ВАУ: А хаос основан на чем — там опечатка?..
ААЗ: Ну, неизвестно. Там в каждом слове три ошибки. Может быть, это не то слово? В чем тут дело? Может быть, это, короче говоря, действительно никуда не годная письменность, и лучше забыть? А даты замечательные совершенно. Уже было известно, что в этом смысле это мало с чем может конкурировать.
Костя Богатырев все бы это мог сделать, но он этого не делал. Ну, по нормальному студенческому такому отлагательству: завтра! Послезавтра! Послепослезавтра! Потом подошло время, когда уже было нужно курсовую сдавать, а он ее еще не начинал… Я уж не помню, каким образом какой-то зачет был все-таки ему поставлен, все это совершенно исчезло из памяти, но я в некотором раздражении, что так просто не получилось, взял все и сделал сам. И через некоторое время пришел к выводу, что там порядок есть.
— Курсовая была, как сейчас помню, на четвертом курсе, — вспоминает Константин Богатырев. — Она была очень простая, просто список фонетических соответствий славянских языков. И я ее написал от руки на бумажке. Ну, это работа очень, конечно, любительская, прямо скажем: взять несколько словарей, оттуда выписать какие-нибудь слова, вроде того, что в русском будет «корова», а в чешском будет «крава». Кажется, правда, я учитывал акцентологические соответствия, по крайней мере, в наиболее очевидных случаях. Написал это от руки, поскольку было много букв, которые трудно было на машинке напечатать: там был то латинский шрифт, то русский — и Зализняку отнес. Я помню, мы говорили у него дома. Я, естественно, трепетал, но он, в общем, как всегда был, я бы сказал, слишком доброжелателен. Он мне сказал: «Да, это интересно, я не все это знал». И даже сказал: «Я, может быть, даже этим воспользуюсь в качестве такой памятки для самого себя», — хотя подозреваю, что все эти очевидные соответствия он уже знал наизусть. Но очень деликатно сделал мне замечание за почерк. Он сказал, что вообще, честно говоря, читать… он не сказал «твою писанину» — он сказал, что «читать иногда трудно этот рукописный текст». Ну, он же не мог просто так сделать замечание студенту. Он тут же сделал комментарий к какой-то детали, которую я начисто забыл, — кажется, это было написание буквы „z“ латинской — что я ее как-то очень странно писал, и он что-то очень интересное комментировал по поводу истории написания этой буквы.
— А потом Зализняк меня привлек, чтобы я собирал для него материал, — продолжает Константин Богатырев. — Он издал книгу, которая называется «От праславянской акцентуации к русской» [89]. Все это было основано на обработке огромного количества восточнославянских рукописей, в том числе с помощью его студентов. В Ленинской библиотеке получали какой-нибудь средневековый рукописный текст и выписывали оттуда формы с ударениями, и с буквой «о» в виде омеги, и так далее, как-то это систематизировали и передавали ему. Некоторые студенты сделали очень хорошие работы. Лена Тугай сделала лучшую, которая не опубликована, я сделал неплохую, но намного-намного более скромную по объему. Студенты ему, естественно, охотно помогали, я не помню, какой процент работы, какой процент текстов, с которыми он имел дело, занимаясь акцентологией, был обработан студентами и какой процент сделал он сам. Думаю, что все-таки большую часть сделал он сам. Но люди, которым он доверял, ему помогали.
Алексей Гиппиус: Эстетическое восприятие текста — вообще очень важная часть натуры Андрея Анатольевича. Помню, как на заре моего существования в Новгороде он предложил мне прочесть грамоту № 663. Она очень сложная, чтобы понять, нужно изрядно помучиться. Зато, когда все распутывается, текст оказывается невероятной красоты. В принципе, это рутинная запись о сборе налога с двух групп плательщиков. Но синтаксис такой, что вторая фраза построена зеркально первой — как волна, которая бьет о берег и отражается. Ощущение совершенно поэтическое, мороз по коже. Он такую реакцию ценил.
— А он был доволен работой?
— Да. Не моей собственной, не дипломом, а именно материалами, которые я ему давал. Я надеюсь, что он не читал моего диплома. Надеюсь, потому что он бы остался очень недоволен. Но, собственно, та работа, ради которой я в это дело ввязался, то есть собрать для него материалы — я не знаю, конечно, может быть, он по деликатности… У него были какие-то претензии, но думаю, что при всей его деликатности он бы их высказал хотя бы из педагогических соображений. Он меня благодарил и включил меня, с благодарностью упомянул меня в числе других студентов в списке тех, кто… Во вступительной части книги «От праславянской акцентуации к русской».
— Так когда вы обнаружили, что там [в грамотах] все буквы написаны правильно? — спрашивает Зализняка В. А. Успенский.
ААЗ: Примерно тогда же, году примерно в 1980-м. С 1982-го я уже в экспедиции ездил. Тогда я не мог, естественно, замахнуться на то, что каждую грамоту можно прочесть. Это такой постоянный был тип перехода от одного взгляда на вещи к другому. Он у меня несколько раз в жизни повторялся. Который начинался с того, что чужая область мне представлялась исследованной гораздо лучше, чем потом оказывалось. Люди, которые этим занимаются, должны, конечно, безупречно все знать. Я не буду даже называть специальности, это может быть невежливо к соответствующим людям и соответствующим специальностям. У меня было не раз. Кроме того, у меня стопроцентное доверие к тому, что если люди это пишут — это так. А потом, когда жизнь подводила меня к тому, чтобы заниматься этим основательно, я вдруг начинал убеждаться, что вовсе не все верно, что про это написано. Причем обычно бывали не соблюдены вещи не высокого уровня, а низкого. Самого низкого. Вот это вот меня не уставало поражать. Что в так называемых научных конструкциях все внимание сосредоточено на шестой степени выведения. А что на первой степени выведения ненадежные данные, все это почиталось таким низменным… Ну, что такое первая ступень, что такое первая и вторая? Рассуждать интересно на пятой и шестой ступени.
ВАУ: Ну, на самом деле Фоменко на этом построен. Потому что там высокие рассуждения, а оказывается, что просто даты правления китайских императоров он приводит неправильно.
ААЗ: Совершенно верно, да.
ВАУ: И никому в голову не приходило это проверить.
ААЗ: И вам не пришло?
ВАУ: Не пришло.
ААЗ: Совершенно верно. Конечно, именно эта конструкция! Но интересна-то только пятая и шестая ступень! Когда обсуждаются судьбы мироздания! Началось это все с того, что я даже знаю этот случай! Фамилию забыл, к счастью, этой дамы — я ее ругал когда-то, а сейчас все это мне совершенно неинтересно, — которой выводилось место, где написан некоторый древнерусский памятник. Задача очень благородная и интересная. Выводилось на основании того, как себя ведет там буква «ѣ». Это тоже верно: буква «ѣ» может показать, какая это часть русской территории, как она себя ведет. Когда я обнаружил, познакомившись с памятником, — я не буду этот памятник называть, не нужно (а мне довелось с ним работать как следует, не поверхностно, а по-настоящему, от первой буквы до последней) — что, с моей точки зрения, «ѣ» совершенно не так себя ведет, как эта тетя пишет. Я проверил весь ее материал: откуда она берет данные, — и обнаружил, что они основаны на том, что она не понимает смысла текста. Неправильно разделяет текст на слова и неправильно видит: не то слово, а в не том слове не тот «ѣ». А результат в том, что вообще весь вывод этой диссертации состоит в том, что вот доказано, что это в такой-то области написано. Ну, все остальное — уже совершенно мелкая техническая вещь, которую даже излагать подробно не следует!
ВАУ: Лаборантская работа.
ААЗ: Конечно, совершенно лаборантская работа! А вывод настоящего квалифицированного мастера состоит в том, что умеет сделать настоящее квалифицированное заключение, что при таком «ѣ» будет такое диалектологическое расположение. Оказалось, что нет этих слов. Слов просто нет в тексте! Там есть просто «ѣ», он принадлежит концу последнего слова.
И помню, меня это ужасно поразило. Потому что я не знал, что это бывает на каждом шагу! Вот сейчас я это знаю. Сейчас я думаю, что три четверти никуда не годных работ негодны по этой причине. Потому что человек не в состоянии понять, до какой степени то, что его интересует на верхних уровнях, зависит от того, как он сделал нижние уровни. Но начиналось с того, что… Вот, скажем, так. С теми же берестяными грамотами. Я читаю ту последовательность букв, которая опубликована, и пытаюсь увидеть в ней больший смысл, чем в том нелепом переводе, который предлагается. Но мне в голову не приходит, что буквы не те стоят в подлиннике! Мне годами не приходило в голову, что это может быть! Потому что я думаю, что это ведь люди, которые умеют читать древние буквы, буквы-то он же видит! Вот потом он уже действительно ошибся и неправильно прочитал слово. Словораздел неправильно поставил. А выяснилось, что буквы неправильные!
ВАУ: Ну какой-нибудь пример приведите.
ААЗ: Ну, не «в», а «к» стоит. Нету у него верхних горизонталей. Там стоит не «в», а «б» — нет там соединения. У меня был целый такой период, — сейчас меня дразнят этим в экспедиции, — что я в течение нескольких лет отказывался смотреть на грамоты. Я говорил: зачем мне грамота, когда у меня публикация, меня она интересует, я ее попробую осмыслить. Иногда ничего не получалось. Я теперь знаю: потому что не могло получиться! Потому что там неправильно. Это был целый такой взрыв, такая революция, когда я первый раз увидел, что если посмотреть в грамоту, то может оказаться, что буквы не те.
ВАУ: А прорисовки грамот правильные?
ААЗ: Конечно, могут быть ошибки в прорисовках.
ВАУ: Но вы смотрели даже не прорисовки.
ААЗ: Нет-нет, я смотрел уже опубликованную вещь. Я предполагал, что люди, которые переходят от подлинника к прорисовке, от прорисовки к набору букв текста, знают свое дело безупречно. Сейчас я дошел до того, — это в экспедиции тоже знают, — что практически ни одному этапу исследования грамоты, от первого, от вытаскивания ее из земли, до публикации, уже не доверяю, если я сам этого не вижу.