Всё не просто так.
Киоко должна была добраться до неё, должна была попросить о помощи. Что у них случилось? Связано ли это как-то с сегодняшним днём? И жива ли сама Киоко? Вопросы роились в голове, множились и тревожили всё больше. Он не должен думать об этом как сёкэ, но он не может не думать об этом как её супруг.
С тех пор Иоши каждое утро перед сном выходил на поверхность. Каждое утро проверял, есть ли там снег, и каждое утро убеждался, что он всё ещё никуда не делся. Каждое утро высматривал вдали знакомые фигуры и каждое утро возвращался вниз ни с чем.
Он готов был ждать сколько потребуется, но, пока ждал, с каждым днём становился сильнее, упражняясь всё свободное время – только бы не думать. Но одновременно он с каждым днём становился смиреннее, медитируя стражи напролёт, как того требовал сэнсэй. Так что в итоге Иоши был готов принять любую судьбу. Как бы боги ни решили, рано или поздно он всё узнает и начнёт действовать.
– Снег должен был сойти, – раздражённо заметила Норико, отряхивая лапы после возвращения на тропу с очередного привала. – Инари либо обленилась, либо очень злится.
– А сам он не сойдёт? – не поняла Киоко. – И разве не Аматэрасу дарит людям тепло и разгорается ярче с приходом времени роста?
– Аматэрасу, – кивнула Норико. – Но Шику – владения Инари, здесь она сама устанавливает правила. И каждый год сама пробуждает природу, дарит кицунэ первые цветы.
– И это уже должно было случиться?
Ёширо-сан утвердительно тявкнул. Они успели убедиться, что речь он всё ещё понимает, думать умеет, но сам говорить не может. Киоко пока не решила, лучше это или хуже. Быть запертым в теле животного и не осознавать это – одно, но быть запертым там в ясном уме – совсем другое. Смогла бы она надолго застрять в теле той же змеи или паука?
Она вспомнила, как начала терять контроль в своё первое паучье обращение, и тряхнула головой, избавляясь от этих воспоминаний. Страшно терять себя. Не в тот самый миг, но после, когда осознаёшь, что был к этому близок…
– Должно, – подтвердила Норико. – Хотэку, есть идеи?
– Никаких, – качнул он головой и продолжал идти молча, как шёл почти всё время.
С тех пор как они вернулись с Ториямы, он говорил мало и только по делу. Даже Норико это беспокоило – она то и дело искала новые предлоги с ним заговорить. Киоко не стала расспрашивать. Во-первых, если захочет – расскажет сам, но они как-то не привыкли говорить по душам. А во-вторых, у неё и своих причин для уныния хватало.
– Странно это. Неужели из-за тебя? – она посмотрела на Киоко, и та вздохнула.
– Мне вот только ответственности за вечное время смерти в Шику не хватало.
– Никакой ответственности, – заверила бакэнэко, – не твоя вина, если она приняла это ужасное решение. Надо было обращаться к Каннон. Она милосердная, она бы точно помогла.
С этим Киоко не могла согласиться.
– Тебе – возможно. А я здесь всюду чужая. Может, Каннон и милосердная богиня, да только с чего бы ей мне помогать?
– Она, между прочим, ради тебя свою бакэнэко за море отправила! – возмутилась Норико. – Это разве мелочь?
– Я не знаю, но я устала от попыток заслужить одобрение у богов. Получить помощь было бы хорошо, но, кажется, пора рассчитывать на себя, Норико.
– И что ты собираешься делать?
– Вернуть Ёширо, забрать тех, кто готов сражаться за наши идеи, и найти Мэзэхиро.
– Нас горстка, – подал голос сэмпай. Норико тут же заинтересованно обернулась к нему. – Нас перебьют ещё на подходе к Иноси, если не раньше.
– Тогда я вернусь мстительным духом и уничтожу его в одиночку. Его и всех его приспешников, – зло бросила Киоко.
– И кто займёт тр-р-рон? – проурчала Норико.
– Всё равно. Только бы не он и не те, кто его поддерживает.
Норико посмотрела на неё как-то странно, Киоко не понравился этот взгляд. Но бакэнэко ничего не сказала. Остальные тоже промолчали. И ладно. Всё равно, что они думают, если готовы идти за ней. Она найдёт способ. Даже если все боги отвернутся от неё, она найдёт способ вернуть себе трон, а своей империи – мир.
В какой-то из бесконечных дней он понял, что перестал представлять их встречу. Иоши всё реже думал о том, как там Киоко, всё больше доверял Инари и своей жене. Всё так, как должно быть, как бы оно ни было. Чувства поутихли, и если раньше Иоши приходилось заталкивать их поглубже, чтобы не показывать, то сейчас он понял, что прятать больше нечего. Его беспокойства таяли, его ки текла ровнее, его желания угасали. А на освободившееся место в сердце пришли любовь и вера.
Он не знал, верил ли в Инари, как верят кицунэ, но он знал, что мир больше людей, больше ёкаев, даже больше богов. И если что-то в нём происходит, то всё, что они могут, – мириться с этим вместо бесконечных и бессмысленных вопросов «зачем?». Воин делает всё, что может, чтобы изменить мир и подмять его под себя, в то время как сёкэ созерцает мир, принимает его и учится с ним сосуществовать. Гармония – вот истинное благо.
Гармонию нарушили чёрные крылья и два лисьих хвоста. Иоши заметил их из сада камней: Хотэку и Ёширо-сан шли молча. Ни Киоко, ни Норико не было рядом. Это насторожило, но Иоши не позволил себе беспокоиться раньше времени. Он не торопясь подошёл к ёкаям и поприветствовал их поклоном.
Хотэку поклонился в ответ, хотя выглядел несколько растерянным.
– Я смотрю, монастырь тебе на пользу, – улыбнулся он. – Даже не спросишь, где Киоко-хэика?
– Обязательно спрошу, – пообещал Иоши. – Но если бы с ней что-то произошло, ты бы уже сказал об этом. Так что, полагаю, они просто не стали заходить сюда с Норико, потому что в Дзюбу-дзи ход женщинам закрыт.
– Я же говорю, тебе это место на пользу! Но кое-что всё-таки случилось, – он кивнул на Ёширо-сана.
– Где его вторая ки?
– Как ты понял так сразу?
– Мы же в монастыре. Здесь никто не обращается в лисов, – пожал плечами Иоши.
– Верно. Инари забрала.
– Зачем?
– Чтобы больше не мешал Киоко-хэике убивать, судя по всему.
Иоши глянул на лиса, тот поднял взгляд на него. Всё ещё осмысленный, но потерявший свою глубину.
– Вы меня понимаете, – сказал он, глядя на Ёширо-сана.
Тот утвердительно тявкнул.
Иоши поднял взгляд на Хотэку и вздохнул.
– Похоже, рассказ будет долгим. Но сначала нам нужно обратиться к Хадзимэ-сэнсэю.
Ёширо-сан с готовностью побежал вперёд, остальные последовали за ним. Но Хадзимэ-сэнсэй был занят, а потому они почти две стражи сидели под входом в кондо и ждали, когда он завершит медитацию со своими учениками. Когда это наконец произошло и осё вышел, Ёширо тут же подскочил, поставил передние лапы одна на другую и поклонился. Хадзимэ-сэнсэй поклонился в ответ и ему, и Хотэку.
– Где ки, где дар Инари? – тут же спросил он.
Ёширо-сан лишь заскулил, так что объяснять стал Хотэку:
– Инари и забрала, – объяснение вышло скудным.
– Он вломился в её обитель? – уточнил Хадзимэ-сэнсэй.
– Нет.
– Разгневал богиню?
– Не совсем.
– За что же понёс такое наказание?
– За то, что предотвратил насилие, – сказал Хотэку.
Осё задумался, затем кивнул и неспешно проговорил:
– Что ж, на то воля Инари, нам не понять всех её замыслов, однако, Ёширо-сан, думаю, вы понимаете, что в таком виде не сможете вернуться в согю.
Иоши глянул на лиса, тот не выказал никакого расстройства. Вероятно, он не особенно жаждал продолжать служить богине, что отобрала столь важную часть его жизни и его самого.
– Иоши, – обратился осё к нему, – разве ты не должен быть в саду?
В саду, конечно. Конечно, он должен быть в саду. И сейчас, и все три коку, что просидел здесь, и всю следующую стражу тоже. Но они вернулись. Киоко вернулась. Значит, и ему пора возвращаться. Он поднял взгляд на Хадзимэ-сэнсэя, и тот всё понял без слов.
– Я сообщу дайси, – сказал он. – Сними кэса и освободи своё место в павильоне Сна.
Она бросилась к нему так, словно у него были все ответы, словно он мог спасти её от всего происходящего, мог унести, спрятать, позволить больше ни о чём не беспокоиться. Бросилась, прижалась и вдохнула знакомый аромат жимолости, который больше не заглушали боль и горечь железа.
Она почувствовала его крепкие руки на талии, и это действительно подарило покой. Всё будет хорошо. А если и нет – они с этим справятся. В Ёми этот проклятый мир. Вот её убежище, и, если потребуется, она спрячется здесь – и гори пламенем Кагуцути весь Шинджу.
Слёзы полились против воли. Она, дочь Миямото, наученная скрывать в себе любое горе, не сумела сдержать плач от облегчения.
Иоши тут же отстранился и заглянул в глаза.
– Это от усталости, – попыталась оправдаться Киоко. – Я просто… Я очень устала, – шептала она.
– Ничего, – он вновь прижал её к себе, – всё хорошо, я рядом.
Он гладил её по голове и целовал в макушку. Утешал её, совсем как отец когда-то. И ей нужно было это утешение. Если бы отец был здесь… Он всегда знал, что делать. Он бы сумел разрешить все вопросы, справиться со всеми бедами. А она не смогла. Она подвела Миямото Мару. Подвела весь свой род, всех жителей империи…
Киоко услышала собственный всхлип, но не сумела остановиться. Рядом с ним всегда выходит столько боли. Она ведь сильная, она умеет сдерживаться. Отчего это стало так сложно?
Она сама отстранилась, прерывисто всхлипнула и попыталась утереть слёзы рукавом.
– Прости, – она говорила тихо, горло всё ещё сдавливал ком. – Я справлюсь.
– Всё хорошо, – повторил он. – Знаешь, в Дзюби-дзи запрещают сдерживать слёзы. Так что плачь, пока тебя не выгнали из города, – усмехнулся он.
– Запрещают? – Киоко не сдержалась и улыбнулась сквозь слёзы. – Как это возможно?
– Так же, как запрещают сдерживать злость, обиды – всё, что есть внутри. Кицунэ верят: то, что мы прячем, отравляет нас.
– Тогда весь дворец в Иноси отравлен, – заметила Киоко.