Я проследовала к двери, попрощалась с коллегой и ее мужем, сказала, что вечер выдался чудесный, да так оно и было на самом деле, а потом наблюдала, как исчезают гости в темноте. Я поблагодарила Мирко за приятный вечер и за цветы. Мирко посмотрел мне в глаза, неловко похлопал по плечу, словно хотел сказать: «Ты справилась».
Из всех троих только он знал, что сегодня, в первый раз за семь лет, я принимала у себя гостей. Такие вещи Мирко можно доверять. Он никогда никого не судил.
– Мне нравится Лео, – сказал он.
– Кажется, ты ему тоже нравишься.
Мирко улыбнулся. Он чувствовал: цель уже близка. Он был терпелив. Наверное, это стоило немалых усилий. На несколько секунд воцарилось молчание.
– Просто пришла пора, – подытожил он, а потом добавил: – я имел в виду, мы оба – мужчины в твоей жизни, и пора было нам уже познакомиться. – Я согласно кивнула.
Он поцеловал меня в лоб, потом отвернулся, я смотрела, как растворялась в темноте его фигура.
Отвела глаза и собралась обратно в дом, который сначала был домом Филиппа, потом нашим общим, а теперь моим, думала взглянуть на сына. Но все обернулось иначе.
– Зара.
Голос Мирко. В удивлении я обернулась к нему. Вопросительно вскинула брови.
– Я передумал, – заявил Мирко. – Я хотел бы остаться сегодня здесь.
Я посмотрела на него в упор.
– Я был очень терпелив.
Что правда, то правда.
Я колебалась.
Я не могла этого сделать. Не могла так запросто пригласить его. Не могла спать с ним в доме Филиппа. В постели Филиппа.
– Ну, будет тебе, – подбадривал Мирко.
Мне стало трудно дышать.
– Зара, прошу тебя.
Я вздохнула, повернулась. Признала капитуляцию, и мы вошли в дом. Я дала знак Мирко вести себя тихо. Лео ни в коем случае не должен его услышать.
Пока я читала сыну сказку, – каждый вечер он по-прежнему упорно об этом просил, – то думала о том, что муж мой умер и что теперь меня ждет в спальне Мирко.
Так продолжалось несколько ночей, и все отдавало какой-то ложью, но Мирко проявлял настойчивость, а у меня просто не было сил сопротивляться, ведь дело казалось предельно ясным: пора начать новую жизнь, и я приложу к этому все мыслимые усилия. Мирко устал скрываться, он хотел, чтобы мы съехались, хотел, чтобы Лео о нас узнал. И, на мой взгляд, это самое правильное. Я готовилась. Боялась реакции Лео, и от него не ускользнуло, что на душе у меня что-то не так: я вдруг стала на все соглашаться, ни с того ни с сего стала все позволять. Даже пообещала съездить с ним в зоопарк, хотя на дух не выносила зоопарков.
Накануне этой нашей вылазки я не спала.
Я задавала себе старые вопросы. Вопреки всем обстоятельствам.
Только ответы получала другие.
Филипп мертв. Филипп умер. Филипп никогда не вернется.
Посреди ночи я поднялась. Оделась, немного подумав, достала из ящика для белья чистый носовой платок. Покинула спальню, бесшумно спустилась по лестнице на первый этаж и вышла в сад. Меня обдал холодок, несмотря на дневную жару, воздух за ночь уже заметно остыл. Пахло свежестью и чистотой, не раздавалось ни звука. Я ощутила свое вселенское одиночество, его благотворное действие, потому я и чувствовала потребность побыть в одиночестве.
Я любила наш сад. В первые годы после исчезновения Филиппа я пыталась сохранить все в точности так, как было при муже, когда он в последний раз покинул дом. Но потом оставила эти попытки, и природа с моего согласия уже кроила все по собственному усмотрению. Я только косила траву вокруг яблонь и вишен, да не трогала дикие травы, – давным-давно ветер занес сюда их семена, и теперь они буйно разрослись в самых неожиданных уголках. В конечном итоге получилось таинственное место, где Лео любил играть с друзьями, а я – наблюдать за маленькими паучками, расставлявшими между кустами смородины крошечные сети.
Теперь сад был погружен в тишину, его освещал только свет, который лился из больших окон кухни. Ни луны, ни звезд. Я ступила на лужайку и стала удаляться от света, все больше углубляясь в миниатюрную чащу – творение природы за последние несколько лет. Глаза привыкли к темноте, я подошла к приземистому строению за яблонями, принялась шарить рукой в темноте и довольно скоро нащупала лопату, которой прежде окапывала грядки с овощами. Снова закрыла сарай, стала присматриваться. Мой взгляд наконец задержался под яблоней.
Я всадила лопату в землю, налегла на рычаг, выбила покрытый травой квадрат, отложила в сторонку. Принялась копать глубже, ссыпая землю тут же, рядом, в конце концов образовалась подходящая ямка. Воздух ясной летней ночи смешивался с пряным ароматом земли. Я отложила лопату. Заглянула в ямку, которую собственноручно выкопала.
Подумала о муже. Увидела его перед собой, у воды, на нашем любимом месте, что на берегу Эльбы. Там, где мы впервые поцеловались, где приняли решение пожениться. Вспомнила, каким он был раньше. Какими были мы оба до этой ночи: юными, беззаботными и свободными. Вспомнила, как пахли его волосы, представила изгиб его верхней губы, ямочки на щеках. Вспомнила, с какой легкостью он меня поднимал, и что потом такого со мной больше никто не делал. Вспомнила, как он непременно хотел все обговорить и постоянно досадовал на то, что я молчу. Как легко мы вздорили, когда только-только стали жить вместе, по самым пустяковым и ничтожным вещам. Он бесконечно крутил «Любишь ли ты меня?», что приводило меня в бешенство, и мы ссорились. Мы ругались из-за того, что он никогда ничего не закрывал, ему было просто лень закрутить крышку на бутылках с водой, на банках с вареньем, на тюбиках с зубной пастой. Ругались, потому что я оплачивала счета только после первого предупреждения, хотя чего-чего, а недостатка в деньгах мы не испытывали, и еще из-за того, что я всегда клала запасной ключ под большой цветочный горшок у входа, – я то и дело забывала ключи, дверь захлопывалась, и я куковала на улице.
– Это же чушь несусветная, кто тебя только надоумил? – говорил он. – Прятать ключ под цветочным горшком? Ты думаешь, мы где живем? В одном из безоблачных миров из сериалов? Думаешь, тут так же, как у Уолтонов?
– Успокойся, – только и говорила я. – Ни одному человеку не придет в голову, что мы прячем ключ от дома у всех на виду.
Милые пустяки. Невинные ссоры, которые всякий раз заканчивались приступами смеха или сексом.
По крайней мере так было первые несколько лет.
Теперь я знала, как поступить, я только не знала, справлюсь ли. Вздохнув полной грудью, я принялась за дело. И вдруг совершенно отчетливо поняла: семь лет – срок достаточный. Стала снимать с пальца обручальное кольцо. Плоть сопротивлялась, не желала с ним расставаться, но я тянула изо всех сил, через складки кожи на сгибах пальцев, а потом дернула, и кольцо, наконец оказалось в моей руке. Я взяла платок, когда-то принадлежавший моей любимой бабушке, – такими уже давно не пользовались, – и обернула им кольцо. Встала на колени, медленно, торжественно, как двигаются на похоронах. Потом опять выпрямилась. Ощутила потребность что-нибудь сказать. Но не знала, что именно. Все, что можно было сказать, я уже сказала в бессонные ночи, оставшиеся в прошлом. Все, что можно было почувствовать, я уже чувствовала.
Я думала, любовь – это не состояние, не ощущение. Любовь, думала я, – это организм, которому знакомы голод и жажда. Живое существо, которое растет и уменьшается, заболевает и снова поправляется, которое может заснуть и умереть.
Одинокая слеза скатилась по моей щеке, по шее и в конце концов смочила воротничок футболки, в то время как я, вцепившись в лопату, закидывала землей обручальное кольцо и говорила:
– Прощай, Филипп.
Я отложила лопату. Постояла некоторое время, прислушиваясь к биению в оголенном безымянном пальце. Взяла, наконец, себя в руки и вернулась в дом.
Покончив с этим делом, я уже через несколько часов гуляла с Лео по зоопарку. Мы видели потрепанного льва и возбужденных мангустов. Вопреки опасениям я ощущала только легкость, никакой хандры. Все ниточки, тянувшиеся к прошлому, были порваны. Брезжило новое начало. Незапятнанная репутация. Какое облегчение. Я робко улыбнулась. Внезапно меня охватило чувство, что все еще наладится, что новое счастье возможно.
Я смотрела на сына, пока подбирала правильные слова, но тут зазвонил телефон. Я сняла трубку, и мне сказали, что Филипп жив и завтра возвращается.
Смех и слезы душили меня, и в то же время – нестерпимое желание взять на чердаке старую Филиппову клюшку для гольфа и разгромить весь дом.
Я не знала, что и думать, я в буквальном смысле была уничтожена. Сон не шел ко мне, кусок не лез в горло, я не находила себе места, как вьющееся растение не знает, куда девать свои отростки. Попробовала попросить помощи, набрала телефон лучшей подруги, но не застала, позвонила Иоганну, но не дозвонилась, в отчаянии голосила я в телефонную трубку, но на другом конце никто не отвечал. Меня словно выпотрошили. Я накинулась на малину, которую подарила соседка, и тут же изрыгнула ее обратно, – на паркете заблестели ярко-красные лужицы. Я превратилась в робота, – бродила туда-сюда, выполняла какую-то работу, произносила слова, но внутри оставалась совершенно пустой. Я поговорила с Лео. Набрала Мирко и сказала, что между нами все кончено и чтобы он мне больше не надоедал.
Чувства мои притупились. Когда звонил Мирко, я выключала телефон. Я сделала уборку. Постаралась вернуть все на место, чтобы дом стал таким, каким видел его Филипп в последний раз. Откопала обручальное кольцо. Отметила странное ощущение в голове, а в теле непривычную легкость, весь мир как-то необычно сместился, краски стали другими: красный больше не красный, зеленый не зеленый, но мне было не до этого, на такое больше не оставалось времени, – я сидела в машине и направлялась в аэропорт встречать мужа.
Поначалу я даже не предполагала, что возможно действовать по-своему, и исполняла только то, чего от меня хотели.
Я вспомнила чувства, обуревавшие меня тогда. После семи лет уныния – ветер перемен. И Мирко. Не Филипп, никаких искрометных огней, никаких бьющих через край эмоций. Просто новая надежда на счастье.