– Прошу прощения, – подала голос Киоко. – Это моя. Простите её… Нет, давайте мы заплатим за эту рыбу. Мне бы не хотелось, чтобы вы думали о нас плохо.
– Да что ж я, животное не накормлю? – Он подхватил Норико под задние лапы, усаживая на своей огромной руке, отпустил холку и почесал за ухом. – Ешь уже. А вы не местные, – теперь он обратился к Иоши, и тот поклонился.
– Всё так. Доброго дня вам.
– И вам не злого.
– Вы ловите рыбу? – Киоко, казалось, не могла поверить собственным глазам. – Не боитесь гнева Ватацуми за гибель его детей?
Моряк заливисто рассмеялся, и его смех подхватили остальные – все, кто стоял достаточно близко, чтобы слышать разговор. Киоко совсем растерялась, да и Иоши никак не мог взять в толк, что здесь происходит. Люди ведь не звери, чего ради они убивают? Людям есть чем питаться и без того… Хотя, вероятно, всё же не везде.
– Ох эти приезжие. – Капитан утёр слёзы с раскрасневшихся щёк и осторожно опустил Норико на землю. Та, довольно урча, чавкала рыбой, будто ей вообще не было дела до происходящего. – Если бы наша земля была так же плодовита, как в остальных частях Шинджу, мы бы, может, и обошлись травой. Да только где нам взять в этих пустынях и голых холмах бобы? Где вырастить овощи? Нет, мы, конечно, стараемся, но всё ж на мёртвом жизни не вырастить. Потому и просим у моря. Ватацуми – добрый бог, порою сам гонит рыбу в сети.
– Как же сам? – Иоши мог поклясться, что в легенде о сотворении бог-дракон даже Инари не позволил убивать морских жителей.
– Ну, дракона-то самого никто, конечно, не видел. Однако бывают ночи и дни как сегодня: рыбы – ух! – на месяц запасов наделать можно. Был бы он против – разве позволил бы это нам? Одной волной мог бы потопить всех разом, а ничего ж, живём. Поколениями так живём. Ещё дед моего деда в море выходил, чтобы деревню прокормить.
Иоши слушал с интересом, а вот Киоко, судя по всему, становилось всё дурнее.
– А вас-то что в нашу глушь занесло? Небось новые паломники к отмеченному Аматэрасу, а?
Иоши не сразу понял, что речь действительно о том, кого они ищут.
– А что, часто ходят? – присоединился к разговору Хотэку.
– Раз на год-два доходят. Может, и больше было бы, да к нам так просто не доберёшься, намучались небось в дороге.
– Вы и представить не можете как, – блеснула улыбкой Чо. Она-то намучилась, как же…
– Не могу, – согласился капитан. – А всё ж придётся вас расстроить – никогда он не принимает гостей. Разве что выловите на дворе, если позволит. Но я вам так скажу: позволяет он нечасто…
– Как же его произведения расходятся по миру? – удивился Иоши.
– Да приезжает к нему кто-то из города, переписывает себе всё новое и развозит копии, видать. Только деньги привозит два раза на год, как будто столичные монеты здесь кому-то нужны…
– А что, деньги тут разве не в ходу?
Уж что-что, а деньги были всем и всегда нужны. Столько купцов из каждого уголка Шинджу съезжались, чтобы наторговать себе звонких монет…
– А что нам покупать в деревне? Мы тут меняемся, если что надо. Я – рыбу. Мне – одёжку сошьют, сеть свяжут, дадут чего из овощей, если урожайный год. Рисом накормят. Где еда нужна – там деньги ни к чему. Каждый у нас делает что умеет да помогает остальным, тем и живём. Один сэнсэй этот…
– А он как, чем же за рыбу и еду платит?
– Так грамоте учит детей наших. Ну, тех, чьим родителям не боязно… Так-то слухов про него хватает… Слушайте, – он спохватился, осмотрелся по сторонам, – у меня тут дел с этой рыбой – протухнет, пока с вами говорю. Вы уж меня извините…
– Прошу прощения, что задержали вас, – поклонился Иоши. Остальные поклонились за ним. – Подскажите только, в какой стороне Нисимура Сиавасэ, и больше мы вас не потревожим.
– Во-о-он там, – он указал на дальний от моря конец деревни. – В последних домах. Старенький такой дом с дырявыми занавесками. Уж не знаю, чего он ни разу новые себе не попросил, ведь каждый тут с радостью помог бы… Опять болтаю. Всё, бывайте. – Он спешно поклонился несколько раз и попятился. – Дела зовут.
Иоши с улыбкой повторил поклон.
– Доброго дня, – пожелал он.
– И благодарим… – добавила Киоко, косясь на Норико. – За рыбу.
Капитан только махнул рукой и побежал к остальным морякам следить за разгрузкой лодок, а они впятером отправились на восток, к дому Сиавасэ-сана. Точнее, впятером с половиной: Норико подхватила то, что осталось от недоеденной рыбы, и гордо потащила в зубах, не собираясь отказываться от остатков еды.
В это время суток солнце висело высоко и обнимало каждого. Теней почти не было – лишь здесь такое бывает. В любой другой части острова даже полуденное солнце нет-нет да отбросит тень чуть в сторону. Но не здесь. Аматэрасу взирала с высоты прямо, и никто бы не смог укрыться от её взора.
Но он и не хотел. Каждое утро он шёл прочь из деревни – к горе, что возвышалась над Эеном. Он всходил на вершину, что занимало чуть больше стражи, и смотрел на раскинувшееся за деревней море.
Поутру все суетились, бегали друг к другу, решали свои важные вопросы, но к страже сома жизнь в деревне замирала – становилось слишком жарко и лениво, и все прятались по домам. Только дети продолжали бегать или плавать в море – молодой жизни всё было нипочём.
Сиавасэ же сидел под палящим солнцем и подставлял ему голову и оголённые плечи. Он спускал кимоно и позволял лучам согревать тело, пока наблюдал за бегущим мимо него течением жизни.
Делившие с ним деревню опасались его, обходя ветхий дом сочинителя стороной. Необычайно светлые, цвета солнца, волосы и коричневая россыпь на бледной коже, какой на всём острове не сыщешь, пугали местных. Но, сторонясь создателя, его творения – стихи и сказки – любили все. И даже во дворце его имя было на слуху. Прошлая императрица, пока была жива, первой покупала сборники на праздничных ярмарках и каждый вечер читала истории своей маленькой дочери.
Все знали, как его зовут, и чтили столь великий талант. И только его соседи – жители маленькой рыбацкой деревни на западном побережье – видели его воочию, наблюдали, как год за годом его странная красота не иссякает, а молодость не тускнеет, и называли отмеченным Аматэрасу – самой богиней. Но никак не могли сойтись во мнениях, дар это или проклятие.
Сиавасэ быстро привык к этому. Когда вокруг сменяются поколения, а ты остаёшься юнцом, любой невольно начнёт задавать вопросы. Но он и сам не знал, кем является. Не помнил ни родителей, ни кого-то ещё из родных. Он не видел похожих на себя, и порой ему казалось, что в мире, наполненном столькими существами, он самый одинокий из всех. Даже у гонимых ёкаев есть собратья. А у него – лишь стихи.
Он был хорошим поэтом и писателем. Но был ли он хорошим человеком? И был ли он человеком? А если нет, то кем же?
У него не было ответов. Только большая любовь к солнцу и желание быть ближе к небу. Каждое утро он вставал и поднимался к Аматэрасу, и всё же оставался слишком далеко – не дотянуться. Они говорят, он отмечен ею, но его кожа бледна, и лишь россыпь коричневых пятнышек по телу может подсказать, что солнце его касается. Но у других кожа коричнева полностью. Отчего же Аматэрасу так избирательна с ним?
Сейчас он наблюдал, как чужаки шли к его дому, и надеялся лишь на то, что они уйдут до того, как придёт время возвращаться. Слухи о том, что его танка пророческие, иногда доходили до тех, кто готов был пересечь пол-острова и зайти в самые скверные его земли, только бы узнать своё будущее. Глупцы. Если бы Сиавасэ мог понимать собственные танка, если бы он правда говорил с богами на манер посланников оками и если бы он мог писать в любое время, узнавая о любом желаемом будущем, – он бы давно узнал свою судьбу. Но он был слеп, как и все в мире под Аматэрасу. Он не видел своих путей – ни их истоков, ни их завершения. И стихи его лишь наваждения…
– Норико, ты зачем рыбу стащила? Я же за тебя отвечаю, стыд-то какой… – простонала Киоко, когда они отошли от моряков.
Норико только с укоризной глянула на неё и побежала вперёд, не дав никакого ответа. Киоко вздохнула и поравнялась с Иоши.
– Она меня в могилу сведёт.
– Она меня из неё вытащила, – справедливо заметил он. – Пусть ест что хочет.
Киоко изумлённо изогнула бровь:
– Если мы с тобой в воспитании кошки не сходимся, что будет, когда появятся дети?
Иоши рассмеялся:
– Воспитывать бакэнэко очень смело, Киоко. Только ей не говори, что у тебя такие намерения…
И ведь не поспорить…
Деревня закончилась быстро, но последний дом оказался пуст. Моряк был прав: Сиавасэ не любит гостей и, возможно, потому даже не старается облагородить двор. Пока у остальных растёт хоть какая-то зелень, а вход и окна украшают красивые полотняные занавески, у него на земле лишь камни, а дом выглядит так, словно в нём давно уже не живут.
Киоко не верилось, что кто-то настолько равнодушен к пространству, в котором обитает. Она давно привыкла ко всем неудобствам их похода, но дом… Нет, дом – это обитель, это отдых, это лучшее место на земле, которое должно тебя отражать и быть для тебя уютным. Не верится, что для кого-то полный дом пыли, налетевшей сквозь рваные, давно изношенные тряпицы в проёмах, – уют.
– Он наверху, – шепнула Норико, аккуратно уложив остатки рыбы между передними лапами.
Киоко проследила за её взглядом и увидела вдали на горе одинокую фигуру.
– Мы туда не пойдём…
Хотэку нахмурился:
– Почему? Мы ведь ради этого здесь, а он вот, рядом…
– Рядом для тех, кто летать умеет. А пешком нам туда сколько страж подниматься… Давайте без меня.
Она села и с вызовом посмотрела на остальных.
– Ладно. – Иоши сел рядом. – Подождём.
Норико послушно легла и снова принялась чавкать рыбой.
Чо покачала головой:
– Вы совсем ребёнок. Если такая мелочь способна вас остановить, как вы собираетесь вернуть трон?
– Вот придёт – и узнаем как, – бросила Киоко. У неё не осталось никакого желания препираться, потому она пропустила нарочитую снисходительность мимо ушей.