В последнее время они всё чаще проводили время вместе, и Норико это не нравилось.
– Я наконец счастлива, – как бы оправдываясь, начала Киоко. – Посреди всего безумия, которое происходит, я только с ним чувствую покой. Понимаешь? Чувствую, что, когда он обнимает меня своими крепкими руками, ничто больше не важно. Чувствую умиротворение. Бесконечные мысли в голове, эти голоса, с которыми уже не помогает никакая медитация, смолкают. Мне нужен этот покой…
– Я понимаю. – Норико подошла к ней и, поколебавшись, всё же взяла за руку. – Но и ты пойми. Этот покой конечен. Хорошо, когда есть где и с кем отдохнуть. Плохо, если это становится побегом. Не забывай, что мы всё ещё на пороге войны, которую сами же и развяжем.
Она посмотрела Киоко в глаза и сказала твёрже, резко чеканя каждое слово:
– Ты, Киоко, пойдёшь войной на своих же. На Шинджу. На Иноси.
Киоко отдёрнула руку, и лицо её стало непроницаемым. Будто и не хочет понимать.
– Я знаю, что это страшно… – попыталась смягчить тон Норико.
– Знаешь? – перебила Киоко. – Правда? Знаешь, какой ужас я испытываю? Знаешь, как я пытаюсь ни о чём не думать, потому что если думаю, то начинаю задыхаться? В самом деле задыхаться, Норико, я не пытаюсь выбрать более выразительные слова. Я правда не могу дышать, когда пытаюсь осознать всё, что меня ждёт.
– Нас…
– Нет, не нас, Норико, меня. Это я последняя из рода Миямото. Я поведу остальных. Не ты, не Хотэку, даже не Иоши, хотя он император. Нет, это мой выбор и моя обязанность. И те, кто последуют за мной, – вы все, – ваши жизни будут моими, я уже за них в ответе. Если бы Хотэку умер в этот шторм, кто был бы виноват?
– Киоко, ты же не…
– Неважно, что это ты с ним прыгнула, – оборвала Киоко. – Вы здесь из-за меня. И смерть его была бы на мне. Никак иначе. Могу ли я обеспечить вашу безопасность? Могу ли ручаться, что в Шику мы все выживем? А что будет, когда мы пойдём на дворец? Сколько ёкаев из Ши, вставших на нашу сторону, погибнет?
Её лицо раскраснелось. Она даже не пыталась скрыть свои чувства за маской, показывала всё, обнажала себя изнутри перед Норико и выплёскивала всю боль, которую таила все эти месяцы.
– Не проходит и стражи, чтобы я не думала о тех, кто уже умер за меня лишь потому, что я – Миямото. И я с трудом нахожу в себе силы продолжать, ведь их смерти не должны быть напрасными. Но если я буду думать об этом всегда, я сама нырну в эти волны и отдам наконец Ватацуми ту часть его ками, что он вверил людям. Потому что во мне нет столько сил. Может, тебе и не нужна любовь, чтобы выдерживать эту удушающую реальность, Норико. Но я не ты. Я не могу закрыть глаза и броситься в огонь, наплевав на всех, кто бросится туда за мной. И мне любовь нужна. Очень нужна. И любовь, и тепло, и нежность, и мирные стражи, в которые я могу остановиться и ни о чём не думать. И я буду получать всё это столько, сколько могу, буду наслаждаться этим, пока могу.
Она развернулась и бросилась за дверь, но там, за порогом, остановилась и добавила уже спокойнее:
– Вот стану замерзать, тогда и разберусь со своей кровью. А пока я хочу просто пожить. Сейчас это роскошь, от которой я не собираюсь отказываться.
Норико не успела ничего ответить: Киоко ушла. Но Норико и не знала, что на это отвечать. Может, Киоко права. Может, ей действительно не понять этих чувств. Её никогда не мучили чужие смерти. Почти никогда. Она легко принимала все вызовы судьбы и просто делала что могла. Если кто-то при этом погибал – что ж, такова его судьба.
Холодный ветер обжигал кожу не хуже огня. Однажды, когда жил в Ши среди оками, Хотэку летал по поляне, покидать пределы которой ему в том возрасте ещё запрещалось, и, пытаясь быстро приземлиться, неудачно упал у костра: угодил бедром на горящую головешку. Хока тогда позаботилась о том, чтобы шрама не осталось, но сейчас, когда колючий ветер кусал его за плечи, грудь и спину, он ярко вспомнил это кусающее пламя. Удивительно, что воздух и без огня так умеет.
Оставаться наверху становилось всё тяжелее, и Хотэку летал всё реже и реже – гораздо реже, чем ему хотелось бы. Земли при этом, как бы высоко он ни поднимался, всё ещё не было видно. И всё же было в такой погоде кое-что хорошее: дышать здесь гораздо легче, чем в душных городах Шинджу. Во всяком случае в тех, что он бывал. Быть может, в Северной или Островной области воздух тоже чище и свежее. Быть может, когда они вернутся и всё будет кончено, Хотэку сумеет это проверить.
Он опустился на палубу к своей одежде, быстро завязал кимоно и набросил плащ. Тепло приятной волной прокатилось по телу. Похоже, теперь не только императрица будет летать полностью одетой. Интересно, есть ли в Шику портные и смогут ли они сделать им что-то из тёплой одежды, что позволит оставить крылья снаружи?
– Кайто-сан! – обратился Хотэку к ногицунэ, который сосредоточенно обходил мачты и дёргал снасти, по всей видимости, проверяя, надёжно ли всё закреплено. – Я прошу прощения…
– Да ерунда. – Тот отвлёкся от своего занятия и широко улыбнулся Хотэку: – Спрашивайте.
– Почему вы решили, что я обратился именно с вопросом?
– То есть всё время с тех пор, как мы вышли в море, вы со мной почти не говорили, а тут вдруг решили поболтать? Сомневаюсь, – он усмехнулся, дёрнул ещё одну верёвку и, удовлетворённо кивнув, прошёл к корме. Хотэку последовал за ним, но благоразумно не стал подходить слишком близко к фальшборту, чтобы, увидев волны, не вспомнить, как плохо ему может быть на корабле.
– Как живут в Шику? – спросил он.
– Да как везде, – пожал плечами Кайто-сан, глядя на море. – Хотя по первости мне казалось, что Шинджу и Шику – разные миры. Но чем больше я бывал в Шинджу, тем сильнее стиралась эта грань. Люди стали неотличимы от ёкаев, города – друг от друга. Простые работяги – они всюду простые работяги. Хотя, конечно, если смотреть на страны шире, то различий немало… А вы чего спрашиваете? – Он обернулся и вперил взгляд в Хотэку, будто пытаясь найти подвох.
– Подумал, будут ли там портные, которые смогут сделать нам с императрицей тёплую одежду так, чтобы мы могли летать без риска замёрзнуть насмерть.
Он засмеялся и кивнул:
– Конечно. Это же не дремучий лес. Хотя мы любим деревья, которых в Шинджу несправедливо мало…
– Это только на западе. – Хотэку вдруг стало обидно за свой остров. Как это мало? Побывал бы он в Ши! – Эти земли выжжены войной, вы разве не знаете?
– Точно, слышал, – ответил тот, но как-то равнодушно.
– Вообще-то, я тоже из леса, – зачем-то сказал Хотэку. – Очень густого, в который почти не заходят люди. По большей части его населяют только ёкаи и животные…
– Вот как, – улыбнулся Кайто-сан. – Звучит славно, такую Шинджу я бы, наверное, хотел повидать. И что, там есть свой город?
Хотэку замялся:
– Вообще-то, нет… Мы… То есть они там все живут сообща, вместе. Можно сказать, что весь лес – это своего рода город.
– И он подчиняется столице?
– Не совсем. Вообще-то, люди побаиваются Ши. Это скорее укрытие для всех.
– И что, никакой власти?
– Формально да. Хотя негласно там все подчиняются оками.
– Оками! Настоящие? – Кайто-сан аж подался вперёд, и глаза его расширились. Это немного обескуражило, но вызвало улыбку. Надо же, слышал о них.
– Мои первые родители, – смущённо признался Хотэку. – Да, знаю, непохоже, – тут же добавил он, видя, как вытянулось лицо собеседника, – но меня бросили в лесу в четыре года, и Акито с Хокой приютили.
Теперь на лице ногицунэ отразилось понимание.
– Вот как. А я всё думаю, откуда крылатый на острове? Ваши-то все в горах сидят, хотя ты и не похож на них – а всё равно летаешь. Никак не вязалось…
– Наши? – не понял Хотэку. Сам он никогда не видел ёкаев, подобных себе. Он ведь даже не обращался, как прочие.
– Ваши тоже с крыльями. Но они со своих гор редко спускаются. Ты у Норико спроси, она наверняка о тэнгу больше знает, я как-то не интересовался особенно.
Тэнгу…
Неужели там, куда они плывут, у него есть шанс найти таких же, как он? Шанс, о котором он даже не думал, на который никогда не надеялся. Там ли свобода, которую он так долго искал?
Хотэку всегда бежал, но сам не знал куда. Всегда хотел быть частью жизни тех, кто хоть отчасти походил на него. И ни разу ещё это не удалось. При всей заботе оками и принятии семьи Фукуи он оставался чужаком в каждом новом доме. Неужели всё-таки есть в этом мире место, где он будет своим, где он будет таким же, как все?
Неужели Норико всё это время знала? Нужно спросить. Только вот с Норико они не говорили с того дня, как он преподнёс ей подарок. Она избегала его, а он не хотел настаивать. Может, поторопился. Может, не хотела принимать, но не сумела сказать ему это. Может… Да много чего может быть. В конце концов, может, она так и не спросила у Киоко, что значат эти цветы. И может, оно и к лучшему.
Оставшийся путь превратился для него в сладкую негу грёз. Как можно больше времени Иоши стремился проводить с Киоко, но сколько бы его ни проходило – всё было мало. Он никак не мог ею насытиться, надышаться, никак не мог приучить себя выпускать из своих объятий по первой просьбе. Слишком долго они сторонились друг друга. Слишком много недосказанностей было, слишком много боли, которая мешала сближению.
И вот она снова здесь, в его руках. Такая нежная. Льнёт к нему, жмётся щекой, укутывается в его руки, словно в плащ, и тихо-тихо лежит. Они могли лежать так стражи напролёт, лишь иногда прерывая тишину поцелуями, и это были, пожалуй, самый счастливые и самые спокойные стражи в его жизни. Никогда он не чувствовал большего покоя.
Каким глупцом он был, считая, что любовь мешает долгу. Нет же. Сейчас, когда есть кого любить и есть кого защищать, он достанет катану из ножен втрое быстрее и убьёт втрое больше врагов. Это совершенно новая сила. Одна только мысль о том, что Киоко может пострадать, заставляла его сердце тревожно сжиматься.