– Я готова! – вырвался у неё крик. И ей не понравилось, как отчаянно он прозвучал. Она предполагала, что богиня не пустит их, отвернётся, но вот же она, здесь, говорит, Киоко чувствует её любовь… Почему она не хочет помочь?
– Полагаешь? Ты всё ещё не сумела доказать мне, что не самозванка.
– Но я же… Как? Что мне сделать? Как показать, что я есть я и что я готова? Я сделаю всё, что нужно. Говори! Говори, что мне сделать!
Инари склонила голову набок, и глаза её блеснули. Киоко не понравился этот блеск.
– Заслужи моё расположение, – с улыбкой произнесла она.
– Как я могу послужить тебе?
– Убей отступника.
Требует смерти
Бой бонсё отмерял стражу за стражей, день за днём, измерял недели и помогал не сойти с ума в этом вечном полумраке тоннелей, что звались улицами, и храма, стены которого стали временным домом.
Молитвы сменялись медитациями, медитации – уроками, уроки – служением храму, а служение – снова молитвами. Так проходили ночи, а днём наступало время сна, и Иоши сразу же отключался. Он не помнил сновидений. Кажется, их и не было. А единственные мысли, что занимали его в редкое свободное время, были о Киоко. Только бы Ёширо-сан её сберёг.
Сейчас Иоши мыл полы. Во всём храме. В целом храме, в каждом его павильоне. Он сначала не понял, что значит «служение храму» в расписании. Точнее, понял неверно. Он-то думал, это какие-то обряды или очередные молитвы, но нет, это было буквальное служение, где Иоши был в самом деле слугой. И он, и другие сёкэ.
Он попытался возмутиться, но, как оказалось, адепты ненасилия считали, что нагрузка сверх расписания насилием не считается. Больше медитаций и больше молитв. Не нравится мыть пол – тогда вот ещё две стражи готовки сверху. Не нравится готовить – три стражи занимаешься садом. И всё это не вместо, а вместе. То есть на сон оставались жалкие крохи. Как же Иоши ошибся, когда думал, что ему здесь будет легко, раз он уже проходил одно суровое обучение… В сравнении с жителями Дзюбу-дзи ученики школы сёгуна были свободны и беззаботны.
Сначала это сильно злило. Чтобы он, Сато Иоши, сын сёгуна, император Шинджу, мыл полы? Вычищал посуду? Занимался облагораживанием принадлежащих храму земель?
Но в конце концов на смену злости пришло раздражение, затем – обида, после – жалость к себе, а дальше – смирение. Он не мог бы сказать, что гордыня, взращиваемая в каждом будущем самурае с самого детства, покинула его, но служение храму стало новым уроком принятия.
Он отчищал особенно глубоко въевшееся пятно в павильоне Сна, когда попробовал сосредоточить свою ки в правой руке. Вышло легко. Учение кико оказалось во многом схоже с тем, чему его обучали до того, как позволили взять в руки боккэн. В Дзюбу-дзи не учили причинять вред, но здесь учили быть готовыми обезвредить того, кто станет угрозой. Иоши не был согласен с этим правилом ненасилия, но не мог не признать его действенность.
Кицунэ упражнялись не только с собственными телами, но и друг с другом. Одни изображали нападение, а другие использовали силу нападающего против него. То, что Ёширо-сан сделал с Чо в день их встречи, было не самым безопасным способом, но Иоши быстро понял, что уйти от атаки так, чтобы почти не касаться врага и чтобы враг в итоге сам пострадал от своих действий, – задача куда более сложная и требует какого-то невероятного мастерства. Вскоре стало понятно, почему здесь живут и обучаются веками – даже у осё всегда есть куда расти и развиваться, даже дайси не считал себя совершенством и продолжал собственные упражнения, развивая тело дальше. Хотя Иоши, увидев демонстрацию его мастерства – такое иногда устраивали перед началом занятия кико для воодушевления, – не мог бы и подумать, что это не предел. Потому что даже то, что он видел, было выше того предела, который он мог себе вообразить.
Немытые участки пола наконец закончились. Павильон Сна – последний – остался позади, и Иоши выдохнул. Он не чувствовал, что становится лучше, не был уверен, что эти уроки идут ему на пользу, но, во всяком случае, это отвлекало от тревоги за неё. Без монастыря он не продержался бы так долго – третья неделя, куда там! Он уже на третий день хотел всё бросить и бежать следом. Здесь остановила согя, за тории не остановило бы ничего.
Осё твердили, что жизнь течёт сейчас, но в этом познании Иоши уступал пока даже самым непоседливым детям. Они как раз – большинство из них – исправно погружались в течение жизни Дзюби-дзи, в то время как сам Иоши то и дело блуждал мыслями за пределами Хоно.
Ничего, осталось не так много. Вот-вот наступит время роста, и она вернётся. Ещё две недели обратного пути – и они встретятся. Только бы с ней всё было хорошо.
Она больше не выходила из своей комнаты. С тех пор как потеряла сознание и слуги отнесли её в спальню, Мэзэхиро не видел свою жену. Он знал, что она давно пришла в себя, и знал, что с ней всё хорошо, и всё же ему не нравилось, как обстояли дела.
Но ничего. Он очистит земли, вернёт Шинджу мир, и тогда… Быть может, тогда она поймёт, ради чего всё это. А если не поймёт, то смирится. Она ещё придёт к нему на поклон. Придёт за прощением и принятием. И тогда, как знать, возможно, Мэзэхиро подумает о том, чтобы даровать ей шанс на их будущее.
– Первейший, – в тронный зал вошёл стражник. – Гонец с посланием из Западной области.
– Впусти, – приказал Мэзэхиро.
Гонец прошёл внутрь, и Мэзэхиро тут же протянул руку, давая понять, что прочитать намерен сам. Мальчишка – совсем юный и щуплый, откуда только в таком силы? – подбежал и вложил свиток в его ладонь. Мэзэхиро развернул, пробежался глазами по столбцам и недовольно нахмурился. Ямагучи Кунайо не оспаривал напрямую его приказ, но задал с десяток дополнительных вопросов о его выполнении. Пока они ведут эту переписку, время идёт, и Мэзэхиро понимал, что даймё намеренно его тянет.
Он так долго к этому шёл… С самого рождения Иоши он делал всё, чтобы Шинджу оказалась в его надёжных руках. Сначала помолвка, затем избавление от прямого наследника… Жаль было убивать его мать, но принц не бывал один вдали от города, и пришлось идти на необходимые жертвы, которых позже становилось только больше.
Мэзэхиро надеялся, что обойдётся без смерти друга, он хотел верить, что дождётся естественного ухода Мару, но с исчезновением Кусанаги всё перевернулось. Шинджу нуждалась в твёрдой руке, тогда как мягкое сердце императора грозило ей хаосом.
И вот сейчас всё, наконец, идёт как нужно. Большая часть земель Шинджу очистилась, даже Морская область, но он знал, что все ёкаи постепенно стекаются к Западной области. Нельзя оставлять этот рассадник, нужно избавиться от них раз и навсегда. Оставить хоть немного – и они, словно паразиты, вновь расползутся по всей земле. Мэзэхиро не мог позволить, чтобы все годы сражений тогда и все его старания сейчас прошли напрасно. Если потребуется, он выжжет всю эту область, земля которой всё ещё мертва. Сколько там поселений – пара десятков? Зря он не интересовался Западной областью. Прошлые императоры так и вовсе не вникали в жизнь областей, доверяя своим даймё, но Мэзэхиро этих ошибок не допустит. Везде будет установлен его порядок. Все подчинятся сёгуну, даже те мёртвые земли.
– Велите приготовить повозку, – приказал он. Его советник, до того спокойно стоявший поодаль, встрепенулся. – И соберите мой отряд. Выдвигаемся завтра.
– Но, господин, – запротестовал советник, – вам не стоит покидать Иноси в это неспокойное время.
Мэзэхиро поднял руку, останавливая его.
– Мне нужно покинуть Иноси, если мы хотим, чтобы время стало спокойным, – отрезал он. – Я лично прослежу, чтобы Ямагучи Кунайо сделал всё как следует. А после… После Шинджу наконец вздохнёт свободно.
– Она не могла так сказать… – Он в замешательстве дёргал пряди своих волос и пытался осмыслить услышанное. – Ненасилие, всё наше учение строится на ненасилии, – бормотал Ёширо.
– Ёширо-сан, я точно знаю, что слышала, – сказала Киоко-хэика.
– Я тоже слышала, – подтвердила Норико.
– И я, – кивнул Хотэку.
– Но как?.. И что вы будете делать?
– Я не знаю, – Киоко-хэика выглядела раздражённой. – Я не собираюсь никого убивать.
– Киоко, тебе нужна её помощь, – заметила бакэнэко. – Ты не можешь просто отказаться.
– Не могу? Смотри. – Она встала и пошла вдоль реки в сторону Хоно. Ёширо тут же вскочил и последовал за ней. Сзади послышалась возня.
– И что, всё это было зря? – крикнула Норико. – Зря плыли за море, зря Ёширо отказывался от своего лисьего братства…
– Соги, – поправил он.
– Да плевать. Зря тащились к Инари? Ты уже встретилась с ней, она сказала, что поможет. Убей одного ногицунэ – и получишь союзника, с которым никакой Мэзэхиро не справится.
– Не думаю, что она стала бы сражаться за нас, – голос Киоко-хэики был холоднее вод Созо. – Я просила лишь дать совет, а не встать на нашу защиту. Это не стоит чьей-то жизни.
– О, да неужели? Ты, кажется, не понимаешь, что значит получить помощь богини! – Норико обежала их и остановилась перед Киоко, вперив в неё озлобленный взгляд. – Ты ведёшь себя как ребёнок, а пора повзрослеть. Думаешь, мы вернёмся, ты поговоришь с Мэзэхиро, он любезно передумает, и мы все счастливо заживём?
– Я знаю, что будут смерти, – Киоко-хэика не кричала, нет. Но её голос рокотал громом, столько силы было в каждом слове. – Я знаю, что мне придётся убивать. Каждому из нас. Но ещё я знаю, что убить Мэзэхиро, убить самураев, что служат ему, убить тех, кто сжигает жилища ёкаев и выгоняет их из собственных домов, убить тех, кто отравил ненавистью мой дом, – это совсем не то же, что убить одного несчастного ногицунэ, который не угодил Инари своим выбором свободной жизни. Кайто – ногицунэ, Норико. Убьёшь его?
Норико даже не задумалась и ответила уже спокойно:
– Если передо мной встанет выбор – ты или Кайто, я не задумываясь вскрою ему глотку собственными когтями.