Шли месяцы, сменялись времена, и так прошло четыре года. Сначала Мотохару в своей любви к супруге мирился с их судьбой, но чем больше звёздных ночей проходило, тем большей грусти он отдавался. В конце концов эта грусть и тоска по несбыточному так изъели его душу, заволокли пеленой печали глаза, что уже и Чибана перестала скрашивать его жизнь. Ни её красота, ни её музыка, ни её любовь не могли избыть ту зудящую тоску, которая не давала покоя.
Всё меньше ночей он проводил с ней, всё больше предпочитал оставаться один. И лишь море, к которому они неизменно ездили, дарило ему дни покоя, лишь рядом с ним он забывал, чего лишён.
Спустя четыре долгих и мучительных года Мотохару, вернувшись с супругой из Минато, повстречал её – ту, в чьих глазах цвёл зеленеющий луг, ту, чьи волосы метались огнём, ту, что смеялась открыто и громко, играла с детьми во дворцовом саду и сама пряталась меж деревьев, словно ребёнок. Но она не была ребёнком.
– Кто она? – спросил Мотохару своего самурая.
– Мана-сан, дочь нового садовника, – ответил тот. – Они прибыли с запада, но точно не знаю откуда. Говорят, мать её – лисица.
– И что же, мать тоже здесь?
– Нет, господин. Только она да отец. Прибыли неделю назад, а её уже все дети полюбили. Хотя дамы этому не очень рады – слишком невоспитанная особа.
Невоспитанная? Верно. Совсем не похожа на иных дам во дворце. Вызывающая, живущая по собственным правилам, однако это его и влекло. Каждое её движение кричало о свободе, каждая улыбка – о доброте.
– Погоди, он так отчаянно добивался сердца Чибаны, чтобы потом влюбиться в другую молодую девушку? – возмутилась Чо. – Что за порядки у вашей знати?
– Ревность – порок, – заметил Иоши, и Чо скривилась.
– У вас правда это в порядке вещей? В нашей деревне ему бы за такое ноги отсекли. И ещё кое-что, чтоб неповадно было.
Иоши усмехнулся:
– Вообще-то, это смертельно.
– Вот и славно, – отрубила она и сложила руки на груди, но корабль опять сильно накренило, и пришлось снова хвататься за столб.
– Начинается. – Рёта размял шею, хрустнув ею в обе стороны, и запрыгнул на натянутую меж столбами сетку. – Обустраивайтесь, дня два будем качаться с вами по волнам.
Чо не поверила своим глазам:
– Вы что, спать собрались?
– А что ж мне, двое суток не спать? А работать как?
– А как тут спать, когда все в стороны катаются?
– А вот так. – Он привязал себя к сетке и вытянулся. – Гамак никуда не денется, крепко сидит. Привяжитесь – и хватит танцы в кубрике устраивать.
Чо поморщилась. Вот ещё. Чтобы она сама себя обездвиживала? Ни в жизнь! Но зацепиться за сетку было и правда хорошей идеей, так что она осмотрелась и, приметив ещё один гамак, слева, попыталась в него влезть.
– Ты куда это? – донёсся до неё голос Иоши. – Мы не можем остаться здесь, пока остальные где-то… там.
– Где-то там в море? Ну, иди к ним, если хочешь, а я отсюда точно не вылезу.
Иоши зло посмотрел на неё и поднялся на ноги.
– И пойду.
– Опять умереть торопишься, – вмешался кайсо. – Дай закончить историю, а там иди, а то на что нам напрасные смерти?
Видя, как её муж становится холодным и чужим, Чибана винила в этом лишь свою неспособность дать ему желаемое. Она и сама мечтала о детях, не представляла свой дом без них, но вот уже минуло её двадцатое время жизни, а дом так же пуст, как и был, когда она сюда приехала…
Она не злилась на Мотохару за то, что он увлёкся огненновласой девушкой. Не злилась и за то, что он пропадал с ней. Она знала, о чём мечтает муж, и лишь надеялась, что в нём осталась хоть малая толика любви к ней, хоть капля нежных чувств, которыми они оба когда-то дышали.
Но время шло, и Мотохару всё реже бывал дома, всё чаще его замечали с Маной-сан. Чибана терпела, хотя ей и было горестно, что так угасла вся их любовь, больно, что они не сумели вместе преодолеть эту тяжесть и вымолить у богов дитя. Но она жила надеждой, что скоро вновь наступит время силы, и они вместе отправятся в Минато. Вдвоём. И быть может, у них будет время побыть друг с другом, вспомнить, как они любили. Ведь он обещал… Сухая веточка лаванды так и лежала у постели, зашитая в её платок, как в мешочек. Верность… Жаль, её сохранить оказалось сложнее, чем цветок.
Когда наступило столь долгожданное время жизни и Мотохару освободился от службы, он велел слугам уложить их вещи, а Чибане – подготовиться к долгому пути. Это её обрадовало: всё же будет как раньше, всё же смогут поговорить. Это прекрасная возможность, и она не намерена её упускать.
Но когда Чибана уже села в повозку, то заметила неподалёку рыжее пятнышко волос – огонёк среди зеленеющих почек на деревьях. Это была Мана-сан. Позже заметила и своего супруга – он уже шёл к ней. Шёл прямо и уверенно, как если бы намеревался что-то объявить. А может, и намеревается? Может, объявит? Может, закончит свои похождения, вспомнив о супруге?
Чибана, не в силах смирно сидеть и ждать, прокралась меж деревьями, встала поодаль, укрывшись ветвями ивы, и вслушалась в разговор.
– Но как же вы можете? – воскликнула девушка.
– Я больше так не могу. Мы должны с этим покончить. Я устал от этих игр.
– Да каких же игр? Весь двор и без того всё знает, Мотохару-домо.
Зовёт его как все во дворце. Значит ли это, что он остался для неё лишь господином? Или то лишь форма вежливости при разговорах в саду?
– Может, знает, и всё же нет в этом больше нужды. И вы, моя милая, заслуживаете лучшего.
Неужели и правда уйдёт от любовницы? Чибана никак не могла поверить в своё счастье. Вернётся к ней. Вернётся в их спальню, в постель. И будут они дальше любить друг друга. И снова попробуют зачать ребёнка. И быть может, увидит это Аматэрасу да и смилостивится над ней – пошлёт им сына, будущего самурая, что станет достойным наследником своего отца.
– А что же Чибана-сан?
– А что она?
– Ваша супруга…
– Я хочу, чтобы вы стали моей супругой. – Он взял её ладони в свои и сжал их так, как сжимал когда-то пальцы Чибаны.
Внутри что-то похолодело. Кажется, кровь в теле разом закончилась – отлила от рук, ног, щёк… Чибана, осторожно нащупав ствол ивы, сползла по нему, опускаясь на землю.
– Чибана-сан не может подарить мне детей, и постель наша давно остыла… Никто нас с вами не осудит, Мана-сан, все примут это. А если нет… Что ж, не думаю, что кто-то осмелится выступить против меня.
Он говорил что-то ещё, но Чибана уже не слышала. Звон в ушах заглушал всё вокруг. Стало трудно дышать. Горло перехватило, будто кто-то невидимый душил её… Верно, это её любовь, преданная и обезумевшая, пришла расправиться с той, что не смогла её уберечь.
Как больно, как же это больно…
Её нашли под ивой. Не просто опечаленную – сломленную. Она не могла дышать. Пыталась сделать вдох – но воздух будто не проходил, словно подавилась чем-то. Она наверняка всё слышала. Зачем только пошла? Мотохару хотел сказать ей мягко, поговорить начистоту. У него было бы время и море, у неё – дом. Там было бы легче…
Он любил Чибану. Когда-то. Может быть, любил и сейчас, но его обида, злость на эту несправедливость, на то, что выпало на их долю, вытеснили всё тёплое, что когда-то было, всё, что они дарили друг другу. Но он сожалел. Может, он не смог бы больше признаться ей в любви, но он мог бы со всей искренностью сказать, что сожалел обо всём, что с ними стало. И больше всего – о том, каково ей пришлось.
Чибана наконец смогла сделать вдох, и он нерешительно приблизился.
– Как ты? – несмело спросил Мотохару, останавливаясь в трёх шагах от неё.
– Ты… – она смотрела на него так, словно перед ней стоял незнакомец, а не собственный муж. Хотя, может, он теперь и был для неё незнакомцем.
– Прости, я хотел бы поговорить с тобой позже, в Минато, где у нас будем лишь мы и будет время. Давай обсудим всё, когда приедем?
Он надеялся, что она согласится. Меньше всего он сейчас был готов говорить об их будущем. Не сейчас, не перед дорогой, не вот так. Она этого не заслуживает. Зачем только узнала…
Из её глаз закапали крупные слёзы, но она поджала губы и кивнула. Служанка помогла ей подняться, и Чибана, глядя ему прямо в глаза, прошла мимо – к повозке.
– Запрягите вторую, – приказал Мотохару. Он не хотел быть свидетелем её слабости. И был уверен, что она тоже этого не хотела.
Корабль действительно качало сильнее прежнего, но Иоши это мало волновало. Он уже потерял суть рассказа, только и мог думать, что о Киоко. Где она? Как она? Справляется ли с таким ветром? Нашла ли Хотэку и Норико?
Подумать только, его супруга, его нежный и хрупкий цветок, сражается со стихией, а он сидит здесь, вцепившись в сеть одной рукой и в столб – другой.
Кайсо замолчал. Иоши глянул на него – тот так и оставался в своём углу. Застрял он там, что ли? Совсем его не мотает.
– Что мне делать? – спросил его Иоши.
– Слушать, – просто ответил тот.
– Так я слушаю, а вы всё об одном.
– Вы не слушаете, не слышите. Но, может, конец этой истории заставит вас понять, как поступить.
– Так это ещё не конец? – изумился Иоши. – Он же уходит к другой.
– Уходит, но до Пучины отчаянных мы ещё не добрались. Точнее, не добрался Мотохару.
В Минато разговоры не клеились. Как Мотохару ни пытался, Чибана не желала его слушать – ей всё уже было ясно. Он не стал бороться за них, забыл о своей любви, забыл о своём обещании. Всё, чего он хотел, – другую женщину, и чтобы Чибана при этом не страдала. Только вот не бывает такого. Невозможно предать человека и – в попытках оправдаться – заставить его тут же счастливо жить дальше. Горю нужно время, чтобы выйти.
А её горе было безмерным.
Мама много жалела Чибану: гладила по голове, как в детстве, и целовала в темечко.
– Всё же брак ваш был заключён перед богами, – говорила она, – а потому не оставит он тебя, пусть и будет у него другая жена.