаки хотел защищать её от всего. Даже от слёз по его уходу. Может…
Может, Аматэрасу забрала его к себе, и теперь он счастлив. Как знать. Может, тогда её боль в груди стала бы меньше, как и ненависть к этой богине, позволившей умереть всем, кто был ей дорог. Даже Иоши, пусть он и вернулся благодаря бакэнэко. Если ёкаи приходят на помощь там, где боги бессильны, что это тогда за боги?
Они продолжили молча смотреть на горизонт, туда, куда уходит на ночной покой Аматэрасу. Туда, где за морем простирается Большая земля с лисьим лесом Шику, за которым прячется страна Ёми, скрытая от всех живых. Может, когда-нибудь Киоко побывает там. Может, однажды она увидит далёкие земли и пристанища богов. Может, даже сумеет отыскать тех, кого уже потеряла. Но пока… Пока нужно привести в порядок свой мир.
Портовый город Минато, о котором говорила Чо, располагался к западу от дороги – если можно было назвать узкую колею дорогой – и был им не совсем по пути. Позавтракав в деревне и пополнив свои припасы, они двинули дальше и несколько страж то и дело возвращались к вопросу, нужно ли им посещать этот город. В итоге сошлись на том, что времени и так потеряно слишком много, а каждый день промедления, вероятно, стоит какому-нибудь ёкаю жизни. При таком взгляде медлить совсем не хотелось.
Иоши после ночи, проведённой с Киоко на берегу, чувствовал себя гораздо лучше. Он много говорил – настолько, что Норико ходила и причитала, что уже и не знает, куда от него деться, – много шутил и вообще, кажется, был счастлив. Он не мог припомнить, когда ещё чувствовал такую лёгкость. Мир вдруг стал прямым и понятным. Вот есть Киоко, и вот есть он. Остальное они обязательно исправят, но эта связь теперь в основе всего, и пока она крепка – он справится с чем угодно.
Дни с этих пор проходили легко. У Киоко тоже заметно прибавилось сил. Вероятно, из-за близости моря, как у Иоши – из-за близости к ней. Теперь они иногда оставались наедине. Оказывается, если есть желание – отбиться от остальных вовсе не трудно. Оказывается, можно украдкой проводить по её предплечью, пока она идёт рядом, или целовать за чьим-то домом, пока ходите вдвоём по деревне в поисках еды.
Так они добрались до провинции Сейган – той, где, по слухам, жил Нисимура Сиавасэ. Прохожие единогласно указывали на одну деревушку – Эен, и они впятером послушно брели к ней. А когда дошли до цели, по подсчётам Иоши уже наступило время смерти. Завершился тёмный месяц – это же подтверждалось поздними рассветами и ранними закатами. Аматэрасу всё меньше и меньше страж проводила в их мире, что означало лишь одно: царит спокойный месяц, месяц засыпания, подготовки к холодам.
Однако эти уже мёртвые земли словно жили по своим правилам. Днём всё ещё стояла невероятная жара. Здесь, на самом западе у моря, оставались лишь пустыни и голые скалы. Из растений – странные почти голые деревья с едва зеленеющими верхушками.
– Прошу прощения. – Иоши подошёл к старичку, сидевшему у моря. Тот так внимательно смотрел на воду, будто правда был чем-то очень занят. И всё же Иоши продолжил: – Не могли бы вы подсказать, где нам отыскать Нисимуру Сиавасэ?
– Чш-ш-ш, – старик прижал палец к губам, сосредоточенно глядя на водную гладь. Иоши в замешательстве обернулся: Хотэку пожал плечами, Киоко в образе какой-то неизвестной ему девушки – видимо, одна из случайных прохожих, которую она встретила в предыдущем поселении, – стояла и с любопытством наблюдала за стариком. Норико подошла и обнюхала пустую корзину у его ног. – Смотри-ка, плывут!
Он быстро поднялся и помахал. Иоши вгляделся – на горизонте показались… лодки. Очертаниями они отчасти походили на погребальные ладьи Кокоро, потому он их и узнал, но чем ближе подплывали – тем отчётливее становилась разница. На лодках было несколько человек, которые загребали воду длинными палками, широкими и плоскими на концах. Иоши смотрел на это и думал: «Сколько же сил им потребуется, чтобы доплыть до Большой земли? И как долго туда плыть? Сколько припасов брать с собой? Какие в море могут поджидать опасности?»
Он ничего не знал о море. Но оно влекло его, как неизведанное, непонятное и непознанное. Как что-то совершенно непохожее на всё, что его окружало в привычной жизни. Доведётся ли ему когда-нибудь заплыть так далеко, что не станет видно земли?
Тем временем лодки уже причалили к берегу. Люди высыпали на песок и потащили за собой…
– Это что, рыба? – судя по голосу, Киоко опешила. Неудивительно: никто в Иноси и помыслить бы не мог вылавливать иных детей Ватацуми из моря.
– Ох, сегодня Ватацуми щедро одарил нас. – Старичок поднялся, подхватил корзину и медленно засеменил к лодке. – Уважь мои молитвы, капитан, – обратился он к плотному мужчине, сошедшему с первого судна последним.
– Помолился ты на славу, – тот заулыбался – во рту явно недоставало зубов – и, кивнув своему напарнику, велел взять корзинку у старика. – Хороший улов. – Он передал корзинку за борт. – А ты чья будешь? – Рука капитана резко дёрнулась вниз, и уже через мгновение он поднял Норико с огромной рыбой, которую та пыталась удержать в зубах. – Воровать нехорошо, знаешь?