Ну были спущены какие-то задания. В частности, Московскому университету, в частности, филологическому факультету. Потому что где французский язык изучают? Замечательно, что в 1956 году еще не догадались, что в качестве студентов можно посылать преподавателей спецкафедр! С совершеннейшей наивностью выбирали среди студентов. Потом, конечно, они догадались, и это было прекращено.
ВАУ: Я должен вам сказать. Я все время крепился, чтоб не мешать вашему рассказу, но после вашего заявления я уже сдержаться не могу. Я как дурак, наверно, выбросил эту газету, но таких вещей держать вообще невозможно. Помню очень хорошо статью в газете «Правда». «Кто срывает студенческий обмен, — называлась она примерно так, — между Соединенными Штатами и нами?» Значит, те, вообще гады, говорят, что мы как-то препятствуем: препятствуем поездкам оттуда и не посылаем туда. Ну, наглость их не поддается никакому описанию, потому что кого они к нам посылают? Они посылают людей с темами, не представляющими никакого интереса! Ну например, «Религиозные мотивы в творчестве Ахматовой». Кому это вообще может быть интересно и какое отношение это имеет к филологии? А они говорят, что мы посылаем неквалифицированных. Как это мы посылаем неквалифицированных, когда все наши студенты имеют высшее образование, а некоторые — даже ученую степень!
ААЗ: Ну найти студентов было трудно. Думаю, что на филологический факультет по их разверстке пало одно место. У меня были комсомольские заслуги, достаточные для этого.
ВАУ: Ну, кто вы там были? Комсорг?
ААЗ: Комсорг, что-то такое. Небольшие, но достаточные, чтобы не было никакого такого минуса специального.
ВАУ: Но Франция! Вы же на английском отделении, не на французском. Почему же не с французского взяли?
ААЗ: Почему не с французского, ответа я не знал, ответ я узнал через год-два после.
ВАУ: А, на французском, наверно, мальчиков не было.
ААЗ: Не было ни одного. На всех пяти курсах не было ни одного. А девочек, конечно, нельзя посылать: это непрочный продукт. Хотя потом в группе — группа насчитывала человек 8–10 — две девицы оказались. И полностью все предсказания ЦК КПСС были выполнены, потому что обе вышли замуж.
ВАУ: А группа 8 человек — это разные специальности?
ААЗ: Что такое разные специальности? Специальность — считалось, что у всех французский язык.
ВАУ: А почему же вы один из МГУ?
ААЗ: Ну МГУ же второстепенное учреждение по сравнению с Инязом. Когда Вовченко, проректор Московского университета, прибыл в Париж, он пожелал произвести ревизию студентов, которые там учатся. Приказал всем собраться в посольстве. Значит, все собрались в посольстве, явился Вовченко и страшно удивился, увидев какие-то мои бумаги, что я студент Московского университета. При том, что он сам проректор Московского университета. «Странно! — сказал он. — Мне казалось, что я каждому из вас выдавал билет Московского университета».
ВАУ: Я не понимаю, ему показалось удивительным, что вы — единственный?
ААЗ: Нет, что я все-таки есть тоже. Он не знал, что на самом деле среди тех, кого он посылает в Париж, есть хоть один настоящий студент Московского университета. Подозрительно, конечно.
ВАУ: А, они там все числились как студенты Московского университета?
ААЗ: Да. Потому что обмен был между университетами. А филологический факультет, по-видимому, счел для себя зазорным, что он не может ни одного человека, удовлетворяющего требованиям, найти. Это мне потом всё рассказали, я не знал ничего. Кто-то им сказал, что на английском отделении есть один, который разными языками владеет. Меня вызвал к себе Зозуля Михаил Никитич…
ВАУ: Зозуля — такой правящий замдекана.
ААЗ: Абсолютно, да, совершенно.
ВАУ: Потому что деканы приходят и уходят, Зозуля остается.
ААЗ: Кабинет, по-моему, был прямо тот же самый, что и у Самарина [29] позже. Ну, впечатление, когда тебя вызывает Зозуля, всегда, конечно, самое тревожное. Я шел, мысленно перебирая вообще все свои преступления за последнее время и что, где, как я должен скрывать, укрывать и спасаться.
Зозуля вальяжно так сидел. «Заходите», — говорит. Я мучительно пытался сообразить по разным в воздухе носящимся флюидам, что сейчас дальше будет, какого рода казнь. И какого рода гадость. «Ну, как учитесь?» Ну, что-то такое я ему отвечал. «Как настроение?» Тоже что-то такое ему отвечал. «Ну, вот французский язык вы изучали? Знаете французский?» Ну, тут у меня мгновенно стали вертеться в голове мысли: что, зачем ему французский? У меня первый язык английский, второй язык шведский. Первая мысль, конечно, у меня была, что сейчас меня приставят к делегации из Габона их сопровождать по Москве с французским языком и, значит, следить за тем, чтоб они нигде не смотрели на улицу, когда там очередь в магазин. Ровно такой опыт у меня уже случился, когда меня приставили к индийской делегации среди многих приставленных. И потом мне уже устраивали разнос за то, что я с ними слишком хорошо разговаривал.
ВАУ: По поводу? Что значит «хорошо разговаривал», а как нужно?
ААЗ: Мы проезжали город Тулу, ехали на автобусе в Ясную Поляну и проезжали Тулу, где из дверей магазинов торчали длинные очереди. На что индусы спросили, почему такая длинная очередь. Я им сказал: «За хлебом». А человек, который сидел сзади меня только для того, чтобы контролировать (не индусов, а меня), он донес это вечером того же дня. Куда надо. Английский язык знал достаточно для этого. Для этого специально изучил — чтоб знать, что я скажу индусу. И я твердо запомнил, что большей гадости представить себе невозможно, чем если тебя поставят в такую делегацию, а потом будут сдирать шкуру за то, что ты не так ответил.
ВАУ: Ну, и за то, что вы сказали, что там была очередь за хлебом, вам было врезано?
ААЗ: Врезано, да. Но как бы еще пока без непосредственных репрессий, а только в качестве доброты сказано, что «в следующий раз смотри!»
ВАУ: А вот что надо было сказать?
ААЗ: Ну, я уж не помню. Какое-то вранье. Что это вообще не очередь, а клуб. Для играющих в шахматы. Совершенно не помню. Помню только ощущение, что надо всеми силами… Мне сперва было интересно поехать с индусами, поговорить. Но после той экспедиции отбило охоту начисто общаться с какими бы то ни было делегациями.
ВАУ: Ясно. В общем, вы решили, что это опять.
ААЗ: Ну конечно. Камерун, Габон… И я, конечно, сказал: «Ну что вы! Разве я знаю французский? Так…» Зозуля задумался. Ну, он тоже, я думаю, не лыком шит. Телята его будут обводить вокруг пальца! «Ну, — сказал он, — да? Плохо, значит, знаете? Ну а, скажем, лекцию по-французски могли бы понять?» Ну, тут у меня сверкнуло вообще бог знает что. Конечно, сообразить хоть отдаленно, что там на самом деле, это мне не хватило бы никакой дерзости. Я только понял, что это совсем не то. И сказал уклончиво, неопределенно, что это зависит от лекции. «Ну а в университете занятия могли бы по-французски слушать?» — «Ну, в университете слушать — это, конечно, ерунда!»
Нет, как-то он сказал: «А учиться во французском университете вы бы могли?» Тут я: «Ну, это уж!..» Потому что это уже степень фантастики какая-то… При том что я действительно по-французски… не мой язык был. Я тогда, к тому времени, выучился читать, но очень плохо язык знал. Тогда он раскрыл карты. Сказал: «Мы вас, может быть, пошлем. Объявляйтесь в иностранный отдел тогда-то, пусть вам произведут экзамен, как вы знаете французский язык». Был экзамен, действительно. Я явился в иностранный отдел университета. На каком-то там тридцать пятом этаже, не знаю где.
ВАУ: И там произвели экзамен? Они сами-то хоть знают чего-нибудь?
ААЗ: Они считали, что они произвели экзамен.
ВАУ: Парле ву франсе?
ААЗ: Ну примерно. Им только этого и надо было. Потому что, вообще-то говоря, у них прочно сидело, что чем хуже человек знает язык, тем он лучше в качестве посылаемого. Поэтому экзамен был как раз смехотворный. Парле ву франсе, что-то в этом духе. Но тем не менее какая-то галочка была поставлена, что я прошел экзамен. Ну а дальше… это был сентябрь 1955 года. «Когда ехать?» — «Ну через неделю-две».
Через две недели я уже от нетерпения звоню им, в иностранный отдел. Звоню. Правильно, говорят, через неделю-две.
Через две недели я им звоню и получаю спокойный вежливый ответ: через неделю-две! Ну, можете сами посчитать, сколько таких ответов я получил в течение 365 дней.
ВАУ: А вы каждые две недели звонили?
ААЗ: Потом реже. Когда наступила зимняя сессия — я же не учился, готовился, я им звоню: сессию мне сдавать? Я же уеду до сессии. За три недели до сессии, скажем. Они мне сказали: «Ну-у, сессию сдайте!» Я сдал зимнюю сессию. В состоянии человека, который через неделю-две уезжает в Париж! Не куда-нибудь! Нет, сейчас это ни с чем нельзя сопоставить. Ни с чем нельзя сопоставить! Ну, вот — на Юпитер, пожалуй что, да.
Нет, нет. Это невозможно вообразить на самом деле — ситуацию человека, который в 1956 году отправляется в Париж! Весна наступила, полгода прошло — больше, чем три недели, мне сроку не давали никогда. Ну, бывали иногда милосердны, три недели давали. «А уехать из Москвы можно?» — «Нет, ни в коем случае нельзя!» Летнюю сессию — я уже их не спрашивал — сдал. И летом я понял, что все блеф, и, несмотря ни на что, уехал в поход.
ВАУ: С кем? Кто там участвовал?
ААЗ: Друзья-математики: Никита [Введенская], Синай… В поход по Днестру. Сколько можно? Морочили голову. Я к этому спокойно совершенно относился: нормальная советская заморочка головы, и все. Мы сплавлялись по Днестру, потом в конечном итоге добрались до Одессы. А в Одессе ждало письмо «до востребования»: «Немедленно возвратиться в Москву для отправки в Париж!»
ВАУ: А откуда знали адрес ваш?
ААЗ: Ну дома, наверно, взяли. Мама моя же знала, конечно. К этому моменту поход закончился, каждый поступал, как хотел. Кто ехал в Крым, кто еще куда, так что поход я не прерывал.