Катерина Львовна приподнялась на локоть и глянула на высокую садовую траву; а трава так и играет с лунным блеском, дробящимся о цветы и листья деревьев. Всю её позолотили эти прихотливые, светлые пятнышки и так на ней и мелькают, так и трепещутся, словно живые огненные бабочки, или как будто вот вся трава под деревьями взялась лунной сеткой и ходит из стороны в сторону.
— Ах, Сережечка, прелесть-то какая! — воскликнула, оглядевшись, Катерина Львовна»…
От лесковского мира веет особой сказовожитийной теплотой. Вспомним, как мальчик Федя, несчастный страстотерпец, убитый Катериной, молится и читает жития святых. А ловит убийц толпа любителей церковного пения, возвращавшаяся от всенощной.
Вот из этой сочной, богатой оттенками плотного православного быта истории, британская «Леди
Макбет» не только переехала куда-то на Девонширские болота — в сырость, хмарь, пустоту и англиканство. Это выглядело бы интригующе — рассказать ту же историю в логике другой культуры. Но, увы, получился не фильм о викторианской Англии, а очередной всхлип топорной агрессивной феминистской пропаганды. Кэтрин британского фильма толкают на убийства не скука и страсть, а жестокость брутальных шовинистических мужчин. Её мучит свекор, мучит муж, любовник тоже мучит. Все попадающие в кадр мужчины — агрессивные и напористые насильники.
В результате лесковские сцены уродуются до неузнаваемости. Взвешивание служанки и последующая шутливая борьба Сергея и Катерины, полные юмора и молодецкого озорства, превращаются в мрачный серостенный садизм над несчастной служанкой-негритянкой. Если муж Катерины Измайловой Захар Борисович виноват только тем, что он муж, старый и скучный, то муж Кэтрин — форменный садист и извращенец, коего и прихлопнуть-то почти не убийство.
Вся цепь преступлений Кэтрин выглядит тем самым не столько как жестокость, сколько как справедливая эмансипация освобождённой женщины Запада. И лишь на маленьком негритёнке, незаконном сыне мужа, она отчасти спотыкается. Феминизм и расовая политкорректность приходят друг с другом в противоречие и… побеждает феминизм.
Заканчивается «Леди Макбет», с позволения сказать, хэппи-эндом. Героиня расправляется с чернокожим мальчиком — претендентом на наследство, — а потом сваливает свои преступления на чернокожую служанку и своего любовника, псаря-южанина.
Если в русской повести расплатой за грех является неизбежный рок, — совершённый Катериной грех её в итоге опустошает и убивает, то в британском фильме злодейка торжествует что твой колобок: и от свёкра-то ушла, и от мужа ушла, и от негритёнка ушла, и от любовника — тоже ушла, всех погубила и сидит довольная на диванчике.
Впрочем, по британским законам, в случае если бы героиня была разоблачена, то никакой каторги ей не светило — её бы повесили. Ну, а вешать женщину за убийства мужчин? Как такое можно?
«Леди Макбет» — это, конечно, ещё один фильм о «протестантской этике» в её самом людоедском варианте, что-то вроде «Матч-пойнта» Вуди Аллена. Кто победил, тот, значит, и прав, успех и безнаказанность — знак благодати и избранности. Но только это уже благодать без Бога, даже в самом извращённом его варианте. Избирает и милует тут Великая Матка феминизма, и никак иначе.
Матильда и Кассандра
«Матильда»
Россия, 2017.
Режиссер Алексей Учитель.
Сценарист Александр Терехов
Ситуация с фильмом «Матильда» всё точнее описывается новомодным словечком «хайп», то есть такой шумливый и скандальный ор, когда каждая сторона извлекает из раскрутки истерии выгоду а потому стремится отметиться в шумовом потоке. Фильм даже не вышел, а представители борющихся лагерей уже готовы начать физическое выяснение отношений.
Опасным последствием возникшего противостояния стало требование Рамзана Кадырова запретить прокат фильма на территории Чечни, за которым обещаны аналогичные требования ряда других регионов. Подобный раскол единого идеологического и культурного пространства России ещё опасней, чем кино любого, самого растленного содержания.
Да и расстановка «плюсов» и «минусов» в этом региональном противостоянии весьма провокационна: консервативно-монархическая Чечня, почитающая православного Государя, против Москвы или Екатеринбурга, над Государем глумящихся. Диспозиция откровенно вредная, хотя бы потому, что настраивает столичную молодёжь, части которой не нравится суровый исламский стиль города Грозного, против русской монархии и русской исторической традиции. Нет уж, если запрещать «Матильду» или ограничивать её прокат, то на территории России в целом.
Апологеты Учителя настаивают на том, что скандал высосан из пальца ради пиара депутата Поклонской. Мол, киношники имеют право на исторические вольности и изменение облика, поступков и мотивов исторических героев. В конечном счёте, и фильмы про Цезаря и Клеопатру, и блокбастеры про Жанну дАрк — чистейшей воды историческая выдумка, где совпадение с реальными фактами и соответствие показаниям источников лишь минимально.
Однако подобные ссылки на историческую вольность уместны, когда речь идёт о постановках, касающихся отдалённых событий и эпох, которые уже никого не задевают. Шашни Цезаря с Клеопатрой для всех зрителей имеют лишь академический интерес. А вот если бы кто-то снял фильм в котором Жанна дАрк представала бы настоящей ведьмой или английской шпионкой — сомнений нет, что фильм вызвал бы во Франции, где Орлеанская дева не только национальная героиня, но и католическая святая, по меньшей мере, непонимание и протесты.
Лев Гумилёв в своё время говорил, что после Наполеона никакой истории нет, есть пропаганда. За прошедшие десятилетия граница, быть может, чуть сдвинулась. Но вот всё, что после Крымской войны, — это по-прежнему пропаганда. Всерьёз ссылаться на право художника вольно обращаться с историей не приходится. «Матильда» не исторический, не костюмно-исторический, не фэнтезийно-исторический фильм. Перед нами пропаганда, как пропагандой является любой фильм о Ленине, Сталине, Гитлере или Черчилле. Как пропагандой британского патриотизма эпохи «брэкзита» является нашумевший «Дюнкерк».
Пропагандой чего является «Матильда»? Пропагандой замшелого антимонархического мифа, буйное цветение которого в мозгах российского общества привело к падению русской монархии в 1917 году и погружению России в кровавый ад революционной смуты, гражданского братоубийства, раскулачивания и террора. Перед нами, пожалуй, один из самых кровавых мифов в истории: «Распутин спал с царицей», «императрица — шпионка Вильгельма», «царь-тряпка», «Николашка кровавый» и прочее были пулемётными лентами, которые в последовавшие за свержением монархии 40 лет убили миллионы людей, в том числе немало и самих пропагандистов этих мифов.
Царефобия привела от екатеринбургского подвала к Бутовскому полигону с той же чёткостью, с какой нацизм от «ночи длинных ножей» перешёл к Дахау. Представим себе, что современный германский режиссёр снимает фильм из жизни еврейской банкирской семьи в Германии 1920-х годов. Герои подкупают чиновников, наживаются на крови и поте немецких пролетариев, предаются безудержному разврату, плюют на кресты и т. д. Очевидно, что каждый здравомыслящий человек увидит в подобном произведении неонацистскую пропаганду. И реакция будет довольно жёсткой.
К сожалению, большинство защитников «Матильды» явно недостаточно подробно представляют себе сюжет. Они полагают, что фильм посвящён романтическим отношениям молодой балерины и юного наследника престола, а потому радостно сообщают: «Я ещё с детства слышал, что у Кшесинской и Николая был роман. А что тут такого? Принцу нельзя сексом заниматься?». В системе наших представлений о нравах придворных обществ конца XIX века в таком романе и в самом деле трудно найти что-то особо скандальное, даже с учётом последующей канонизации императора как страстотерпца.
Одна беда — никакого «секса» между Кшесинской и цесаревичем Николаем Александровичем не было. Дневниковые записи обеих сторон свидетельствуют о лёгких платонических отношениях, которые именно благодаря позиции Наследника так никогда и не стали чем-то большим, а после его обручения с принцессой Алисой Гессенской и вовсе прервались. В хранящихся в Музее имени Бахрушина дневниках Кшесинской её эротическое фиаско с наследником описано довольно откровенно. Таким образом, «знание» обывателя о романе Цесаревича и Кшесинской является ложным и документально опровергнутым.
Но дело, собственно, не в этом. Фильм Учителя вызывает возмущение не тем, что освещает этот полумифический роман, а тем как он это делает. Он от начала и до конца является гнусной клеветой, причём не на одного лишь Николая, но на его отца, мать, жену, весь дом Романовых.
По сюжету император Александр III, якобы недовольный решением наследника жениться на Алисе Гессенской, почти насильственно «подсовывает» ему молодую балерину для блудного сожительства и на смертном одре благословляет подобные отношения.
Если вспомнить, что император Александр умирал в Ливадии от тяжёлой болезни в присутствии святого праведного Иоанна Кронштадтского, державшего руки на его голове, то, получается, и благословение разврата должно было произойти в присутствии этого святого — ещё один плевок в Церковь и изгаживание образа одного из наиболее уважаемых русских царей, человека с абсолютно ясным нравственным стержнем, не терпевшего «балеринок», «морганатических браков» и прочего (о воззрениях Александра III на семейные ценности подробно писал в своих мемуарах граф Витте).
Отношения Николая и Кшесинской в фильме не только не заканчиваются с помолвкой с Алисой-Александрой, как это произошло с действительными отношениями цесаревича и балерины, но и цветут пышным цветом. Глумливо показывается императорская коронация, на которой царь якобы падает в обморок, а русская корона катится по полу. Смакуются вымышленные подробности Ходынской катастрофы, не имевшая места в действительности «гора трупов», которую якобы разглядывает царь. Выдумывается желание Николая бежать с Матильдой и отречься от престола.