Мэзэхиро никогда не бывал в Западной области и всё ещё надеялся не побывать. Меньше всего ему хотелось лезть в рассадник чудовищ. Но если Ямагучи Кунайо не подчинится его воле, выбора не останется.
Он дописал то, что должен был, и, отослав гонца, вышел из тронного зала. Мэзэхиро отправился во дворец Мудрости, дышащий пустотой и покоем. И немного – тоской по старым несбывшимся мечтам. Сюда он некогда привёл Цукико: дерзкую, смелую, совсем не похожую на прочих. Он не выбирал себе невесту: их брак был предрешён его отцом, как брак Иоши был предрешён им самим. Но Цукико была одной из принцесс побочной ветви, и оттого он радовался этому союзу – лучший друг, будущий император, стал ему почти родным. Конечно, это было не так, и их семьи породнились лишь косвенно, но им обоим нравилось, опуская условности, называть себя братьями.
Кто бы знал, что буйный нрав Цукико-химэ не укротит даже будущий сёгун! Не удалось её подчинить ни словом, ни делом. И хотя для всех при дворе они всегда оставались образцовой семьёй, и ни разу жена не опозорила имени своего мужа, а всё же с рождением Иоши жизнь в доме разладилась. Слишком мягкая сердцем, как и все Миямото, хотя Миямото она не была. Но, похоже, и побочным ветвям эта мягкотелость передавалась в полной мере. Удивительно, как такие добросердечные императоры удерживали власть и порядок столько поколений. И неудивительно, что в итоге это погрузило империю в хаос, в котором она сейчас пребывала.
Но ничего. Пусть Мэзэхиро не смог навести порядок в собственном доме, но он сумеет навести его в Шинджу. Нужно только искоренить всё зло, что отравляло эти земли так долго.
Он вошёл в чайную комнату. Она, как и прежде, вечерами неизменно сидела там и пила ячменный напиток, к которому приучила всех в этом доме.
– Господин сегодня желает отдохнуть? – учтиво спросила Цукико. Каждый вечер один и тот же вопрос, который значил одно: она желает, чтобы Мэзэхиро отдохнул. Отдохнул и не тревожил её своим присутствием.
– Господин сегодня желает вспомнить, что у него есть супруга.
Грубость, но она всё ещё его жена.
Цукико вздохнула, опустила пиалу на стол и встала. Она повернулась к Мэзэхиро. Стояла перед ним, такая же смелая, как и раньше, такая же красивая, как и в день их свадьбы. Годы её совершенно не портили, словно и не касались.
Мэзэхиро любовался ею. Искренне. Как не любовался ничем и никем. Цукико не верила, но он любил её, любил, как умел. Только сама она этой любви давно уже не разделяла, предпочитая уходить надолго и оставаться не с ним, обменяв семью на утехи с… Нет, он не будет думать об этом сейчас. Всё кончено, она здесь, и ей больше некуда уходить.
– Смотри же, господин. – Она завела руки за спину и ловко развязала узел пояса, позволяя ему упасть. Следом слетело верхнее кимоно. И дальше, слой за слоем, все шелка спадали с неё, как листва опадает с деревьев, пока не осталось ничего. Она стояла совершенно нагая, как дворцовый сад сейчас, во время смерти, и, как и он, не утратившая при этом своей красоты. Никто не обнажался перед мужчинами. Ни одна любовница при дворе в жизни Мэзэхиро не позволила себе такой прямоты. Всегда скрыть, всегда спрятаться, всегда подчеркнуть свою скромность. Даже в постели.
И лишь она бросала ему вызов. За то он её полюбил. За то порой и ненавидел.
– Вот ваша супруга, – Цукико смотрела равнодушно, и это было невыносимым. Прекрасный бутон с дурным нравом. Её речь, её манеры, её характер были безумны. Вот они кружат ему голову – а в следующий миг облекаются в равнодушие и разжигают в нём злость. И она это знала, она намеренно злила его, испытывала. Зачем?
Он схватил её за запястье и притянул к себе. Цукико прерывисто вдохнула, когда обнажённая кожа коснулась холодного металла его доспехов. Но больше – ни звука. Лишь этот вдох, сжатые зубы и вызов в глазах.
– Зачем ты здесь, если я тебе так противен?
Он смотрел в её светлые, почти янтарные глаза, и пытался отыскать в них ответ.
– А куда мне идти? Ты сжёг моё убежище, забыл? – всё тот же вызов. Ни печали, ни сожалений. Другая бы давно одумалась, села и начала замаливать своё непослушание. Но не она. Нет, она раз за разом будет припоминать ему, как он лишил её любовника, лишил места, куда она сбегала из дома каждый месяц, возвращаясь лишь на несколько дней и только ради Иоши.
– Не я виноват, что ты выбрала себе чудовище.
– Не знала, что для любовника нужно твоё одобрение. Неужели Сато Мэзэхиро, суровый сёгун, силой забравший власть над всей империей, ревнует?
– Ревную? – он притянул её ближе, схватил за волосы и, задрав её голову, наклонился к лицу. – Знаешь, я думал, может, ко мне вернётся моя Цукико, та, с которой мы когда-то были счастливы, с которой я ещё мог верить в этот мир. Но посмотри на себя…
Мэзэхиро оттолкнул её, но она даже не вскрикнула, лишь отступила на несколько шагов, едва не запутавшись в ногах. А взгляд всё такой же гордый.
– Я ошибся, когда поверил, что время, проведённое дома, вернёт тебе разум. Твоё тело опорочено чудовищем. Тебе бы вымаливать прощение у своего мужа. Молить о касаниях, которых ты не заслуживаешь.
– Быть тряпкой у твоих ног, пылью на твоей обуви, конечно, – она улыбалась. Широко и искренне, что злило ещё сильнее. – Только этого всю жизнь и хотел, и я даже пыталась быть тебе такой женой. А потом родился Иоши, и я увидела, какой ты отец. А заодно – какой человек. И пообещала себе, что больше не подарю тебе ни единого ребёнка.
Он не успел осмыслить, что делает, и лишь когда она упала от удара, почувствовал, как его трясёт. Сердце колотилось, руки дрожали. Как смеет она? Пусть Иоши и закончил свою жизнь жалко, но его имя останется в памяти Шинджу как имя героя, павшего от лап ёкаев при защите Мэзэхиро. Он вырастил достойного воина. Он сделал для этого всё, что потребовалось.
– Вот он, настоящий Мэзэхиро, – сказала Цукико, не поднимая головы, не глядя на него.
Пол окрасился кровью, и Мэзэхиро передёрнуло. Вечно с ней так… грязно. Ничего, служанка вымоет. С новым порядком нашлась-таки та, что не сбегает, та, что верно служит господину и выполняет все его приказы без лишних вздохов.
– Слабый тот духом,
кто силу ударами
мерит с супругой.
– Закрой рот. – Он не хотел этого говорить. И бить не хотел. Он ничего этого не хотел, но, видят боги, сама напросилась. – Закрой свой рот, иначе…
– Что? – Она наконец обернулась, подняла к нему лицо, залитое кровью, и снова улыбнулась. Зачем она опять улыбается? – Заберёшь у меня свитки с танка, чтобы не слышать этого? Забирай. Я перечитывала их всю жизнь, я помню их наизусть. Или ударишь меня снова? Бей, мне уже давно не страшно. Не после того, что ты сделал с Иоши. Или… – она ахнула, прикрыв рот рукой, но тут же в голос рассмеялась. – Или убьёшь меня, о Первейший, как убил нашего сына?
– Я его не убивал! – Она не могла знать. Никто не знал, кроме горстки выживших самураев, но те и рта не раскроют без приказа.
А если бы и знала… Нет, он его не убивал. Это сделали ёкаи. Это сделала дочь Мару, невеста Иоши, из-за которой сын совсем лишился разума. Вот она, природа всех женщин. Дочери Инари, богини оборотней, – все они несут лишь горе и погибель.
– О нет, не убивал, – сказала Цукико, даже не пытаясь стереть с лица кровь. Позволяя ей стекать по подбородку и крупными каплями пятнать пол. – Лишь потащил с собой в сражение. Он неделями, месяцами молил испытать его вновь, взять в отряд, мечтал быть похожим на тебя, мечтал заслужить твоё одобрение, твою любовь, на которую ты был попросту неспособен. И что в итоге?
Она горько усмехнулась, и от этой усмешки Мэзэхиро почувствовал острую боль где-то глубоко в груди. Но он не виноват. Он делал всё, что должен был.
– Ты так и не принял его, но отправил при этом на смерть. – Она встала, чуть пошатнувшись, но он не стал ей помогать. – Если ты думаешь, что у тебя осталась хоть капля власти надо мной, ты спятил. Избей меня до смерти, казни, пытай самыми ужасными способами, которые знаешь, – мне всё равно.
Она подошла вплотную и ткнула пальцем ему в грудь. Сил в ней было так мало, что он и не почувствовал ничего сквозь броню. Но кровь… Она подняла к нему своё грязное изуродованное лицо, и он невольно отшатнулся. Железистый запах ударил в нос – и стало мерзко от самого себя.
– Ты лишил меня единственного смысла в жизни и единственного утешения, которое могло бы исцелить мои раны, – выплюнула Цукико, а затем, обессиленно привалившись к нему, медленно сползла на пол. Но перед тем как потерять сознание, ещё успела едва слышно добавить: – Ты лишил меня всего, Сато Мэзэхиро. Погубил мою жизнь. И точно так же ты погубишь этот мир.
Чем дольше вела их река, тем явственнее Киоко ощущала приближение к обители Инари. Воздух здесь пах иначе, дышалось легче. Даже мороз, казалось, отступал. Хотя было ещё время смерти и природа спала, это ощущалось скорее как умиротворение и покой. Не завершение – преддверие нового начала.
А может, свою роль сыграло и то, что она научилась управлять ки достаточно хорошо, чтобы согревать тело без усилий. В конце концов Киоко сумела в собственном теле чувствовать её почти так же, как чувствовала, примеряя ки Ёширо-сана. Хотя в его облике обращение с ки давалось ей несравнимо лучше, он неустанно хвалил её за старания и успехи, убеждая, что она за эти недели научилась делать то, на что у прочих сёкэ уходили годы и даже десятилетия.
– Скоро должно показаться Созо, – сообщил кицунэ, когда вдали послышался шум водопада.
Очень своевременно. Но усмехнулась Киоко только про себя.
– Волнуетесь?
– Нисколько, – честно ответила она. Волновалась Киоко, только когда пыталась вернуть ками Иоши. Почему-то прочие встречи с богами не заставляли её руки тревожно подрагивать – чего нельзя было сказать о Ёширо-сане.
– А я волнуюсь, – признался он, заметив её взгляд. – Немного потряхивает. Не каждый день выпадает такая возможность.