что будет через два дня?
– Два дня, – повторил он. – О’кей?
Я не ответила.
– О’кей?
Я кивнула.
– Хорошо.
Я все еще пыталась собраться с мыслями, как вдруг внизу зазвонил телефон. Несмотря на телефонный террор последних нескольких дней, первая моя мысль – о Лео. Как бы с ним чего не случилось, вот бывают ушибы и раны, которые следует немедленно зашивать, бывают переломы костей, да и вообще любые катастрофы. Вскочив, я оставила чужака в одиночестве, новая информация переваривалась, прямо скажем, с трудом, и я понеслась к телефону. Слышала, что этот следует за мной, и схватила трубку.
– Алло!
В трубке чье-то дыхание.
– Алло! – повторила я.
Полная тишина.
– Кто это?! – закричала я.
Раздался щелчок, на другом конце провода положили трубку.
– Кто это звонил? – поинтересовался чужак, то есть Винсент.
– Ошиблись номером, – ответила я.
Тут телефон зазвонил снова. И опять высветилось: номер неизвестен. Я поспешно подняла трубку.
– Алло!
В ответ снова чье-то дыхание, потом частые гудки. Разъединились. В ярости я поставила трубку на базу. Этот мистер Икс решил со мной шуточки шутить, так?
Чужак вопросительно смотрел на меня, а я только плечами пожала.
– Попробуйте заснуть хоть ненадолго, – посоветовал так называемый Винсент. – Завтра тоже будет день.
Филипп терпеть не мог такие банальности, всегда посмеивался надо мной, если мне случалось высказать что-либо похожее. Скоро хорошо не бывает. Ругает – значит, любит. В спокойствии сила. Завтра тоже будет день.
– Вы очень бледны, – сказал чужак. – Может быть, вам что-то принести? Стакан воды? Или чаю?
Я с трудом заставила себя не засмеяться по поводу того, что Винсент, или как там его зовут, предлагает подать мне чай. Но обрадовалась возможности от него избавиться.
– Чаю… – И я устало опустилась на диван, а сама смотрела, как он удаляется в сторону кухни.
С тех пор как он появился в моей жизни, я ломаю голову над тем, какова его цель. Просто не могу больше. Сколько ночей я не спала, три? Или уже четыре?
Надо бы съесть хоть что-нибудь, когда я ела в последний раз? В последний раз после того, как меня во время визита Барбары Петри вырвало остатками завтрака. А это когда было, вчера? Или, может, позавчера?
Да не важно, суть не в том. Давай-ка, сконцентрируйся. Вот в чем суть: ты принимаешь условия игры этого Винсента и веришь тому, что спустя два дня весь этот кошмар закончится? Или ты вызываешь полицию?
Решайся, Зара! Доверься ему или вызывай полицию. Но если ты хочешь вызвать полицию, то сделай это немедленно.
Поднявшись с дивана, я взяла телефонную трубку. Взяла, хотя и неуверенно. Набрала номер Мириам. Хотя бы кого-то надо посвятить в это дело, хотя бы с кем-то надо поделиться.
– Ты что это надумала? – возмутился чужак.
А я и не услышала, как он вернулся. Зато он сразу догадался, в чем дело, бросился ко мне, попытался отобрать телефон. Я отскочила в сторону, и ему не удалось меня схватить, однако я неудачно споткнулась и сама-то не упала, а вот трубка выскользнула у меня из рук и бесшумно приземлилась на ковре. Мы одновременно наклонились, чтобы ее взять, но он, оказавшись чуточку сноровистее, ее заграбастал и завопил:
– Это что такое значит, Зара?
Он не в первый раз вот так кричал. И в вопле его слышалось отчаяние, да куда там – слышалось безумное отчаяние.
– Что же ты намерена рассказать полиции? Что у твоего мужа объявился двойник? Или злобный брат-близнец? Ты сама-то себя послушай! Ты сама-то на себя посмотри, ты же просто в безумии! Кто тебе поверит?
Он был просто вне себя, на каждом слове плевался слюной, и брызги летели прямо мне в лицо. И что мне было делать? Я стояла на месте, уставившись на него, с таким ощущением, будто я заглянула хищному зверю в самую глотку, во влажную и горячую ее тьму.
– Ты вообще понимаешь, что ведешь себя как буйнопомешанная? Бегаешь тут по округе, ночью с криками выскакиваешь на улицу. Сотрудникам в министерстве, которые по иностранным делам, плетешь какую-то чепуху про самозванца! Да еще у тебя хватило наглости замешать в этот бред бедную безвинную старушку. Ты совершенно себя не контролируешь. Скорее это мне следует вызвать полицию! Откуда мне знать, может, ночью ты проберешься в кухню и возьмешь там самый острый нож. А что? Да, может, это мне следует вызвать полицию! И пусть они с тобой разбираются!
От ярости у меня в глазах потемнело. Наконец-то он это произнес, наконец-то он во всем по-настоящему признался. Вот о чем речь: пусть со мной разбираются! Опять я потянулась за телефоном, попыталась вырвать трубку из рук этого человека. Даже потасовка началась, я старалась выхватить телефон, а он не давал, вцепился в него крепко-накрепко. И я сдалась, отступила, еле держась на ногах.
– Неужели ты в самом деле думаешь, что сможешь от меня избавиться? – переведя дыхание, прохрипел он. – Что ты выгонишь меня отсюда? Так, да?
Я не отвечала, стояла в оцепенении.
– Ты просто психованная! – выкрикнул он. И замер, набирая воздуха в легкие. А затем произнес: – Зара, кто же тебе поверит?.. – Прозвучало это не как вопрос, а как утверждение. И он повторил, на сей раз язвительно, с побагровевшим от ярости лицом: – Кто же тебе поверит?.. Твоему маскараду я и сам не поверил нисколько. Тебе придется заплатить за все, что ты совершила!
И он повернулся, собираясь уйти, а я в полной растерянности смотрела ему вслед. Но вдруг он остановился и опять повернулся ко мне лицом, как мне показалось – очень и очень медленно. Что-то переменилось в его лице, бесследно исчезла ярость, он, похоже, совершенно успокоился. Гневная складка на лбу как будто вмиг разгладилась, рот уже не искажала ненависть, да и все лицо его напоминало гладкую поверхность озера при полном безветрии, ничем не выдавая ни течений, ни водоворотов на глубине. Мне с трудом удалось выдержать его взгляд, он как будто меня испытывал.
Долго, долго стоял он, не шелохнувшись. А потом приказал:
– Вспомни худшее из того, что ты когда-либо сделала.
Время разом остановилось.
И вдруг возникло передо мною нечто… Большое, тяжелое и мрачное.
В темноте я могла различить лишь силуэт, очертаниями напоминающий башню, которая внезапно словно выплыла из темноты.
Дверь моего ночного кошмара – она открылась.
Свет фар во тьме.
Ночные мотыльки на лобовом стекле.
Кровь.
Филипп и я, и глухой удар.
Этот проклятый удар.
Я медленно опустилась на пол.
Голос того человека эхом отдавался у меня в голове.
Вспомни худшее из того, что ты когда-либо сделала, худшее из того, что ты когда-либо сделала, из того, что ты когда-либо сделала, ты когда-либо сделала, когда-либо сделала, когда-либо сделала, когда-либо сделала…
И я вспомнила.
38
Сначала – только обрывки, не связанные между собой картины.
Чужак еще раз посмотрел мне в лицо, потом молча повернулся и тяжелым шагом пошел вверх по лестнице. Я услышала, как где-то наверху дверь защелкнулась на замок. А мне все равно. А мне все равно. Я внезапно поняла, что должна принять вызов прошлого, если хочу выстоять в настоящем.
Провела ладонью по лицу, по глазам, попыталась внутренним взором увидеть все происшедшее, но воспоминания вновь и вновь ускользали от меня.
Легкий шелестящий звук привлек мое внимание. Не сразу я поняла, откуда он исходит. А потом вдруг увидела, как крупная ночная бабочка бьется о стену своими широкими темными крылышками. И вспомнила, как Филипп однажды поймал ночную бабочку, вот просто так поймал, руками, и выпустил за окно, в темноту. И вспомнила, как мы ехали ночью, как вся ночная живность – и мотыльки, и жучки, и комарики, и какие-то неведомые букашки – с противным хрустким звуком билась в лобовое стекло моей машины. Да, я вспомнила.
И прошлое с настоящим соприкоснулись, робко и нерешительно, как юные влюбленные.
Но очень скоро осколки соединились в одно целое. Поначалу неуверенно, как бы против воли, как бы стараясь от чего-то защитить мою память.
Асфальт.
Темнота.
Мы.
Кровь.
Ощущение такое, будто чары разрушились. Видения, мучившие меня прошедшей ночью, преодолев барьер между сном и явью, настигли меня теперь, когда я бодрствовала. И никак не получалось их отогнать, они так и лепились ко мне, окутывали меня, как кокон окутывает бабочку.
Я закрыла глаза.
Передо мной ночная дорога.
Дорога, поблескивающая чернотой, как лакрица.
Я знаю эти места. И я не одна: со мной Филипп.
А кругом темнота. И лес.
Я всегда боялась леса, я и теперь боюсь. Его тишины. Она напоминает мне о той тишине, какая наступает прямо перед тем, как случится нечто страшное. До чего же стары леса, до чего нам чужды. Не могу представить себе ничего более жуткого, чем движение по ночному лесу. Кто его знает, что скрывается в этом лесу. И что тебе вдруг нашепчут на ухо.
До предела я жала на педаль газа, автомобиль мчался сквозь темноту. Свет пучком скользил по опушкам, по густому подлеску, по древесным стволам, то и дело выхватывая из тьмы пару горящих глаз – так мне казалось. Всякий раз, как в молочном свете фар показывался изгиб дороги, я вынуждена была резко тормозить, чтобы не выйти из поворота.
Филипп возражал, как мог, то и дело высказывался против такой манеры езды, но я игнорировала его мнение. Если бы он не всегда старался настоять на своем, мы уже давно были бы дома, с нашим сыном, а не в этом лесу, чью враждебность я ощущала почти физически.
Мы направлялись домой с озера, некогда принадлежавшего родителям Филиппа, а ныне перешедшего к нам. Романтический вечер. Мы наедине друг с другом. Впервые с самого рождения Лео мы оставили его на всю ночь с няней. Идея Филиппа. Не моя.
Вечер не задался. Мы кружили один вокруг другого, как блуждающие звезды. Один раз Филипп неловко попробовал меня поцеловать, но я отвернулась. Он сказал, что вот уже больше ста дней мы ни разу не целовались, а если точнее – сто пять дней. Подавив желание высмеять его постоянную привычку вести счет дням, я отметила, что поцелуй ровным счетом ничего не означает, ибо это есть лишь биохимический процесс. Партнеры инстинктивно проверяют друг друга на генетическую совместимость, вот и все дела. Филипп молча посмотрел на меня и откупорил вторую бутылку вина.