Но в этой истории есть, конечно, серьёзный урок и для Церкви. Зная о подобной охоте, открытой на Неё сыновьями погибели, ни в коем случае нельзя покрывать зло и мерзость. Нельзя пытаться «прикрыть» продавших свою плоть дьяволу священнослужителей переводами с места на место и утайками. Тайное всегда становится явным — и совершивший такие дела священник, и покрывший его епископ станут не только развратниками, но и убийцами. Из-за них сотни матерей, потеряв после таких скандалов доверие к голосу Церкви, пойдут и убьют своих детей во чреве. Деторастлители непременно станут и детоубийцами. И прогрессивные журналисты им в этом помогут.
Гюльчатай закрывают личики
«День юбки» («Последний урок»)
Франция, 2008.
Режиссёр и сценарист Жан-Поль Лильенфельд
Маленький Айлан, чьё фото обошло всю мировую прессу действительно утонул. Но его крохотное тельце лежало совсем не в том месте и не в той позе, когда его нашла турецкая береговая охрана. Фотограф отнёс детский трупик в красивое место на берегу фотогенично разложил его и пополнил очередным шедевром историю постановочной фотографии.
Всё-таки прав Том Стоппард, в финале своей пьесы «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» высказавший мысль, что по-настоящему убедительной и красивой является только постановочная смерть. В то время как в подлинную смерть никто не верит. Европа не замечала разорванных снарядами детей Донбасса, вместо этого причитая «Je suise Charlie», не замечала она того же Айлана, когда он прятался от артобстрелов в Сирии, гражданская война в которой была развязана Западом.
Сегодня исход беженцев — это злонравия достойные плоды, вкушаемые Европой за её внешнеполитическую безответственность. Но ещё беженцы — это таран, которым взламываются границы Евросоюза и разрушаются даже робкие попытки европейских правых отгородиться от миграционного потока. Понятно, что беженцы из Сирии — это не колбасные мигранты предыдущих лет. Они не собирались никуда бежать, пока демократизаторы не взорвали их дом. Но им на плечи сели уже тысячи и тысячи мигрантов из стран, которым ничего не угрожает — от перенаселённого Пакистана до албанцев разбойнического Косова. Беженцы оказались тараном для новых мигрантских орд, а европейское чувство вины — удобной разменной валютой. И ещё вопрос — сколько среди тех, кто пришёл в ЕС, не беженцев, а агентов «Исламского государства».
В связи с этим трудно предполагать, что в Европе в ближайшее время градус толерантности будет возрастать. Скорее наоборот — по мере того, как жалость уйдёт, а криминальные инциденты, оправдываемые апелляциями к шариату выходки, теракты замаскированных игиловцев будут множиться. И сейчас в ЕС официальной толерантности противостоит достаточно мощная оппозиция, но голос искусства в этом противостоянии пока что не слышен. Большинство деятелей искусства — левые, либералы, борцы за права всевозможных меньшинств, а потому политкорректность для них неприкосновенна. По настоящему свободно высказываются лишь вышедшие в отставку звезды, как Бриджит Бардо, которая даже была осуждена за критику ислама, или Ален Делон, давний сторонник «Национального фронта».
Но искусство не может жить, не нарушая границ. И чем в большей степени политкорректность становится официозом — тем чаще смелость художника проявляется в том, чтобы её нарушать. В европейском кино постепенно обозначается направление, которое можно назвать «неполиткорректностью во имя политкорректности». Представители этого направления жёстко критикуют принесённые мигрантами порядки — нетерпимость, агрессию, отношение к женщине как к рабыне — во имя «европейских ценностей»: открытости, женского равноправия, светской культуры, свободы человеческого поведения. Свобода рассматривается как часть европейской идентичности, а эта идентичность — как условие свободы. Угрожающая Европе исламизация — как скатывание в варварство, нетерпимость и бескультурье.
У истоков этого направления стоял голландский кинорежиссёр Тео Ван Гог, заплативший жизнью за свою десятиминутную короткометражку «Покорность». В 2004 году фанатик подстерёг его на велосипедной прогулке, сделал 10 выстрелов и перерезал горло. Фильм был снят Ван Гогом по сценарию приехавшей из Сомали Айан Хирси Али, которая сейчас известна во всём мире как защитница прав женщин в мусульманских странах и ожесточённый критик ислама.
Фильм Ван Гога сделан довольно примитивно и достаточно провокационно. Женщины с закрытыми по исламскому обычаю лицами обвиняют Аллаха в том, что, вопреки учению ислама и проповеди божественного милосердия, с ними произошли ужасные вещи: одну насиловал дядя, другую бьёт муж, третья вышла замуж насильно, четвёртая любила юношу и за это была жестоко наказана по шариату. Всё это — на фоне истерзанного женского тела, исписанного цитатами из Корана. Сочный литературный язык монологов, чередование мусульманских молитв и сексуальных признаний — всё это не документальное кино, а скорее перформанс.
Фильм Ван Гога, пожалуй, продолжал традицию шокирующей мусульман провокации, начатую когда-то Салманом Рушди и так трагически закончившуюся и гибелью самого Ван Гога, и расстрелом карикатуристов в Париже.
Но самым брутальным продолжением этой линии стали, пожалуй, промо-ролики ИГИЛ, в которых тема брутальной жестокости исламизма эксплуатируется по полной, но уже не для отторжения, а для запугивания и привлечения приверженцев. Те, кто разрабатывал эстетику ИГИЛ, несомненно, изучали и фильм Ван Гога и всю антиисламскую традицию в Европе и США и решили просто поменять минус на плюс, гордиться тем, что раньше считалось ужасным. Отрезанные головы, наказание плетьми, закутанные женщины, продаваемые как секс-рабыни, — всё это будоражит воображение, пугает и соблазняет.
Совершенно иначе построен французский фильм «День юбки» (в нашем прокате «Последний урок») Жана Поля Лилиенфельда, за роль в котором Изабель Аджани получила самую престижную французскую кинопремию «Сезар». Полуторачасовая история учительницы из неблагополучного мигрантского района, захватившей в заложники собственный класс, смотрится на одном дыхании.
С едкой сатирой показаны трусливые государственные чиновники, которым главное, чтобы не было скандала, подловатые учителя, доносящие, что героиня давно уже замечена была в неполиткорректности и неуважении к исламу родители-мигранты, заботящиеся лишь о своей и своих детей безнаказанности. Удивительно яркие школьники-подростки, заражённые всеми вынесенными из семей и своей уличной среды предрассудками: ксенофобией, презрением к женщине, криминальными привычками за гранью бандитизма, отсутствием какого-либо интереса к стране, которая их приняла, и к её культуре, воплощённой в Мольере, урок о котором учительница и заставляет их выслушать под угрозой пистолета.
Учительница Соня де Бержерак получилась у неё резкой, порывистой, чуткой, заботящейся о детях, но ненавидящей то, какими сделал их современный евро-арабо-африканский мир. Своеобразным символом свободы для неё является юбка выше колена — символ права европейской женщины быть собой. Девочки-мигрантки в классе, напротив, одеты в джинсы: и родители, и мальчики говорят им, что юбка — признак блудницы. Правда, мальчики при этом не забывают девочек насиловать и пересылать друг другу видео.
Не буду портить читателю удовольствие от просмотра, рассказывая, чем кончилось это дело с захватом класса в заложники. Скажу только, что, снимая увлекательный неполиткорректный фильм, авторы заботливо обложились толерантными подушками: играет учительницу дочь алжирского мигранта Изабель Аджани — это одна из лучших ролей в её карьере, да и сама героиня оказывается в итоге мигранткой, хотя и порвавшей со своей семьей. Но это ещё ерунда по сравнению с тем надругательством, которое произвели над оригиналом Алексей
Петрухин и Екатерина Асмус при изготовлении российского ремейка «Училка», совершенно исключив религиозно-культурную составляющую конфликта и превратив его в стопервый манифест либеральной русофобии.
Неполиткорректность ради политкорректности, такая, как в «Дне юбки», вызывает смешанные чувства. С одной стороны, европейцы страстно защищают от мигрантского нашествия то, что трудно назвать однозначным благом: неуважение к традициям, свободную, а то и однополую любовь. С другой стороны, они защищают это как свою традицию, вымученную столетиями истории. Эта традиция позволила Европе стать богатой и комфортной, что и притягивает в неё мигрантов, приносящих с собой, однако, такие порядки и нравы, которые и европейцам, и нам кажутся варварством и которые уж точно не способствуют процветанию и комфорту.
Однако в последние годы Запад перешёл черту. Он во имя неизвестно чего разрушил те страны и народы на Востоке, которые наладили у себя довольно комфортную, не хуже стран Южной Европы жизнь. Союзник США, король Саудовской Аравии, чьи жёны закутаны с головы до ног, взорвал Сирию, жена президента которой Асма аль-Асад щеголяет в юбках до колена.
Обвиняя мигрантов в том, что они едут за хорошей жизнью и не уважают женщин, а потом разрушая те страны Востока, где хорошо жили и уважали женщин, Европа собрала на свою голову такие гроздья гнева, что никакая неполиткорректность её уже не спасёт.
Политкорректные шестёрки
«Великолепная семёрка»
США, 2016.
Режиссёр Антуан Фукуа.
Сценаристы: Ник Пиццолатто, Ричард Уэнк
Создатели новой «Великолепной семёрки» не могли не понимать, что их фильм будут сравнивать с двумя классическими фильмами — шедевром Куросавы и крепким боёвиком Стёрджеса. Но, кажется, решили зажмуриться в надежде, что всем станет темно.
Фильм Акиры Куросавы, не без оснований поставленный журналом «Empire» на первое место в списке лучших фильмов мирового кинематографа, посвящён проблеме долга и чести сословия самураев. Крестьяне нанимают профессиональных воинов, чтобы те своими катанами и тактическим искусством защитили их от воинов-дилетантов — бандитов, вооружённых «подлым» огнестрельным оружием (прозрачный намёк на то, что самурайская Япония пала под американскими атомными ударами). Доблесть и искусство, подкреплённые сталью, оказались в мире Куросавы сильнее огня.