– Проклятие! – взревела я. – Отвечай, что ты сделал с моим мужем! Он мертв? Ведь так? Филипп мертв? Ты убил его? Отвечай наконец, подлец! – Было ясно: он читал по лицу. Он догадывался по моим глазам, что еще немного, и я превращусь в дикое, неконтролируемое, разнузданное нечто. Он предвидел все это и улыбался.
– Но, Зара, сокровище мое, – размеренно произнес он, словно решил смаковать каждую букву каждого слова. – Ведь я твой муж!
– Это неправда! – взревела я. – У тебя нет с Филиппом ничего общего, ты полная ему противоположность!
Я кричала так громко, что голос мой срывался, а в висках стучало.
– Лучше узнать, что мой муж мертв, чем переживать весь этот кошмар в обществе мошенника-садиста!
Незнакомец наблюдал за мной с таким спокойствием, словно хотел сказать: «Ты закончила?».
Потом он поднялся, взял пустые стаканчики из-под йогурта и выбросил в мусорное ведро. В довершение всему положил ложку в посудомойку. И наконец, сел на корточки, собрал осколки и отправил в мусорное ведро. Покончив с этим, он, ни слова не говоря, вышел из кухни.
В течение нескольких секунд я не двигалась с места, потом взлетела вверх по лестнице в спальню, захлопнула дверь, бросилась на постель и накрыла голову подушкой. Но о том, чтобы успокоиться, не могло идти и речи, даже тишина казалась оглушительной. Если его задача – довести меня до безумия, то справляется он с ней очень даже неплохо.
Откинув подушку, я начала кататься по кровати туда-сюда, потом уставилась в потолок, о который без устали билась большая муха, издавая при этом странный чмокающий звук, и вдруг задалась вопросом: сколько людей до меня уже лежали в этой комнате и так же глядели на этот потолок.
Внимание мое привлекли мелкие трещинки, которые я ранее никогда не замечала. Аккурат над моей головой, только там. Я подумала, что сама прочертила их, силой своего воображения. Отвела взгляд от потолка. И в памяти воскресла одна картина: мы втроем – Филипп, Лео и я – сидим в этой кровати. Я закрыла глаза.
С детской темой я тянула довольно долго. В отличие от Филиппа, который еще в самом начале наших отношений сказал, что очень хотел бы стать отцом, и тут я перед самозванцем не лукавила. Сомнения терзали одну меня. Филипп думал, я боюсь потерять свою независимость, спасовать в роли матери или что-то вроде того, но причина крылась в другом. Я не умела охранить ребенка от мира, но страх мой заключался не в этом, во всяком случае, не только в этом. Я не боялась, что буду плохой матерью, но боялась, что Филипп будет плохим отцом. Филипп ненавидел своего папашу, сеньор Петерсен был настоящим чудовищем. Хладнокровный тиран. Угодить ему казалось невозможно, – как Филипп ни старался, его в заключение все равно отправили в интернат. Сын никогда не простил отца за эту свою ссылку, за то, что тот не выносил его присутствия больше пяти минут. Но разве, в конце концов, мы не становимся в точности такими, как наши родители?
Прошло довольно много времени, прежде чем я нашла в себе силы поговорить на эту тему с Филиппом.
Как дать понять мужу, что для роли отца тот не создан. Теперь я знаю: с моей стороны это было ошибкой. Но тогда я думала именно так.
Я очень хорошо помню наш разговор, он крепко врезался в мою память.
– А что если ты, сам того не желая, превратишься в подобие своего папаши? – спросила я Филиппа, немного побаиваясь его реакции. Он рассмеялся. Нет, смех его относился не ко мне. Это был тот особенный, отличавший его смех оптимиста.
– Об этом я тоже думал. Ведь как там говорится: со временем женщины становятся похожи на матерей, а мужчины повторяют своих отцов.
До сих пор не понимаю, что такого смешного он нашел в этой мысли. Но потом лицо Филиппа сделалось серьезным:
– Обещаю тебе: я скорее умру, чем уподоблюсь своему предку.
Я попробовала угадать по его лицу, о чем он думает.
– Ты будешь терпелив к нашему ребенку?
– Терпелив как ангел.
– Ты не будешь возражать, когда тот будет вертеться рядом? И никогда не надумаешь от него избавиться?
Филипп взял мое лицо в свои руки, посмотрел мне в глаза.
– Клянусь, я никогда и никуда не отправлю нашего ребенка. Скорее в аду наступит стужа. Даю тебе слово.
Он дал слово, и я поверила. Конечно, мой муж совершал ошибки, кто их не совершает, но в одном на него можно было полагаться: если он что-то обещал, то слово свое держал непременно.
Я подумала о Мирко, с которым так бессердечно поступила.
Подумала о Лео, который ночевал у чужих людей, – только потому, что его предполагаемый отец посоветовал его куда-нибудь отвести. Только потому, что я, идиотка, беспрекословно ему подчинилась. Уже тогда следовало бы обо всем догадаться. И с самого начала слушаться своего сердца, с самого начала потребовать фотографию Филиппа, телефонного разговора по скайпу. Проклятие.
Я не улавливала между событиями никакой связи. Но твердо решила разобраться. Все пути вели к Филиппу. Может, я изначально действовала неверно. Через несколько часов, когда начнется день, я свяжусь с полицией, с Министерством иностранных дел и постараюсь выведать от них как можно больше о похищении Филиппа. Я до сих пор знала слишком мало. Заведенная мною папка практически не содержала никакой информации, которая позволила бы продвинуться дальше. Но, тем не менее, я схватила ее, положила на письменный стол. Включила ноутбук, открыла «Word» и стала записывать немногие факты, известные мне и казавшиеся более или менее бесспорными.
2008 год: Филипп отправляется по работе в Южную Америку.
Он планирует пробыть там пять дней.
Филипп часто летал в Колумбию по делам.
Обычные, рутинные поездки.
Мы прощаемся на пороге дома.
Он обещает каждый день посылать весточку, как делал это всегда.
Примерно через сутки от Филиппа приходит смс-сообщение, из которого следует, что он приземлился, и все в порядке.
С тех пор я больше не получала от него никаких известий.
Филипп отправился один – как сказал сотрудник, сопровождавший его в Колумбию, тот самый, кто видел его последним – на переговоры с потенциальным инвестором.
В лобби отеля-люкс в Боготе, где была назначена встреча, он так никогда и не появился.
Его след теряется между отелем, где он жил, и отелем, где жил его деловой партнер.
Ничто не наводило на мысль о похищении, хотя похищение нельзя исключать, когда речь идет о таких состоятельных людях, как Филипп.
Никакого письменного заявления, никого, кто признавался бы в совершенном преступлении.
Никто никогда не требовал выкупа.
Не было ни единой наводки. Ничего.
А потом, семь лет спустя, почти день в день, появляется некий человек и утверждает, что он Филипп. И мне преподносят – если рассуждать трезво – всю эту совершенно неслыханную чушь. Дескать, Филипп был якобы похищен в Колумбии. Содержался в лагере для военнопленных – и подобные случаи, увы, нередки, – таким способом местная герилья пытается собрать деньги на свои политические цели. Судя по всему, при первой попытке затребовать выкуп что-то пошло не так, а на новую попытку похитители не отважились. Почему – точно никто не знает, но если обратиться к конфиденциальным источникам или копнуть еще где-то, то обязательно выяснится. И, тем не менее, с пленниками не расправились, похитители просто выжидали. Все эти долгие годы. А потом, по прошествии семи лет, их вдруг освобождают и при этом выясняется, что один из почти дюжины заложников, находившихся в лагере, есть не кто иной, как Филипп Петерсен?
Я оглядела комнату, нашла сумочку, открыла и стала судорожно копаться, ища мобильник. Иоганн, думала я. Черт побери, его надо найти наконец, – и во что бы то ни стало. У него есть влияние, Иоганн поможет разоблачить обманщика и избавить меня от него. Иоганна никто не осмелится назвать выжившим из ума. Я сняла блокировку кнопок и, посмотрев на дисплей, пришла в ужас. Тридцать восемь звонков. Один от Мириам и тридцать семь от абонента с засекреченным номером. Нахмурив лоб, я уже собралась проверить, нет ли сообщений на автоответчике, как вдруг мобильник в моей руке затрезвонил. Сейчас полночь. Этого номера почти никто не знал.
Я нажала кнопку приема.
– Алло?
Тишина. Но я чувствовала: там кто-то есть. Я выжидала. Я ощущала его дыхание. Потом трубку положили.
Я бросила мобильник на кровать, как будто тот мог укусить. Что все это значит? Закрыла на секунду глаза. Снова заставила себя взять телефон и набрать Иоганна. Долго ждала, прислушиваясь к тому, как колотится в груди исполненное надежды сердце, – увы, мне опять не повезло. Я разъединилась. Набрала номер автоответчика – ничего. Решила заодно проверить почту, – с этим я всегда тянула – открыла входящие письма. Рассылку, рекламу, мейл от директора школы с информацией о новом учебном годе и письмо от Мирко. «Без темы» зависло оно в папке и с упреком на меня смотрело. Я вышла из программы. Проверила смс-сообщения и нашла три непрочитанных сообщения от Мириам.
В ту же секунду пульс учащенно забился, надеюсь, с Лео ничего не случилось. Я открыла первое сообщение, отправленное в 20:30.
Дорогая, ничего страшного, но прошу тебя, перезвони! Мири.
Убрала сообщение, открыла следующее.
Зара, никак не дозвонюсь до тебя, иду укладывать малышку. Хотела сама тебе сказать. Есть кое-что, тебе непременно надо это увидеть. Посылаю ссылку. Загляни в комментарии. Они везде. Почти во всех статьях. Везде, где речь идет о Филиппе. Это только один пример. Мири.
Совершенно ничего не понимая, я избавилась и от этого сообщения, открыла последнее. Там только ссылка и подпись: Мне очень жаль. Надеюсь, ты в порядке. Поговорим об этом завтра. Можно наверняка что-нибудь придумать. Мири.
Первый порыв: отложить телефон и выбросить всю эту чушь из головы. На что бы там Мириам ни наткнулась, мои проблемы уж точно посерьезнее. Но любопытство все же пересилило, я открыла ссылку. Пока на маленьком дисплее смартфона загружалась фотография, я поняла, куда все клонится, и вздрогнула. Самозванец. На губах – улыбка. На руках – Лео. Тут же ря