Сергей Александрович распорядился в 48 часов выслать из Москвы не желавшего понимать новой социальной политики французского капиталиста, металлургический завод которого (будущий «Серп и молот») не случайно прозвали «костоломным», за того вступились французский посол и главный лоббист иностранного капитала — С. Ю. Витте. Последний, пожалуй, и был главным недоброжелателем Сергея Александровича с его странными идеями.
В книге П. В. Мультатули «Император Николай II: трагедия непонятого Самодержца» много говорится о роли Витте в провокации событий 9 января. Можно предположить, что и в устранении влиятельного социал-консерватора Витте был заинтересован не меньше. И уж точно — был его выгодополучателем, наряду с эсерами и эсдеками, которым формирование нереволюционных профсоюзов было поперек горла.
Верный славянофильским воззрениям, которые в нём заронила ещё его воспитательница, жена И. С. Аксакова фрейлина А. Ф. Тютчева, Сергей Александрович проводил огромную работу по превращению Москвы в центр русской православной цивилизации. Этому принципу была подчинена градостроительная и музейная политика Москвы. Большое внимание он уделял развитию Исторического музея, попечительский совет которого возглавлял. Не забудем и о его огромном вкладе в работу Православного Палестинского общества.
Большой популярностью пользовались его меры по городскому благоустройству — строительство водопровода, открытие при Московском Университете общежития для студентов (странная мера для реакционера, не так ли?), первая в истории города попытка проведения экологической политики — запрет сброса в Москву-реку сточных вод (это пожелание и по сей день остаётся не реализованным)…
Описывать Сергея Александровича как сторонника брутальной репрессивной политики нет никаких оснований. Напротив, это был чрезвычайно чувствительный и ранимый человек, ненавидевший насилие. В 1881 году он решился передать брату-царю прошение Льва Толстого о помиловании цареубийц-народовольцев. Писателя так растрогал этот жест доброй воли со стороны Великого князя, при том что речь шла о жестоких убийцах его отца, что когда до графа дошла весть об убийстве самого Сергея Александровича, он, по выражению свидетелей, «физически страдал» — так он был потрясён и жестокостью насилия, и гибелью проявившего к нему участие человека.
Несмотря на свою замкнутость, Сергей Александрович был близок к народу и любим им. Почему же «публика» его так ненавидела? Во-первых, он был убеждённым славянофилом-монархистом-антилибералом. Он не верил ни в какие конституции, возлагая надежды на народное русское самодержавие. И именно в этом духе влиял на племянника — государя Николая II. Во-вторых, публика решила считать его «антисемитом», хотя никаких свидетельств подобных его настроений, кроме стандартных для политики правительства Александра III миграционных ограничений в столице, попросту нет. В настоящее время теория об «антисемитизме» Сергея Александровича убедительно опровергнута историками.
Откровенной разнузданной клеветой были обвинения в адрес Сергея Александровича за массовую давку на Ходынском поле. Да, сам Великий князь был глубоко потрясён тем, что такая трагедия произошла во вверенной его попечению столице. Но вот только на события на Ходынке генерал-губернатор никак повлиять не мог.
«Ответственным за устройство „коронационных народных зрелищ и увеселений“ был не Великий князь Сергей Александрович, а министр Императорского Двора граф И. И. Воронцов-Дашков, ведомство которого находилось в Петербурге, — отмечает П. В. Мультатули. — Охрану непосредственно наХодын-ском поле также взяло на себя Министерство Двора. Великий князь Сергей Александрович, уязвлённый тем, что „устройство народного гулянья было изъято из его ведения“, „совершенно устранился от всякого вмешательства не только по отношению устройства самого гулянья, но даже по отношению сохранения порядка“. В проведении торжеств был нарушен принцип единоначалия — именно в этом была основная причина несчастья. Дворцовое ведомство, по верному замечанию генерала В. Ф. Джунковского, не имело „никакого понятия о толпе“ и не приняло при устройстве гулянья мер предосторожности».
Единственное, в чём можно было упрекнуть Сергея Александровича, — это в том, что он не проявил чиновничьей агрессии и не начал перетягивание одеяла с Министерством Двора, нарушив субординацию, как, может быть, на его месте поступили бы некоторые другие чиновники. Но никакой вины за произошедшую по вине дворцового ведомства давку на Великого князя возложить попросту невозможно. Все высказывания о «князе Ходынском» — это беспримесная клевета.
Впрочем, англичанам ли говорить о Ходынке! В мемуарах генерала Куропаткина проскользнула такая интересная деталь: «Подошёл Великий князь Владимир Александрович. <…> Через несколько минут он сам возобновил со мною разговор, передав сказанные ему в этот вечер слова герцога Эдинбургского, что при праздновании 50-летия царствования Виктории было 2500 человек убитых и несколько тысяч раненых, и никто этим не смущался»[33]. Очевидно, герцог имел в виду бесплатную раздачу табака и эля, устроенную в честь юбилея королевы знаменитым чайным магнатом Томасом Липтоном. Никаких упоминаний в сегодняшней литературе о подобной давке мне не встречалось, но это не значит, что её не было — ни Куропаткину, ни Владимиру Александровичу незачем было придумывать такую фразу герцога. Так что приходится допустить, что англичане просто умеют хранить такие секреты.
Наконец, просто-таки любопытство разбирает в связи с тем, как обойдутся англо-французские карикатуристы с главным обвинением в адрес Сергея Александровича со стороны ненавидевшей его либеральной публики — обвинением в гомосексуализме. В конце XIX века такой напраслиной легко было запачкать, но на современном либеральном Западе использование такой клеветы, негативная стигматизация гомосексуализма — нетолерантна и может повлечь даже тюрьму. Поэтому интересно, как они будут выкручиваться. Просто проигнорируют данную тему? Но тогда весь чёрный миф о Великом князе развалится на куски. Или, подобно тому, как был вымышлен ими расстрел князем толпы в сентябре 1905, будут вымышлены насилие или педофилия — в общем, ещё что-то грязное?
Личность Великого князя, несомненно, была достаточно специфична: он был в детстве травмирован изменой отца — его обожаемой матери Марии Александровне (на которую из всех её сыновей наиболее походил). Это глубокое переживание сформировало замкнутый, чувствительный, ранимый характер, в котором многие отмечали женственные черты, чрезвычайную эмоциональность и глубину душевных привязанностей. Главной из этих привязанностей была, конечно, его супруга — Елизавета Федоровна (Элла Гессенская, преподобномученица Елизавета), которую публика считала «несчастной в браке», что совершенно разрушается опубликованной обширной перепиской великокняжеской четы. Только любителям грязных светских пересудов, которые придумали и плотскую связь цесаревича Николая с Матильдой, и много что ещё, такая психологическая конституция Сергея Александровича казалась равнозначной гомосексуальной практике и дурной жизни.
Для самого Великого Князя его душевные раны исцелялись совсем другим — интенсивнейшей жизнью христианина. Собирая информацию о Сергее Александровиче перед его браком с Эллой Гессенской, внучкой королевы Виктории, британская секретная служба ничего скандального в жизни Великого князя не нашла, зато отметила: «Не в меру религиозен, замкнут, очень часто бывает в храме, причащается до трёх раз в неделю».
Одно это совершенно исключает обвинения в распутной жизни — такого рода причащение было редкостным явлением в тогдашней религиозной жизни, находившим аналоги только в литургической практике св. прав. Иоанна Кронштадтского. Оно требовало постоянного говения и трёх исповедей в неделю. При этом, разумеется, великокняжеский духовник не осмелился бы допускать Сергея Александровича до Святых Тайн с такой исключительной частотой, если бы на исповеди ему бы становились известны факты нетрадиционного сексуального поведения.
При этом самому Великому князю, несомненно, были известны сплетни и клеветы о его мнимых пороках. Он следовал в своей жизни простому принципу: не грешить и не обращать внимания на пересуды и кривотолки (аналогичный совет Оптинских старцев ему самому приводил в своих письмах К. Н. Леонтьев). В 1883 году Великий князь писал своему домашнему воспитателю Арсеньеву: «Как прежде я Вам это говорил, так и теперь повторяю — если люди убеждены в чём-либо, то я их не разубежу, а если у меня совесть спокойная, то мне passezmoi се mot (с французского — „простите за выражение“) — плевать на все людские qu'es qu'a-t-on (пересуды)… я так привык ко всем камням в мой огород, что уже и не замечаю их».
Разрыв между реальной личностью Сергея Александровича, чрезвычайно подробно исследованной в нашей историографии в последние годы, либерально-революционной клеветой на неё в начале века и пародийным отражением этой клеветы в англо-французском комиксе показывает очень важный факт: даже в своих искажённых представлениях о России Запад отстал на сто и более лет, совершенно не интересуясь настоящим положением дел. В ход идёт любая ложь, любое извращение, лишь бы обгадить Россию, но и их оказывается недостаточно, и плантаторы klukv'ы изобретают всё новую и новую грязь.
«Смерть царю», пытающаяся вылезти на волне «хайпа» вокруг «Смерти Сталина», чётко показывает, что и та была посвящена не кровавому коммунистическому диктатору и палачу русского народа. И в Сталине англо-французы видят исключительно образ сильной исторической русской власти, которую в ещё большей степени ненавидят в образе русского православного царя, ради клеветы на которого они пускаются на такие низости, коих даже со Сталиным себе не позволяли.
Думаю, что выход «Смерти царя» может быть поводом для серьёзного судебного разбирательства. Дому Романовых, воспользовавшись тем, что поделка позиционируется как «true story», следует подать в суд на «Titan Comics» за оскорбление памяти убиенного родственника. Государству Россия следует рассматривать эту поделку исключительно как