При этом Спилберг весьма иронично показывает примитивную злобу «средних американцев», готовых нарушать Конституцию, дабы приговорить русского шпиона к смерти, подчиняясь лишь страху и ненависти. В то время как Донован предстаёт настоящим рыцарем американской демократии, считающим, что США могут выиграть у коммунистов, только если будут в полной мере следовать принципам отцов-основателей.
Но вот какой анекдотичный парадокс. 32-летний приговор Абелю подаётся как победа гуманности (хотя понятно, что для лица пенсионного возраста он был равнозначен смертному) и беспристрастного правосудия. И тут же как чудовищное тоталитарное действо показан советский суд над лётчиком-шпионом Фрэнсисом Пауэрсом, молодым человеком, которого жестокие русские под аплодисменты всей советской страны приговаривают к десяти годам заключения. Гуманные 32 года — и жестокие 10. Такие вот двойные стандарты. Суд над Пауэрсом, кстати, проходит у Спилберга не в Доме Союзов, а в каком-то комично-абстрактном помещении.
В «Шпионском мосте» американцы, выручая Пауэрса, обеспокоены угрозой выдачи технических секретов. В реальности же советскую сторону больше интересовала политическая подоплёка. Требовалось, чтобы Пауэрс официально подтвердил факт ведения Вашингтоном грязной разведывательной игры против СССР с глубокими вторжениями в наше воздушное пространство. В целом Пауэрс сделал то, чего от него хотели в КГБ, и дал достаточно подробные показания о своей миссии, повторив их на суде. Что Спилберг всячески пытается заретушировать, обильно показывая выдуманные от начала и до конца «пытки в застенках Лубянки», мужественно переносимые американским лётчиком.
Антисоветского вранья в фильме вообще предостаточно. Чего стоят только заключительные титры, утверждающие, будто бы Советский Союз так никогда и не признал Абеля-Фишера своим агентом, встретив его очень неласково. Напротив, в СССР Абель был принят как герой и стал настоящим символом советского разведчика-нелегала.
6 декабря 1968 года на советском ТВ состоялась премьера «Мёртвого сезона», в сюжет которого вплетены мотивы биографий Абеля и другого нашего разведчика — Конона Молодого. Перед началом фильма к телезрителям обратился элегантный человек с неуловимым иностранным акцентом — подпись гласила: «Советский разведчик полковник Рудольф
Иванович Абель». В его речи звучало: «люди моей профессии», «мой коллега Рихард Зорге», «мои товарищи, о которых рассказывает эта картина». Мнимое «непризнание» Абеля в СССР полностью выдумано Голливудом.
Но, несмотря на систематические попытки американцев выглядеть лучше советских коллег, главная идея «Шпионского моста» — своеобразная дружба-вражда со взаимным уважением поверх границ и берлинских стен. Американцы явно считают, что времена «холодной войны» возвращаются, Россия усиливается, и с этим ничего не поделаешь, а значит, следует своевременно подстелить соломку.
Но такая дружба-вражда возможна лишь за счёт кого-то третьего, кого оба партнёра одинаково ненавидят. Этим «третьим» Спилберг и Коэны, как и ранее Гай Ричи («Агенты А. Н. К. Л.»), назначают… немцев. Восточный Берлин предстаёт в «Шпионском мосте» как настоящий Мордор. В фильме неоднократно подчёркивается, что немцы ведут собственную игру — жестокую и подлую, стараются подсидеть «старших братьев», и те не отвечают за их поступки. Партийные функционеры ГДР выглядят как перекрасившиеся гитлеровцы. Немецкие пограничники неотличимы от эсэсовцев. Берлинская стена с её пулемётными вышками кажется уже не плодом советского коммунизма, а следствием немецкого инстинкта: что бы ни строили — получается Аушвиц.
Спилберг, по сути, говорит: русским и американцам надо поддерживать друг друга, поскольку иначе возродится абсолютное зло — германский Рейх, о котором немцы не забывают ни на минуту. И вот там-то сосредоточено настоящее Мировое Зло — хладнокровная жестокость, пыточные камеры, садизм и антисемитизм.
Если вспомнить, что постсоветский вакуум и в самом деле резко усилил позиции Германии в мире, так что она стала фактически госпожой Европы, логика американцев понятна. Не исключено, в ближайшее время не только в голливудской, но и в вашингтонской дипломатии появятся новые нотки: всем прогрессивным человечеством сплотимся против возрождающегося германского империализма. Впрочем, нам-то что этому радоваться? Нас устроит любой союзник, безусловно принимающий наши национальные интересы. Главное, чтобы потом он не ударил нам в спину.
Королевский гамбит
«Жертвуя пешкой»
США, 2015.
Режиссёр Эдвард Цвик.
Сценарист Стивен Найт
1950–1970-е годы были золотым веком, точнее — тридцатилетием, в истории человечества, а Холодная война — лучшей из всех войн, когда сражались умы дипломатов, разведчиков и конструкторов, соревнование шло за то, кто первым будет в космосе, кто на Луне, кто кого обыграет в хоккей, а кто кого — в шахматы. Особенно богата была на зрелищные спортивные баталии Разрядка начала 1970-х, когда Брежнев и Никсон казались чуть ли не лучшими друзьями. Спортивное соревнование двух сверхдержав позволило им ограничиться подковерными тычками друг другу во Вьетнаме, и за все 1970-е СССР и США ни разу не оказывались на грани серьёзного конфликта.
Нашу ностальгию по той эпохе лучше всего выражает «Номер 17» — фильм о легенде советского хоккея Валерии Харламове. Фильм «Жертвуя пешкой», посвящённый не менее легендарному шахматисту Бобби Фишеру, является практически зеркальным отражением «Номера 17». Такая же история о парне, поднявшемся из безвестности к звёздам и «сделавшем» геополитических конкурентов державы в том, в чём они считались непобедимыми — Харламов победил американцев в хоккее, а Фишер русских в шахматы.
Атмосфера «Золотого тридцатилетия» передана в фильме с гурманской тщательностью — обстановка, музыка, кинохроника. Но, как правило, такую достоверность интерьера в голливудских фильмах сопровождает хроническое враньё в исторических фактах, особенно когда нужно вывернуть на русофобию.
«Жертвуя пешкой» — фильм, составляющий приятное исключение. Биография американского шахматного гения Роберта Фишера показана в нём с максимально возможной для кино точностью.
Впрочем, американского ли? Роберт Фишер не стал советским шахматистом, можно сказать, по чистой случайности. Его родители были европейскими евреями-коммунистами и познакомились в СССР, уехав в США лишь за 4 года до его рождения. Вырос Фишер на советской шахматной литературе и достижениях советской шахматной школы, а вот «арийские» шахматы немца Ласкера и русского Алехина (который и придумал этот термин, не предполагая, что он окажется строго табуированным) явно недолюбливал, считая их «переусложнёнными». Так что легендарная битва Спасский — Фишер была сражением двух социальных систем, ведшимся в рамках единой шахматной школы.
Создатели фильма удачно обыграли находки старых антисоветских фильмов о Рокки, где беспощадной «красной машине» противопоставлен простой американский паренёк. К услугам советских супергероев всё что угодно, а простому парню помогают случайные люди — помятый адвокат, священник и даже калифорнийская проститутка, но он всё-таки добивается успеха. Правда, на деле история паренька с района оказывается кашей из топора. За спиной адвоката, «обыкновенного патриота Америки, который хочет, чтобы Фишер выиграл у русских», явственно торчат уши правительства США. И неизвестно, откуда берутся то чёрный лимузин, то большие гонорары, то звонок госсекретаря Киссинджера. Очевидно, что как раз на Фишера работает Система, прикинувшаяся невидимой рукой рынка.
Напротив, советская система в известном смысле работает против Спасского. Борис Спасский выглядел как звезда рок-н-ролла отнюдь не потому что система давала ему всё. Он сам таков — фрондёр, джентльмен, любитель твидовых пиджаков, который вскоре после матча с Фишером женится на дочери белого генерала и уедет во Францию, а в двухтысячные будет подписывать обращения в защиту русских патриотов, преследуемых по 282 статье. Система куда в большей степени давит на него и провоцирует взбунтоваться, чем помогает.
Впрочем, и в плане распределения материальных благ авторы фильма откровенно лукавят. Это именно Фишер ещё до матча был миллионером, и именно ему были многим обязаны советские шахматисты: его скандальность и завышенные требования гонораров приносили выгоду всей шахматной элите. Спасский не случайно говорил: «Фишер — наш профсоюз».
Но сам образ сильных, богатых и стильных русских, рядом с которыми молодой американский шахматист кажется юным оборванцем, производит приятное впечатление. Мы отвыкли от того, что нас показывают сильными и богатыми, а не смешными оборванными уродцами.
Главная проблема советской системы в представлении авторов фильма о Фишере — не отсталость, а самоуверенная шаблонность, инерционность действий. На этом и строит свою игру Фишер, напрасно показанный параноиком, одержимым манией преследования. Фишер непрерывно публично атаковал советских шахматистов, обвинял их в нечестной игре, в договорных ничьих, требовал изменения правил под себя и особых привилегий. Он не стеснялся привносить в шахматы политику, выступая в риторике холодной войны. Политизация спорта — это то, чего больше всего боялось советское начальство, стремившееся выступать от имени общечеловечности.
И на атаки Фишера следовали непрерывные уступки. По сути, он сломал Спасского, не явившись на второй матч, что ярко показано в фильме. Спасский испугался, что все будут считать, что он сохранил шахматную корону не благодаря своему таланту, а просто потому, что Фишер вышел из игры. Согласившись на все малоадекватные формальные требования Фишера, он досрочно дал себя психологически победить.
Нетрудно заметить, что и в геополитике американцы ведут себя именно так: нарушают любые договорённости, делают вид, что правила для них не писаны. Мы идём им на уступки, чтобы понравиться и наладить взаимопонимание, а вместо этого получаем удар в незащищённое место. Матч Фишер — Спасский в этом смысле был прогнозом хода Холодной войны и предвестием поражения СССР, слишком старавшегося быть «за всё хорошее против всего плохого».