азад, где их подхватывали стоявшие сзади товарищи и препровождали в находившееся неподалёку отделение милиции» (Ю. А. Борко).
Но главным фактором катастрофы была всё-таки паника толпы.
«Грудь была сдавлена, я, как многие другие, стал задыхаться. Как вдруг началось что-то совсем непонятное, почти мистическое: плотная, спрессованная толпа начала медленно раскачиваться. Сначала испуганные орущие люди наклонялись вперёд, как мне показалось, до 45 градусов над землёй, а затем так же наклонялись назад. Из-за боязни упасть на землю и тут же быть раздавленным, началась ещё большая паника. Хотя упасть на землю было невозможно — вокруг были люди. Но кто тогда понимал это! Толпа двигалась по своему, никому не известному закону, раскачивая людей… После двух-трёх сильных наклонов, неестественных для человека, я почувствовал, что если сейчас же не вырвусь из этого адского потока, мне конец. Вот тогда я впервые узнал, что такое панический страх толпы. Люди заражались им друг от друга» (О. Кузнецов).
Если в какой-то момент офицеров госбезопасности и внутренних дел и можно было обвинить в жестокости и причастности к смерти людей, то меньше всего это можно отнести именно к давке на Трубной и вообще к их поведению в дни похорон. Напротив, в пределах своих возможностей они проявили себя с лучшей стороны и спасли немало жизней.
«Люди гибли, втиснутые в этот искусственный квадрат из грузовиков. Оцеплению кричали: „Уберите грузовики!“. Я помню одного офицера, он плакал, и, плача, спасая детей, он говорил только: „Не могу, указаний нет…“» — описывал события на Трубной Евгений Евтушенко.
Не имея права нарушить приказ о грузовиках, офицеры начали делать арканы из собственных поясов и вытаскивать из толпы детей и женщин наверх в грузовики. В той степени, в которой они могли позволить себе инициативу, и милиционеры, и сотрудники госбезопасности сделали для спасения людей очень и очень немало — от простого предупреждения до применения силы, чтобы выдернуть людей из толпы.
«Мне показалось, что кто-то на меня дышит сверху, какой-то пар идёт, я подняла глаза — это морда лошади. Всадник мне говорит: „Девочка, куда ты попала, кто тебя пустил? Иди сюда под машиной пролезай и иди домой“.
Я говорю: „А как же я дальше? Я дошла почти до Колонного зала“. Он отвечает: „Ты живой не дойдёшь здесь“. Я пролезла между машинами и, вся мятая и побитая, вышла как раз к Столешникову переулку» (Л. И. Дашевская).
«У площади Пушкина улица была перегорожена грузовиками. В кузовах на мешках с песком стояли солдаты и сапогами отбивались от пытавшихся взобраться на борта. Каким-то чудом меня занесло в разбитую уже витрину магазина женской одежды (долго потом, проходя мимо, я смотрел на неё с чувством некоей благодарности). Стоя среди манекенов, я услышал странные звуки и не сразу понял — это скрежетала резина схваченных тормозами колес. Под напором толпы грузовики ползли юзом. Раздались вопли прижатых к машинам, кое-кого солдаты уже даже начали выдёргивать наверх» (И. Б. Каспэ).
«Меня несло довольно близко к ограде, а вдоль ограды стояли военные. Это были люди из КГБ, потому что у них была другая шинель: не зелёная, а серо-голубая. И молодой человек, такой высокий, красивый, с породистым удлинённым лицом, как у немецкой овчарки, и в белом шарфе, схватил меня за воротник и за хлястик, выдернул меня оттуда и выбросил за ограду. Он стоял в оцеплении, а мимо тела река людей. Ещё не было ни жертв, ни раздавленных, просто ты не мог выйти уже из этого потока. Он меня выдернул оттуда, потому что во мне было довольно мало веса, я оказалась уже за оградой и укусила его за руку — рассердилась, что мне помешали наблюдать толпу. Видимо, у меня были не очень крепкие зубы, чтобы прокусить перчатку, — не думаю, что ему было больно» (Е. В. Закс).
Трагедия 6 марта произошла не по злой воле властей и не от того, что советское государство проявило свою чрезмерную жестокость и тоталитарность. Никто никакой мясорубки не организовывал и никто никого не расстреливал. Напротив, катастрофа произошла в результате организационной слабости советского государства, в котором внезапно возник дефицит управляемости. Достаточно слабое количественно и качественно, некомпетентное и негибкое государство, созданное «Вождём и Учителем», создало организационный хаос и натолкнулось на панику довольно архаичной толпы, состоявшей по большей части из крестьян, полунасильственно согнанных в города в 1920–1930-е годы. Задачу, которую современные милиция и ОМОН, скорее всего, решили бы без сучка и задоринки, не смог выполнить вроде бы огромный и спаянный диктаторской дисциплиной аппарат.
И эта гекатомба была, в известном смысле, наиболее убедительным обвинением Сталину. Оказалось, что он создал не всемогущего тоталитарного монстра, а довольно слабую и неэффективную под напором толп систему.
Совершенно не раскрытая (точнее, нарочито извращенная) тема давки на Трубной — конечно главный провал создателей «Смерти Сталина». Это всё равно как снять фильм о Гугенотских войнах без Варфоломеевской ночи. И провал, конечно, далеко не случаен. Во всей картине сквозит примитивное представление о сталинизме как о банальной авторитарной диктатуре: подлый тиран, циничное коррумпированное окружение, расстрел как универсальная форма коммуникации.
Они даже не попытались понять, что речь идёт о куда более сложной, трагической картине — об обществе, которое пошло по пути современности и зашло не туда, потеряв по дороге Бога, идентичность, собственность и свободу, а приобрело лишь власть горца с окраин и безграмотных мещан, одержимых доктринёрством испускавшей дух прямо на их глазах идеологии, лишь иногда умеряемой их минимальным здравым смыслом, но никак не реальной управленческой компетентностью.
С доставшейся им в результате катастрофы великой Россией они справиться так и не сумели, о чём говорит тот факт, что ход её исторического развития не прервался, а достижения в XX веке весьма значительны. Но только эти достижения были бы гораздо больше, не будь на пути живого тока её исторической жизни большевистского тромба. «Смерть Сталина» могла бы показать картину того, что происходит с организмом в момент, когда часть тромба оторвалась. Но, увы, фильм получился не об этом, а о том, как банда членов Политбюро линчует в сарае негодяя Берию, а ломающая руки и истерящая Светлана Сталина получает билет в светлое капиталистическое сегодня в Вене.
Я соглашусь, что эта картина затронет эмоционально большое количество людей, у которых имя Сталина ассоциируется с Победой. Хотя, на мой взгляд, этих людей сегодня гораздо меньше, чем тех, кого задела за живое «Матильда». Потому что святой страстотерпец Николай II имеет отношение к нашему настоящему и нашему будущему. А Сталин — это уже прошлое, только прошлое, навсегда прошлое. Но, при этом, запрещать демонстрацию этого фильма я бы не стал, хотя особое удовольствие он мало кому доставит, в том числе и как комедия. Это гораздо менее удачный фильм, чем он мог бы получиться.
Увы, это оказалась расистская комедия англичан о собственном превосходстве и о варварстве этих русских. В ней больше сталинистского, чем в нашей жизни в России и в нашем кино. Наш Сталин умер. Их, похоже, всё ещё жив.
Первые после Бога
«Время первых»
Россия, 2017.
Режиссёр Дмитрий Киселёв.
Сценаристы: Юрий Коротков, Ирина Пивоварова, Сергей Калужанов, Дмитрий Пинчуков, Олег Погодин
«Внимание, человек вышел в космическое пространство!». Пока командир корабля «Восход-2» Павел Беляев сообщал в открытый радиоэфир новость о том, что русские снова опередили американцев в гонке за космическими рекордами, его напарник Алексей Леонов решал задачу: как не превратиться из первого вышедшего в первого не вернувшегося. В вакууме его скафандр чудовищно раздуло, руки вылетели из перчаток, ноги из ботинок, нормальные движения стало совершать практически невозможно.
Леонов не рапортовал — понимал, что это приведёт лишь к учреждению на земле комиссии, долгой говорильне, а за это время он, скорее всего, умрёт. В космонавты первого отряда набирали исключительно лётчиков — людей, способных принять молниеносное самостоятельное решение. И Алексей Архипович решился сделать ход сам: он сбросил давление в скафандре до запасного режима, рискуя кессонной болезнью, закипанием азота в крови. Но решение оказалось верным — скафандр «Орлан» приобрёл нормальную форму и Леонов начал путь назад на землю, на котором было ещё немало смертельных преград.
После феноменального успеха «Гравитации» Альфонсо Куарона жанр фильмов о «трудном космосе», близких к реализму и сосредоточивающихся на борьбе человека за жизнь, вошёл в моду. А в русском космическом эпосе нет, наверное, более увлекательной и кинематографичной саги, чем история о полёте «Восхода-2», пережитых Беляевым и Леоновым смертельных приключениях и возвращении с победой. Тут есть всё, простите за варваризмы, — и экшен, и саспенс, и хэппиэнд.
Однако после цепочки удручающих провалов — князь Владимир копошится в грязи, чертановские гопники битой забивают инопланетянина — «Время первых» встречали с закономерной опаской. Неужели снова выйдет «как всегда»? Опасения не оправдались совершенно — перед нами энергичный, ни на секунду не заставляющий скучать, качественный и по графике и по сценарию, а главное — чрезвычайно исторически-точный фильм, рассказывающий о реальной миссии Леонова и Беляева, а не фантазии по её поводу. Главное, чем «Время» бьет «Гравитацию», — вкус абсолютной подлинности. В фильме нет ни одного фантастического допущения.
Все приключения экипажа «Восхода» переданы с педантичной точностью: раздувание скафандра, гимнастический кульбит Леонова через голову в шлюзе, нагнетание кислорода в кабине, несрабатывание системы автоматической ориентации и посадки, не отстрелившиеся вовремя части двигателя, приземление в тайге.
Отступления сюжета картины от фактов минимальны и подчинены законам кинематографической эффектности, то есть совершенно оправданы. Таким отступлением стала история напряжённых поисков космонавтов, замерзающих в тайге и лишь в последнюю минуту случайно увиденных через ночную пургу с вертолёта. На самом деле посадка в тайге была скорее забавным приключением после смертельных рисков космоса: космонавтов обнаружили быстро, за 4 часа, но долго и сложно к ним пробивались в тайгу. Упрекнуть сценаристов за такие «докрутки», после которых у тебя самого глаза были на мокром месте, рука не поднимается.