увидел, что глагол «уповать» там попадает в категорию всех прочих глаголов на -овать, и при склонении получается «упую». Зализняк тогда схватился за голову. Тут он не схватился за голову, а молча выслушал и в следующем издании поправил. А вот «сколько» так и осталось… Про «сколько» я не сказал, а конечно, надо было тоже сказать.
Но в любом другом словаре ошибок сотни, что не говорит о плохом качестве словаря, — просто без ошибок не бывает. А в «Грамматическом словаре…» их почти нет.
— Зализняк говорил, — добавляет Елена Шмелева, — что задача решается, если в ее решении участвует не больше двух человек, а еще лучше один. Обычно словари пишет большой коллектив. Почему еще получаются ошибки — потому что все пишут немножко по-разному и все это унифицировать сложно. А тут он делал это практически в одиночку.
— Свекровь ему помогала, — вспоминает Елена Викторовна Падучева. — Она даже там отмечена, в «Грамматическом словаре». Упомянута где-то на первой странице. Она проверяла по энциклопедии, какое-то слово является именем растения или животного, является одушевленным или неодушевленным. Это большая работа для словаря.
«Особую благодарность автор приносит своей матери Татьяне Константиновне Крапивиной за многообразную помощь на всех этапах многолетней работы по подготовке настоящего словаря», — написано в авторском предисловии к «Грамматическому словарю».
«Слова в „Грамматическом словаре“ отсортированы не по первым буквам, а по последним, — пишет в некрологе [84] лингвист Александр Пиперски. — Это может показаться странным, но в докомпьютерную эпоху такая сортировка была чрезвычайно полезной. Если вы изучаете русское словоизменение, вам могут понадобиться, например, все глаголы на -уть, а чтобы извлечь их из обычного словаря, понадобится прочитать его целиком; здесь же все они собраны в одном месте.
Прошло совсем немного времени после выхода „Грамматического словаря“, и оказалось, что нужно учить компьютер анализировать и синтезировать формы русских слов. Тут-то и пригодился „Грамматический словарь: выяснилось, что существует полное и четко формализованное описание русского словоизменения, которое и легло в основу большинства компьютерных программ, работающих с русским языком. Так, если ввести в поисковую систему слово „стол“, найдутся и страницы, где написано „стола“, „столу“, „столы“ и так далее, — а ведь для этого компьютер должен знать русскую морфологию. Он ее и знает благодаря „Грамматическому словарю“ — и не зря сегодня почти во всех статьях про русские слова в „Викисловаре“ подписано что-то вроде „тип склонения 2b по классификации А. А. Зализняка“».
Аркадий Борковский рассказывает мне:
— В «Лексиконе» [85] использовался спелчекер мой. Это был 1991–1992 год. Орфографию я делал на основе «Грамматического словаря». Там было простым способом описано все словоизменение всех русских слов: существительных, прилагательных, глаголов. Очень строгое, компактное описание. Оно было более сложное, чем нужно для компьютеров, потому что там все с ударениями, а ударения для компьютера не нужны. Поэтому там приходилось много-много классов склеивать. А в остальном там всем-всем основам, которые есть, были приписаны классы, которые задавали им их парадигму. Сегодня это простая работа. Это можно поручить какому-нибудь студенту в качестве курсовой работы для упражнения сделать, потому что есть корпус. Есть корпус, и все можно вынуть из корпуса, можно понять, одно это слово или нет, и все это расклассифицировать. Но тогда этот корпус был только в голове.
Всем, кто занимался хоть как-то обработкой языка, нужна была морфология.
Потом мы с Воложем [86] хотели построить модель понимания естественного языка, но на том этапе оно никуда дальше, чем морфология на основе зализняковского словаря, не пошло. В «Яндексе» для поиска морфологию взяли Зализняка.
Я думаю, если бы этого словаря не было, то все бы просто работало гораздо хуже, была бы упрощенная модель, которая бы работала с ошибками. Если для спелчекера, она бы не покрывала все формы; если для поиска, то она бы в большей степени путала слова. Но слова в поиске путаются в любом случае, потому что есть омография какая-то, омонимия. Ну качество было бы точно хуже.
Он назывался «Словарь Зализняка», а не «Грамматический словарь», потому что так более конкретно и определенно. Понятно, что: какой словарь — черный.
«Древнерусский потянулся за старославянским»
— Как вы пришли к изучению древнерусского языка?— спрашивает Владимир Андреевич Успенский Зализняка. — При том, что, как я знаю, начали вы с изучения скифских типологий, морфологии санскрита…
ААЗ: Нет. Морфология санскрита — это позже.
ВАУ: Позже? Но явно не с древнерусского…
ААЗ: Не с древнерусского. Но тоже не со скифских… Скифские — это первое, что начали с меня требовать в Институте славяноведения, когда я туда поступил. Это было, следовательно… ну да, это близко к началу. Значит, это был 1961 год.
ВАУ: Ну все равно ваши интересы были какие-то совершенно другие. Хотя бы те курсовые работы…
ААЗ: Да, по другим языкам. Дипломная работа у Вячеслава Всеволодовича Иванова по индоевропейским прошедшим временам.
ВАУ: А как вы дошли до древнерусского? Почему?
ААЗ: Действительно, от древнерусского люди, которые этим занимаются, сильно отделены психологически, потому что это ведомство русского отделения, которое представляет собой другой мир за некоторым барьером. Но на самом деле эта история, как масса других вещей, имеет в себе элементы жизненных случайностей.
ВАУ: А именно?
ААЗ: А именно… Это нас уже толкает в сторону совсем не научных обстоятельств. Мне захотелось помочь одной очень милой девице, которая не могла сдать экзамен по старославянскому. Чрезвычайно суровой и бессмысленной тетке.
ВАУ: Я же помню! Какая же это тетка была?
ААЗ: Нет, тетку не будем вспоминать. Это совершенно лишнее. Во всяком случае, когда я, разговаривая с Самуилом Борисовичем Бернштейном, спросил его, зачем он держит таких глупых теток, он величественно сказал: «А чем вообще отличается одна дура от другой?» С таким величайшим ощущением того, что, собственно, так и должно быть в природе.
Старославянский — это начало занятий славистикой. А древнерусский не как элемент славистики, а как элемент русского языка — его действительно надо присоединять к старославянскому, поскольку это другая зона, — я, пока занимался современным русским языком, той стороной дела не интересовался. Не вдавался в нее. Это действительно связано с попыткой понять, что же можно сделать с преподаванием старославянского языка. Ну, первоначально — на самом примитивном уровне: как подготовить более-менее разумного, достаточно соображающего человека сдавать экзамен при глупых установках на то, что надо знать.
Древнерусский потянулся за старославянским. Я настолько втянулся в вопрос о том, как это сделать, что стал… ну, сейчас надо сказать — серьезно заниматься старославянским. Включил старославянский в число языков, которые надо обдумать, как их лучше организовать. И тогда это уже был круг славистический, в который входит и древнерусский тоже.
Сейчас мне уже трудно установить, когда я влез в древнерусские обстоятельства более серьезно. А история со старославянским была по 1968 год.
«Чужая область мне представлялась исследованной гораздо лучше, чем потом оказывалось»
— Я Андрею книги подарил, Арциховского и Борковского, пять томов «Новгородских берестяных грамот» [87], — рассказывает Леонид Александрович Бассалыго. — Подарил я ему, потому что он был человек умный. В букинистическом магазине как-то купил пять томов «Новгородских берестяных грамот». А зачем я их купил, я не знаю. Нет, ну, я даже сам смотрел эти тома, так как история меня всегда интересовала. В каком году… Это заведомо было до берестяных грамот… Помню, я как-то просто принес их ему домой. Говорю: «Давай я тебе принесу „Новгородские берестяные грамоты“ Арциховского и Борковского». У него их не было просто. И принес я ему домой, ну, и вроде бы как и Андрей говорил, и Лена [Падучева] говорит, что с этого он начал заниматься берестяными грамотами. Потом, когда вышел первый том «Берестяных грамот» с его участием, то он мне его подарил и написал, что это добавка к тем томам, которые я ему принес.
Л.А. Бассалыго, поход на Алтай, 1987 год
Так что думаю, что с этого он и начал заниматься. Ну, просто как человек увлекающийся открыл тома эти, посмотрел неправильности, которые там есть, — и втянулся.
— А грамоты начались много потом [после начала занятий старославянским и древнерусским]? — спрашивает В. А. Успенский Зализняка.
ААЗ: Грамоты начались примерно в 1980 году. Значит, это все-таки отделено во времени.
ВАУ: А как грамоты? Вас нашли янинцы, Янин [88] и археологи эти?
ААЗ: Нет. Я сам вышел к этим грамотам. Независимо. До них, года за два до них.
ВАУ: А как, каким образом?
ААЗ: Узнал, что существуют какие-то издания берестяных грамот. Слово ж «берестяные грамоты» тогда легко было услышать. И удивился тому, что если существуют берестяные грамоты XI–XII века, как говорилось в этих рассказах, то как же может быть, что они не находятся в центре изучения истории русского языка?! Или же это блеф такой, и там на самом деле ничего нет? И некий том — томов много уже было тогда, но который оказался в моем распоряжении, — надо было увидеть, что они из себя представляют. И первое впечатление было, что, наверно, не зря никто ими не занимается, потому что все это было бог знает как. Ни на что не похоже. Но какое-то подозрение у меня возникло, что, может быть, не настолько уж ни на что не похоже, если разобраться. И замечательному студенту Косте Богатыреву я предложил тему — разобраться. Может быть, там не такой хаос, как кажется. Он был студент очень способный, но ленивый.