– И те, кому вы отвечали, выходит, знали, что вы живёте так долго? Отчего же я не помню ничего об этом? А я прочитала множество свитков с работами хранителей. Павильон Памяти был одним из моих любимых мест во всём дворце.
– О, в этом нет загадки. Со временем я стал менять имена, чтобы не привлекать к себе столько внимания. Наверняка где-то ещё сохранилась память о поэте, что жил дольше других, но, полагаю, это стало образом для легенд. Моей долгой жизни нет объяснения, а люди не любят то, чего не могут понять.
Киоко задумалась. Такие легенды наверняка были, но ни имён, ни сюжетов она вспомнить не могла.
– Так всё же, – не сдавалась она, – как долго вы живёте?
Он задумался, а затем покачал головой. Светлые стриженые пряди упали на лицо. Невозможная красота, божественная, иная. Он не принадлежал этому миру, отчего же застрял здесь?
– Если бы и хотел – не смог бы точно сказать. Я помню времена, когда ёкаи и люди жили бок о бок…
– Но мы ведь и сейчас…
– Мирно, Киоко-хэика, мирно жили.
– Времена до войны, когда остров принадлежал лишь людям? Но тогда мы жили порознь, вовсе не бок о бок.
– Не было таких времён.
Киоко перестала понимать. Возможно, Сиавасэ-сэнсэй действительно слишком долго жил. Настолько, что в его голове всё перемешалось, всё перепуталось…
– Ваши танка пророческие, – она решила заговорить о главном. Жизнь в мире – то будущее, к которому все стремятся. Быть может, именно это он видит, принимая за прошлое? – Думаю, вы понимаете, зачем мы пришли.
– Покинувшая мир живых императрица просто так не является, – он усмехнулся. Эта улыбка была солнечным бликом, воплощением счастья.
Киоко вдруг подумала, что лишать людей своего общества, своей красоты и этих улыбок просто непростительно, даже кощунственно, и наверняка противоречит воле богов. А может, он и есть божество, что скрывается среди смертных?
– Мне нужна помощь, подсказка, напутствие. Я хочу вернуть трон роду Миямото, вернуть мир в Шинджу, мир для всех. Но пока не представляю, как это сделать. Где найти сторонников? Как свергнуть сёгуна, за которым стоят все самураи империи?
– Я не силён в военной стратегии, госпожа.
– Как и я. Если есть возможность, я бы хотела избежать войны. Подумать только, всё началось с пропажи меча… Который ведь так и не нашли. И это стало предлогом для ненависти к целому виду. Вам не кажется это неправильным?
– Кажется? В моей жизни давно нет правильного и неправильного, Киоко-хэика. События не требуют оценки, они просто происходят. Я не могу влиять на чужие жизни, а потому просто принимаю всё как данность. – Он снова сделал глоток. Совершенно спокойный и заражающий этим спокойствием. Но как мог он говорить подобное о жестокости вокруг?
– Неужели вас это не тревожит? Неужели вы можете так просто продолжать свою жизнь, пока ваш правитель уничтожает всех неугодных? У него и из причин-то лишь личная неприязнь…
– Народ с вами не согласится. Многие верят, что ёкаи всегда были угрозой.
Киоко лишь горько усмехнулась. В её жизни вся угроза всегда исходила от людей.
– Люди говорили, что ёкаи – враги. Но на деле я видела лишь, как ёкаи отвечают жестокостью на уже проявленную жестокость. Можно ли считать тех, кто защищается, виновными во вражде?
– Киоко-хэика, вам нет необходимости доказывать мне их невиновность. Я пережил мир, пережил войну, пережил новое подобие мира. Я видел ложь и видел искренность, видел, как жестокие и холодные правители отправляют своих подданных расселяться по острову, занимая всё больше земель, и видел, как при мягкосердечных императорах Шинджу разваливалась. Видел, как Островная область стремилась отделиться и стать свободной от империи, и видел, как её силой заставили остаться в составе страны. Видел, как людям даровали свободу, от которой они страдали, и видел, как пленённые были счастливее, будучи пленными. Во мне больше нет иллюзий хорошего и плохого, добра и зла. Мир просто мир, а люди просто люди. Я просто я. Поэтому и могу просто продолжать свою жизнь, пока наш правитель уничтожает неугодных. Могу просто жить и писать – в этом моя сила и моя слабость. А что можете вы?
Киоко задумалась. Эти слова, полные противоречий её убеждениям, никак не вязались с её намерениями. Возможен ли мир без войны? А с войной? Сможет ли она обойтись без жертв? Но жертвы уже были. И ведь они только начали свой путь.
Она бы хотела верить в лучший исход, но Мэзэхиро не пойдёт на переговоры, не станет с ней обсуждать будущее империи. Он уже получил власть, которой так долго жаждал.
– Простите, если заставил ваши принципы пошатнуться, – сэнсэй впервые проявил чувство: вздохнул искренне и с такой горечью, что Киоко ни на миг не усомнилась в том, что это не просто вежливое извинение. – Мир сложнее, чем мы видим, и в то же время проще. У вас светлая душа, но и она не без тёмных пятен. Ваши чистые помыслы граничат с жаждой мести…
Киоко хотела возмутиться, но он её перебил:
– Даже если сами себе вы в этом не признаётесь. Сёгун недостоин власти в ваших глазах – только ли потому, что он делает то, что делает? Люди бессердечны к чужим жизням и мало интересуются бедами, которые есть вокруг. Но лишь до тех пор, пока беда не приходит в их дома.
– Шинджу – мой дом, – резко ответила Киоко, но Сиавасэ-сэнсэй снова сделался бесстрастным.
– Пусть так, – согласился он, но лишь на словах, это было ясно. – Как бы то ни было, истины здесь не найти. Да и нигде не отыскать. Есть лишь правда. И вы де́ржитесь за свою всеми силами.
Киоко перестала понимать, о чём писатель толкует, и потому решительно спросила:
– Вы нам поможете?
– Я не смогу, – просто ответил он.
– Но ведь вы знаете, что ваши танка были обо мне. О нас. Неужели вы не можете подсказать, как нам действовать дальше? «Для всех, кто рядом, решённый итог». Какой итог? Куда идти, к чему готовиться? Наверняка у вас есть ещё подобные поэмы.
– Я не пишу по велению или ожиданию, – покачал головой сэнсэй, – оно приходит само, и это никак не ускорить. У меня нет ни единого стиха, что мог бы стать пророчеством. В общем-то, у меня нет ни единого нового стиха вообще. Мне жаль, но вы зря проделали этот путь.
Киоко не хотела верить и не хотела сдаваться.
– Может, вам нужно попробовать? Знаете, просто начать. Напишите хоть что-нибудь…
– И вы попробуете найти в этом пророчество? Киоко-хэика, вы так же можете взять любой свиток с любыми словами и попытаться отыскать в них тайные знания о будущем. В этом будет ровно столько же смысла.
– И что же нам делать в таком случае? Просто сдаться? Миямото Ичиро победил в войне, потому что заручился поддержкой Ватацуми. Но дракон давно глух к молитвам людей. Во мне бьётся Сердце дракона, однако это не даёт ответа о том, как свергнуть тирана, что узурпировал престол.
– Киоко-хэика, я правда ничем не могу помочь. Знаете… Возможно, если отец не проявляет должного интереса к своим детям, следует обратиться к матери? Это не пророчество, лишь рекомендация того, кто повидал много эпох и много веков наблюдал за людьми. Мать для своего дитя всегда самая надёжная поддержка и опора. Вы явились из её лона – она наверняка не откажет в помощи.
Инари… И как она сама не подумала об этом. Весь остров поклоняется Ватацуми, а мать Инари словно и не существует. Едва ли в Шинджу насчитывается хотя бы дюжина храмов. Даже в Иноси всё, что напоминало о матери человечества, – остров с двумя соснами. Ни единого храма, ни изображения лисиц… Инари перестали поклоняться много веков назад. И лишь оттого, что она же была матерью кицунэ – оборотней, ёкаев.
– Благодарю вас. – Киоко встала и поклонилась со всем почтением. – Благодарю, что приняли, и благодарю за ваши мысли, которые вы столь щедро со мной разделили.
Нисимура Сиавасэ поднялся и ответил на поклон.
– Мне жаль, что я не смог вам помочь чем-то бо́льшим. Надеюсь, вы сумеете отыскать помощь в ином месте, куда бы ни отправились.
– Надеюсь, и вы сумеете найти ответы на собственные вопросы. Наверняка вы знаете, что вас зовут отмеченным Аматэрасу.
Он улыбнулся:
– Люди любят домыслы.
– И всё же нужно быть слепым, чтобы не отметить очевидного: вы сам свет, рождённый среди смертных. Быть может… – Киоко замялась, не зная, стоит ли говорить такое, и всё же решилась. Они и так уже здорово нагрубили друг другу в начале. Лишняя неосторожность вряд ли испортит отношение сэнсэя к ней. – Быть может, вам тоже стоит отыскать свою мать.
Она поклонилась в знак прощания и вышла наружу. Знойное солнце тут же окутало теплом остывшую кожу.
– Ну что? – лениво спросила Чо, не поднимаясь с земли. – Получила стишок?
– Нет.
– Ёми его возьми. – Она вскочила с места и бросилась к входу, но Киоко преградила путь.
– Но он помог иначе. Я знаю, что делать дальше.
Голоса не сразу удалились. По меньшей мере коку они ещё стояли и препирались у дома Сиавасэ, а он пил уже третью чашку холодного ячменного чая и с любопытством слушал.
– Я туда не вернусь! – мяукала кошка. Он сразу распознал в ней бакэнэко.
– Норико, – Киоко-хэика пыталась сохранять спокойствие, но ей это, судя по нарастающему нетерпению в голосе, давалось всё труднее, – мы не оставим тебя в горах, нам даже не нужно в Яманеко, только в Шику, чтобы узнать, где искать Инари.
– Воспользуйся своей силой и воззови к ней, как взывала к Кагуцути!
– Это невежливо. Это как если бы у меня кто-то с материка вдруг попросил помощи, просто отправив гонца. Инари меня не знает, с чего вдруг ей откликаться на мой зов?
– Поддерживаю идею отправиться на материк, – встряла куноичи. – Давно хотела там побывать.
– Это тебе не отдых на море, – продолжала ворчать Норико.
– Мне всё равно, – это, кажется, был тэнгу. Вообще-то, не совсем тэнгу… Но и не человек. Сиавасэ не был уверен, кто этот парень.
– Вам всем должно быть всё равно, – голос строгий, не терпящий возражений. Это другой парень, Сиавасэ так и не понял, кто он. Один из самураев, преданный императрице? – Мы отправимся к Большой земле. Это не просьба и не предложение. Это приказ.