[224], яда, который «почти безвкусен, обнаруживается с трудом и не теряет силы от разбавления».
Де Куинси утверждает, что раскрыта только небольшая часть совершенных Уэйнрайтом убийств. Это, без сомнения, так. Однако упомянем хотя бы те, о которых нам известно.
Первой его жертвой был дядя, мистер Томас Гриффитс. Уэйнрайт отравил его в 1829 году, чтобы завладеть поместьем Линден-Хауз, которое всегда очень любил. В августе 1830 года он убил тещу, миссис Аберкромби, в следующем декабре — свояченицу, прекрасную Элен Аберкромби. Цель отравления миссис Аберкромби не ясна. Может, это была прихоть, желание испытать свои силы, возможно, он боялся разоблачения с ее стороны… Или никакой причины не было. Элен Аберкромби Уэйнрайт с супругой убили ради получения восемнадцати тысяч фунтов стерлингов — суммы ее страховки. Это преступление было совершено так. 12 декабря он с женой и ребенком приехал в Лондон и поселился в доме № 12 по Кондуит-стрит. С ними были сестры Аберкромби — Элен и Мадлен. 14 числа все они отправились в театр, за ужином Элен почувствовала недомогание. На следующий день ей стало совсем плохо, пригласили доктора Локока из Ганновер-сквер. Элен болела 5 дней. 20 декабря после визита доктора супруги Уэйнрайт поднесли ей отравленный пудинг и ушли на прогулку. Вернувшись, они нашли мисс Аберкромби мертвой.
Ей было около двадцати лет; это была высокая, стройная блондинка. Сохранился ее портрет, который зять набросал красным карандашом. Портрет доказывает влияние на живописный стиль Уэйнрайта сэра Томаса Лоренса. Его произведениями отравитель всегда искренне восхищался.
Де Куинси уверяет, что миссис Уэйнрайт не являлась соучастницей этого преступления. Надеюсь, что так: грех должен быть одиноким.
Страховые общества, подозревая истину, отказались уплатить страховку под предлогом несоблюдения формальностей и неуплаты взносов. Тогда отравитель с удивительной дерзостью подал в суд на общество «Imperial», предварительно заручившись бумагой о том, что решение суда в этом деле распространится на остальные страховые компании, отказавшие в уплате.
Дело тянулось пять лет и было решено в пользу общества. Судьей по нему был лорд Абинджер, поверенными Уэйнрайта — мистер Эрль и сэр Вильям Фоллерт, стряпчий по делам казны и сэр Фредрик Поллок выступали со стороны ответчика.
К несчастью истца, он не мог присутствовать ни на одном заседании суда.
Отказ страховых обществ уплатить 18 тысяч фунтов поставил Уэйнрайта в весьма трудное положение. Через несколько месяцев после убийства его арестовали за долги, когда он пел серенаду. Впрочем, из этого затруднения он нашел выход, но решил покинуть Англию и не возвращаться, пока не удастся прийти к соглашению с кредиторами. Он отправился в Булонь к отцу девушки, которой была посвящена серенада, и пока гостил у него, уговорил застраховать жизнь на 3000 фунтов в обществе «Пеликан». Как-то вечером после ужина (после того, как были выполнены все формальности) он подсыпал другу несколько крупинок стрихнина в кофе. Несчастный умер на следующий день у него на глазах. Это убийство не принесло Уэйнрайту выгоды. Он просто хотел отомстить страховому обществу, отказавшемуся оплатить его преступление. После смерти друга он отправился в Бретань на этюды. Некоторое время гостил у старого француза, владельца прекрасной виллы в окрестностях Сент-Омера, затем уехал в Париж, где жил несколько лет. Одни уверяют, что в роскоши, другие рассказывают, как он «бродил с ядом в кармане и наводил ужас на всех».
В июне 1837 года он поддался странному, неодолимому влечению и тайно вернулся в Англию вслед за женщиной, которую любил. Остановился в гостинице в Ковент-Гардене на нижнем этаже и всегда опускал шторы, чтобы его не увидели.
За тринадцать лет до этого, когда Уэйнрайт еще составлял свою коллекцию майолик и Антониев, он подделал подписи опекунов, чтобы завладеть деньгами, завещанными ему матерью (при заключении брачного договора он записал эту сумму на имя жены). Он знал, что подлог обнаружен, что он рискует. И все-таки вернулся. Чему же тут удивляться? Говорят, его любимая женщина была очень хороша собой, к тому же не любила его. Его поймали благодаря случайности. Шум на улице привлек его внимание. Поддавшись любопытству, он на мгновение отдернул занавеску. На улице кто-то крикнул: «Это Уэйнрайт, подделыватель подписей!». То был голос Форрестера, полицейского офицера.
5 июня он предстал перед судом в Олд-Бэйли. В «Times» напечатали отчет о заседании:
«Перед судьями Боганом и бароном Альдерсоном предстал Томас Гриффитс Уэйнрайт, 42 лет, джентльмен по внешности, обвиняемый в подделке и предъявлении фальшивой доверенности на сумму 2259 фунтов стерлингов с намерением обмануть директора и товарищество Английского банка.
Подсудимому предъявлено обвинение по пяти пунктам. На допросе, произведенном утром судебным приставом Арабином, он не признал себя виновным.
Но, представ перед судьями, попросил разрешения изменить показания и согласился с двумя пунктами обвинения, не носившими уголовного характера.
Поверенный банка, указав, что подсудимому предъявлено еще три обвинения, заявил, что банк не желает крови. В протокол занесли, что подсудимый признает себя виновным в двух наименее тяжких преступлениях. Судья приговорил обвиняемого к пожизненной ссылке».
Его отвезли в Ньюгейтскую тюрьму[225], где он ждал отправки в колонии.
В одной из его ранних статей есть странный отрывок: он представляет, как «сидит в Хорсмонгерской тюрьме[226]и приговорен к смерти за то, что не устоял против искушения и украл несколько Антониев из Британского музея, чтобы пополнить коллекцию».
Ссылка в колонии для человека с его воспитанием и образованием была равносильно смерти. Он горько сетовал на это друзьям и не без основания указывал, что люди могли бы понять: деньги, в сущности, его, так как достались ему от матери, а подлог, как таковой, совершен тринадцать лет назад, что, по его мнению, является, по меньшей мере, смягчающим обстоятельством.
Постоянство личности — очень тонкая метафизическая задача. Английские законы решают ее слишком быстро и грубо. Тем не менее, есть ирония судьбы в том, что Уэйнрайт был столь сурово наказан за наименее тяжкое из всех его преступлений, если вспомнить его роковое влияние современную журналистику.
Пока он был в Ньюгейте, его случайно увидели Диккенс, Макриди и Хэблот Браун, обходившие лондонские тюрьмы в поисках сильных впечатлений. По рассказам Форрестера, Уэйнрайт вел себя вызывающе. Макриди «пришел в ужас, узнав в нем человека, с которым он раньше был близок и за чьим столом обедал».
Были и другие любопытствующие. На какое-то время камера Уэйнрайта стала своеобразным светским салоном. Многие литераторы навещали собрата по перу. Но это не был уже тот веселый Янус, которым так восхищался Чарльз Лэм. Он превратился в настоящего циника.
Агенту страхового общества, посетившему его однажды и заметившему, что «преступление, в сущности, очень невыгодное предприятие», Уэйнрайт ответил:
«Сэр, вы, деловые люди, занимаетесь спекуляциями и рискуете. Одни удаются, другие — нет. У меня сорвалось, вам повезло. Вот единственная разница, между мною и моим посетителем. Но должен вам сказать, сэр, что в одном отношения я счастливчик: мне суждено до смерти сохранить достоинство джентльмена. Мне это всегда удавалось, удается и теперь. По обычаю этого места все, занимающие общую камеру, каждый день по очереди выметают ее. Я занимаю эту камеру вместе с каменщиком и трубочистом, но им никогда не приходит в голову протянуть мне щетку».
Когда один из друзей упрекнул его в убийстве Элен Аберкромби, он заметил, пожав плечами: «Правда, это ужасно, но у нее были такие толстые ноги».
Из Ньюгейта его перевезли в Портсмут, во временную казарму для матросов, оттуда отправили на «Сусанне» в Вандименову Землю[227]вместе с тремя сотнями каторжников.
Это путешествие, видимо, было для него очень тяжелым. В письме к приятелю он горько жалуется на унижение, которое терпит «собрат поэтов и художников», обреченный на общество «неотесанной деревенщины».
Эпитет Уэйнрайта не должен удивлять нас. В Англии преступление редко является следствием порока. Оно почти всегда бывает результатом голода. Надо полагать, на судне не нашлось ни одного сочувствующего ему слушателя, ни одной незаурядной личности.
Однако любовь к искусству никогда не покидала его. В Гобарт-Тауне[228]он устроил мастерскую и снова начал рисовать. Его беседа и манеры, видимо, не утратили своего обаяния.
Не бросил он и привычку травить: известны два случая, когда он пытался так избавиться от неугодных людей. Однако рука его словно потеряла прежнюю ловкость — обе попытки кончились провалом.
Недовольный всем тасманийским обществом, Уэйнрайт подал в 1844 году на имя губернатора сэра Джона Эрдлела Уилмота ходатайство о выдаче ему отпускного свидетельства для возвращения на родину. В прошении он писал, что его «преследуют идеи, которые стремятся вылиться в формы и образы; но здесь он не имеет возможности пополнять знания и упражняться в изящной или хотя бы приличной речи». В ходатайстве было отказано.
Тогда товарищ Кольриджа стал искать утешения в чарах Paradia Artifitiels[229], тайна которых известна одним ценителям опия.
В 1852 году он умер от апоплексического удара. Единственным живым существом, разделявшим его одиночество, была любимая кошка.
Его преступления, несомненно, оказали большое влияние на его творчество и наложили печать яркой индивидуальности на стиль — качество, отсутствие которого особенно чувствовалось в его ранних произведениях.
В одном из примечаний к биографии Диккенса Форстер упоминает о том, что в 1847 году леди Блессингтон получила от своего брата, майора Пауэра, занимавшего военный пост в Гобарт-Тауне, портрет девушки, написанный талантливой кистью Уэйнрайта. «Художнику, — пишет он, — удалось наделить черты этой милой, кроткой девушки его собственной порочностью».