– Я хотел сказать, это потрясающе. Такой дар, или навык – уж не знаю, как вернее назвать, – можно использовать во благо. Только представьте, как вы могли бы помогать тем, кто сам с собой разобраться не может!
– О нет, – горько усмехнулась Киоко, – если бы это было так просто… Я не вижу верных ответов, я вижу лишь сомнения и нерешительность. Но что с ними делать – известно одним богам. А может, и им неведомо.
– И всё же, – сказал Ёширо-сан, – я не стану препятствовать. Вам нужно узнать мою ки, чтобы по её подобию изменить свою, верно?
– Всё так.
– Так узнавайте, – он улыбнулся и ускорил шаг. – Только останавливаться сейчас не будем. Если нужно притормозить, придётся дождаться привала.
– Привала, – повторила Киоко, ошарашенная такой готовностью открыться. – Конечно, мы подождём привала.
Остановились они через несколько страж, и Киоко задумалась. Ёширо-сан до сих пор оставался для неё загадкой, неясностью. Не потому, что она не позволяла себе заглянуть в него, а потому, что сам по себе он был кицунэ, что рвался стать частью соги, но при этом сохранить свободу, рвался служить богине, но потакал гордыне в желании увидеть её хотя бы раз. Противоречия в нём боролись на самой поверхности и отражались в действиях, для этого не нужно было обладать даром и уметь заглядывать глубже. Но если его суть столь интересна уже здесь – что же таится там?
Она коснулась его ки едва-едва – попробовать, ощутить искорки на языке, вдохнуть аромат акации, аромат его одиночества. Ки его, хотя и была сильна, горяча, словно то пламя в торо, всё же пахла потерянностью, пахла выжженными мечтами, на пепелище которых пробивался тонкий аромат кальмии – новых надежд и не угасших амбиций.
Прорастут ли они? Сумеет ли он принять это в себе? Казалось, что едкий дым, каким он отравлял все свои порывы, говорил, что надежды затянуты пеплом, заглушал их тонкие нотки так, что и не услышать. И всё же аромат их был, теперь Киоко знала. Но Ёширо ничего не сказала. Он сам во всём разберётся. Сумеет. А пока…
Она прислушалась к Сердцу, почувствовала, как оно гонит кровь и остальные ки вокруг себя, и начала обращение.
Киоко помнила, как ощутила завесу, скрывающую от мира живых Ёми, когда обратилась в Норико. Помнила запахи Ёмоцухиры. Помнила эту странную связь с миром, которого не должны ощущать люди.
Она ждала чего-то подобного. Ждала, что почувствует связь с Инари. Ждала, что вот-вот явит себя аромат, связующий с богиней. Ждала, что, обратившись одной из них, сумеет почувствовать их общую мать.
И ничего.
Безусловно, чувства были совершенно уникальными. Она слышала, как где-то под снегом скрываются мыши, обоняла запахи совсем иначе, а где-то в самом потаённом уголке сознания прорывался инстинкт, побуждающий к охоте, – но при этом, осознавая всё, было легко давить в себе все животные желания. Это было гораздо проще, чем если бы она на самом деле была животным. И всё же она ждала чего-то большего…
– Отчего вы выбрали обратиться именно лисом? – спросил Ёширо-сан, внимательно наблюдая за тем, как Киоко прислушивалась к собственным ощущениям. – Моя человеческая ки куда более интересна в том, что касается новых возможностей для вас.
Отчего? Киоко и сама не знала отчего. Хотя бы ощутить два хвоста – уже что-то новое! Но она послушно сменила лисью ки на человеческую, вытянулась вверх и вдруг почувствовала внутреннюю силу, какой не ощущала, пожалуй, никогда.
– Как странно, – в замешательстве прошептала она.
– Вы чувствуете?
– Ки словно стала… послушнее? Не знаю, как описать. Я хорошо владею тем, что касается трансформации тела, но сейчас кажется, будто я чувствую его, как никогда раньше не чувствовала…
– Кико, – пояснил Ёширо. – Моя ки податлива, она легко откликается на зов и сосредоточивается там, где мне нужно, и так, как мне нужно. Первый уровень обучения в Дзюби-дзи – к двум хвостам каждый кицунэ, избравший жизнь в служении Инари, это умеет.
Киоко вспомнила свои первые попытки превращения. Это было то, что она пыталась сделать – контролировать свою ки, управлять ею так, чтобы течение менялось её желанием и усилием. Позже ей удалось это. Не в полной мере, но в некоторой степени, когда она научилась преобразовывать не всю себя, а лишь части. И всё же это была капля, не сравнимая с морем возможностей Ёширо-сана.
– Попробуйте, – предложил он.
– Это так не работает, – улыбнулась Киоко. – Я чувствую возможности вашего тела, но я не умею управлять ки, как это делаете вы.
– Разве вы не можете обучиться этому быстрее и легче, пользуясь телом, что вам доступно? Ваша ки теперь такая же, как моя, верно?
– Верно.
– Как и моё тело в вашем распоряжении.
– И всё же я не могу пройти в Ёми, когда я бакэнэко.
– А вы пробовали?
Вообще-то, она не пробовала. Она просто знала, что этот путь ей закрыт. Или, во всяком случае, ей казалось, что она это знала…
– Нет, – призналась Киоко. – Однако мало изменить ки, ведь важна ками. Моей ками пока закрыт путь в страну мёртвых.
– Однако кико не затрагивает ками, – улыбнулся Ёширо-сан. – Усмирите свой разум, успокойте свои мысли – и ки станет так же спокойна. Почувствуйте её и осознайте: вы легко можете ею управлять.
Киоко послушно расслабилась и быстро успокоила свой разум и своё Сердце – средоточие собственного бытия. Она обратила внутренний взор на потоки трёх ки, составляющих материальное тело: крови, соли, воды.
Правая рука послушно развернулась ладонью кверху – и ки, следуя воле, поплыла к узлу ниже центра ладони, не протекая сквозь и дальше, как всегда, а собираясь в основании большого пальца, как того желала Киоко.
Так просто. Никогда у неё это не выходило, а теперь – вот, всё получилось само собой. Она бы и рада была понять, как именно, что изменилось, но это стало так же естественно, как ходить. Кто может объяснить, как ходит? Люди просто ходят, вот и всё. Ки просто протекает, как нужно, вот и всё.
Вместе с тем рука налилась силой. Один точный удар – и можно обезвредить врага. То, что сделал Ёширо с Чо, было не боевым искусством – он лишь выставил руку и выбрал верную точку.
– Это и есть кико. Не то, что доступно вам, но теперь вы можете развивать и это, – улыбнулся Ёширо. – Признаться, непривычно смотреть на себя со стороны.
Киоко стряхнула чужой облик и вернула собственный. Затем попыталась проделать с ки то же, что делала только что, но в этот раз ничего не вышло. Она разочарованно выдохнула, глядя на ладонь, и попыталась ещё раз.
– Не торопитесь, всему нужно время. Главное, что теперь вы знаете – это точно возможно. Остальное зависит от усилий.
– Ты ведь уже знаешь, что она в пути? – раздался над спящим садом голос Каннон. Явилась, как и всегда, без приглашения и предупреждения.
– Знаю.
Она узнала в тот самый миг, как люди ступили на земли Шику.
– Но ты пришла не предупредить. Зачем? И будь добра, явись как следует.
Воздух перед Инари замерцал, собираясь в ту, что предпочитала обходиться без тела.
– Предупреждения тебе ни к чему, – согласилась Каннон, стоя перед хозяйкой Созо.
Она выбрала облик, приятный Инари: тело, подобное Творцу. И выглядела сейчас как те люди, что живут южнее её гор: тёмная гладкая кожа сияла, глаза – чёрные омуты, волосы – крупные волны ночного моря. Инари любила видеть кошку такой, и Каннон это знала.
– Я пришла просить.
– Просить? – не поверила своим ушам Инари.
Каннон никогда ничего не просила. Это она приходила с просьбами к кошке, когда её подданным нечего было есть.
– Ты не славишься милосердием, – заявила гостья.
– Ну конечно, – фыркнула Инари. – Думаешь, убью собственную дочь? Не переживай, ничего с ней не случится.
– Я не об этом переживаю.
– Значит, дело в грядущем? Что тебе известно?
– Многое, – уклончиво ответила Каннон. Всегда она так. И почему этот дар достался именно ей? Ей и Аматэрасу, всеобщей любимице…
– Не расскажешь. – Инари и не ждала. Каннон никогда не говорила о будущем. Лишь её посланники среди живущих на земле могли знать часть пророчеств, да и те чаще молчали. – Так зачем пришла?
– Как и сказала, я пришла просить. – Улыбка заиграла на её лице, но тусклая, как солнечный луч в пасмурный день этого хмурого времени года. – Просить быть мягче.
– То есть я слишком жестока?
– Твои методы несколько… суровы, – осторожно ответила та. Всегда выбирала слова, чтобы не разозлить, не задеть, даже когда Инари только и ждала, как бы уже как следует разозлиться и поругаться с ней.
– Зато они работают, – с вызовом бросила она.
– Инари, – Каннон начала медленно подходить, – кому поклоняются все кицунэ Шику. Инари, ради которой отвергают мирскую жизнь и чьей благосклонности втайне жаждет каждый, отвернувшийся от прочих своих желаний. Инари, чьи правила соблюдают беспрекословно. Инари, которую почитают выше жизни.
Каннон встала почти вплотную, и весь большой сад вокруг Созо, включающий в себя само озеро, показался Инари слишком тесным.
Чёрные омуты затягивали, вбирая в себя её волю, заставляя забыть сделать вдох, заставляя отвергнуть слова как способ общения.
– Если твои суровые методы работают, скажи, отчего же в Шику есть ногицунэ?
Её слова – ледяной поток, тут же прояснивший сознание. Инари отвернулась, выбрасывая из головы чернеющие бездны глаз, и отошла ближе к воде, вглядываясь в изморозь на зарослях у берега.
– Прости, я не хотела ранить тебя своими словами. – Каннон подошла к ней, но не стала касаться. Во всяком случае, не тем телом, что стояло за спиной Инари. Но даже в том, как она остановилась в полушаге, было столько осторожности и мягкости, что Инари при всём желании не смогла бы злиться.
На Каннон и невозможно злиться, никому не удавалось. Такая уж она.