«28 панфиловцев»
Россия, 2016.
Режиссёры: Ким Дружинин, Андрей Шальопа.
Сценарист Андрей Шальопа
Главным героем «28 панфиловцев» является пулемёт. Добротный надёжный «Максим» без щитка. Пулемётчик Данила ласково зовёт его «Зверем». Именно «Максим» выручает тогда, когда кажется, что враги уже победили и надежды остановить немецкий прорыв больше нет.
В этом фильме оружие играет роли, сравнимые с актёрскими. Вот живучая противотанковая пушка, остающаяся целой, несмотря на два артналёта, и гибнущая лишь от прямого танкового залпа, предварительно выведя из строя несколько вражеских танков. Вот бессмертная и родная на все времена трёхлинейка. Вот противотанковое ружье, которое щёлкает, не нанося никакого вреда немецким стальным монстрам, пока, оказавшись в опытных руках, не начинает разить в слабые места — щели, траки и т. д. Вот «ППД» — «пулемёт ближнего боя», не раз выручающий в трудной ситуации. Вот «коктейли Молотова» — бесповоротная смерть для подбитых немецких танков: старую модель надо поджигать, а новая загорается сама…
Фильм захочется пересмотреть несколько раз хотя бы для того, чтобы разглядеть все тщательно выписанные подробности организации пехотной противотанковой обороны: ломаные линии траншей, артиллерийские «секреты», пулемётные гнезда, ложную оборонительную линию. Можно поспорить о том, реалистично ли, что немецкой пехоте так поздно удалось подойти к нашим окопам, и адекватно ли себя ведут немецкие танкисты. Не один форум любителей военной истории забит спорами вокруг этого фильма. А это значит, что перед нами — фантастическая удача.
Признаюсь честно: изначально я относился к лагерю скептиков, считавших, что «народное кино», посвящённое 28 панфиловцам, — пустая затея. Фильм, сделанный на коленке в стилистике «получилось как всегда» по очень спорному агитационному сюжету из «Красной Звезды» вызвал бы лишь очередной вал насмешек: «Всё это пропагандистская халтура, и никому это ваше „деды воевали“ не нужно». Но сегодня я снимаю шляпу перед Андреем Шальопой и всеми создателями фильма: они изящно ушли от всех подводных камней данного сюжета, при этом создав не просто добротное, а по настоящему выдающееся кино, которое оживило и навсегда запечатлело великое предание о 28 героях.
Исторические легенды собирают тот возвышенный исторический опыт, который в реальной истории слишком разбросан и разнесён. В одном месте сделали правильный жест, в другом сказали красивые слова, в третьем — героически умерли, в четвёртом — отважно победили. А для передачи смысла нужно, чтобы все красивые слова и жесты, героические смерти и победы были в одном месте. Поэтому роль легенд в жизни любой нации незаменима.
«28 панфиловцев» — не пересказ истории, изложенной корреспондентом «Красной Звезды» Кривицким (о газетных побасенках и окопных враках герои фильма говорят с иронией), а обобщённо-символический бой, который мог произойти в ноябре 1941 года где угодно на пути к Москве. Перед нами русский вариант легенды о трёхстах спартанцах и семи самураях (то, что герои обсуждают эти истории, несмотря на некоторый анахронизм, совершенно не режет слуха). Небольшая группа отважных мужчин встала на пути врага и стоит намертво. «Насмерть не надо. Надо намертво. Чтобы намертво стоять — надо живыми быть».
Фильм даже подчёркнуто «аисторичен» в том смысле, что там нет слишком навязчивых примет времени. Например, в нём никакого Сталина (что уже вызвало настоящую истерику сталинистов) — ни плакатов, ни речей, ни криков, ни с восторгом, ни с осуждением. Нет и навязчивого красного патриотизма — есть патриотизм русский. Панфиловцы — русские: и говорящие по столичному, и гутарящие на умопомрачительном суржике, и казахи вместе защищают русскую деревеньку. В центре этой деревни — шатровая колокольня с покосившимся крестом (то есть ключ к опознанию русского пейзажа). Образ России как таковой. «Теперь враг знает, как русские любят свою Родину» — это кино стоило снять уже ради одной этой фразы, чтобы потом показывать его школьникам.
Некоторые снобы сетуют, что в сценарии нет никакой любви, лирики, все разговоры героев только о войне, боевой работе и выживании. Но если нужна лирика, то можно в сто первый раз пересмотреть «А зори здесь тихие», а «Панфиловцы» — чисто мужское кино. Слушать сценарий можно, даже отвлёкшись от всего происходящего на экране: герои говорят простым, чуждым обычной литературной искусственности языком о сложных и интересных вещах — таких как искусство маскировки или различие между Родиной и Отечеством. «Родина — это земля, где люди живут. А Отечество — это то, как они живут», — поясняет политрук Клочков.
Я смотрел и удивлялся: как с мизерным бюджетом, без всяких «грандов» актёрского, режиссёрского и технического состава можно сделать кино, значительно превосходящее последние американские образцы типа «Ярости» и лишь немного не дотягивающее по спецэффектам до сверхдорогого проекта НВО — сериала «Pacific». Причём на спецэффектах создатели «панфиловцев» сэкономили по умному — отказавшись от фирменной у американцев хлещущей «кровищщи», зато не пожалев пиротехники.
Транжирящему сотни миллионов бюджетных рублей нашему официальному кинематографу должно быть теперь просто стыдно. Оказывается, дело не в деньгах, а в желании и умении работать. Поэтому фильм — плохая новость для нашего самовлюблённого креаклитета, который обосновывает своё право клепать клеветнические поделки а 1а «Сволочи»: мол, вы без нас всё равно не обойдётесь. Получается, народ может уволить их всех до последнего человека и снять кино сам, и оно будет не хуже, а значительно, на порядок лучше, чем кинематограф из распилочной.
И главное — «Панфиловцы» кино не столько про дедов, сколько про нас самих. Отсюда и порой «анахронистичные» диалоги, более актуальные для сегодняшнего дня. Это не столько костюмированная история о том, как деды защищали Родину, сколько краткое руководство по тому, как её защищать нам. Перед нами та же идея, что заложена в «Бессмертном полке»: наши деды и прадеды — это мы.
Мой сын не так давно открыл для себя пулемёт «Максим» — его прадед, в честь которого сына назвали, сражался за этим пулемётом, бил фашистов, был тяжело ранен и заслужил награду. И вот мальчик теперь всюду находит этот пулемёт и даже немножко научился из него стрелять. «28 панфиловцев» предоставили ему уникальный шанс увидеть «дедушкин пулемёт» в главной роли, изучить, как он действует и как правильно применяется. Это знание ему ещё пригодится.
Похоронили вождя за плинтусом
«Смерть Сталина»
Великобритания, Франция, 2017.
Режиссёр Армандо Ианнуччи.
Сценаристы: Армандо Ианнуччи, Дэвид Шнайдер, Иэн Мартин, Питер Феллоуз
Аристотель в «Поэтике» настаивает на том, что предметом комедии является безобразное, но не нравственно чудовищное. Маска комика искажена усмешкой, а не страданием. Философ хвалит Гомера, который, по его сведениям, был не только автором поэм, но и первым комиком, и говорит, что «в комедии он первый указал её формы, представив в действии не позорное, а смешное» (Aristot. Poet. IV).
Взяв комедии Аристофана, безусловно служащие для нас образцом жанра, мы найдём в них острый политический юмор, хулиганства и скабрезности, фаллосы, промежности, философскую и литературную критику, лягушек и ос, но не обнаружим ни единой смерти. Даже отправляющийся на войну со Спартой воинственный Ламах в «Ахарнянах» возвращается на щите — израненный, но живой.
Уже по одному этому «комедия о смерти Сталина» — это противоречие в определении. Смерть и комическое — не сродны, и никакими уточнениями про «чёрную» дела не спасти. Если же учесть, что одним красным вождем, кончине которого и впрямь рукоплескали многие и изнутри страны и вовне, список смертей не ограничивается — расстреливают, пытают, мучат и унижают непрерывно, — то притязания Армандо Ианнуччи на то, что он снял комедию, и вовсе улетучиваются.
Анастасия Коро на «Colta.Ru» долго и довольно муторно пытается доказать, что мы имеем дело с особым жанром — «английской чёрной комедией», в которой показывать смерть и забавляться убийством можно и нужно. Правда, из примеров приводится почему-то только «Монти Пайтон», но поскольку основу постановок этой комедийной труппы составляют откровенные богохульства и издевательства над европейской христианской традицией, это исключение лишь подтверждает правило.
В комедии над смертью не смеются. Если в комедии смеются над смертью, то речь идёт либо не о комедии, либо не о смерти. Скорее всего, перед нами именно второй случай. Не считая русских за людей, англичане допускают, что смерть забавных зверьков, вроде кролика-головореза, убиваемого монти-пайтоновским Артуром при помощи «антиохийской гранаты», может быть забавна.
Что для создателей фильма есть непроходимая граница между человеком-англичанином и магглом-русским, показывает такая изящная деталь. На кителе маршала Жукова, представленного прямодушным скалозубом-правдорубом с повадками активного гомосексуалиста (с реальным Жуковым этот типаж ничего общего, конечно, не имеет), нашлось место и его реальным наградам, и наградам заведомо абсурдным, вроде полковничьего «ордена Александра Невского», генеральского «Богдана Хмельницкого» и уж совсем комичного морского «ордена Нахимова».
Но все западные награды, полученные Жуковым как полководцем антигитлеровской коалиции, исчезли: нет ни британского рыцарского ордена Бани, ни «Легиона Заслуг» США, ни знаков французского «Ордена почётного легиона». Из несоветских наград оставлены — видимо, в насмешку — лишь польские «Virtuti militari» и «Крест Грюнвальда». Тонкий намёк, что поляки тоже не совсем люди. На месте поляков я бы этот факт учёл и уже не удивлялся санкциям ЕС.
Нормальная русская реакция на этот кинотекст более всего созвучна настроению Пушкина, выраженному в письме Вяземскому.
«Мы в сношениях с иностранцами не имеем ни гордости, ни стыда — при англичанах дурачим Василия Львовича; пред M-me de Staёl заставляем Милорадовича отличаться в мазурке. Русский барин кричит: мальчик! забавляй Гекторку (датского кобеля). Мы хохочем и переводим эти барские слова любопытному путешественнику. Всё это попадает в его журн