Сделано это всё просто великолепно. От «Билбордов» получаешь настоящее удовольствие — звук, монтаж, композиция кадра, драматургия. Макдонах постоянно дразнит зрителя то политкорректными насмешками над политкорректностью, то изощрёнными, но легко узнаваемыми цитатами — когда Милдред читает у железной дороги письмо комиссара, это отсылка к началу «Однажды на Диком Западе» Серджио Леоне, а разговор двух тапочек пародирует «Мистера Шляпу» из «Южного Парка». Пожар билбордов отсылает к куклуксклановским нравам, показанным в «Миссисипи в огне», где Фрэнсис Мак-дорманд исполнила свою первую знаменитую роль. Не обошлось даже без «Игры Престолов». Питер Диклейндж играет своего персонажа-карлика уморительно похоже на Тириона.
А главное, это очень добрая, человечная история. Как и в большинстве американских лент в жанре «провинциальных историй», люди оказываются лучше, чем они кажутся на первый взгляд, а всех их скелеты не настолько скелетисты, чтобы убить в них хорошего человека (именно это с такой враждебностью спародировал в «Догвилле» Ларе фон Триер, у которого, напротив, американская провинция оказывается адом).
В этом смысле «Три билборда» — настоящая «Нелюбовь» здорового человека. Так мог бы снять свой фильм Звягинцев, если бы реально хоть немного интересовался людьми, диалогами, психологической и социальной достоверностью… Вместо натянутых пустых диалогов ни о чём и волн взаимной ненависти, наводящей на мысли об инопланетном вторжении, Макдонах показывает нелюбовь как она действительно есть — с переходами от скандалов к сожалениям, забавными, стопроцентно узнаваемыми скетчами. Герои Макдонаха куда больше похожи на москвичей, у которых проблемы с детьми, чем герои Звягинцева. И будет очень странно, политически ангажированно-странно, если бледная неудачная копия получит ту же награду, что и блестящий подлинник (а если подлинник не получит, это уже будет форменный скандал).
Впрочем, прав будет и тот, кто отметит, что эта вскрывающаяся «хорошесть» всех героев «Билбордов» начинает тревожить, так как в какой-то момент создаётся впечатление фокуса, если не сказать — надувательства. Всё добро, явленное в фильме, слишком мелкое — подать стакан сока с трубочкой избившему тебя, а теперь лежащему в палате с ожогами полицейскому, немножко соврать полиции и подержать лестницу, подраться с негодяями, похожими на убийц. Наконец, главное решение, которое принимает героиня, выплеснув свой гнев: пережить, не плодить злом ещё большее зло и жить дальше. Выходом из фильма оказывается начинающееся на его границе «роад муви» — от Миссури до Айдахо достаточно далеко, чтобы пережить ещё массу интригующих приключений.
Вот только в центре этого сгущения мелкого добра и совестливости — чудовищная смерть девушки, которая так никуда и не делась и так и осталась не раскрытой. По сути, от неё все просто сбегают, так как зло оказывается невозможным ни устранить, ни наказать, ни позабыть. И в обезбоженном мире «Билбордов» ничего другого, кроме бегства, не остаётся.
Если в «Твин Пике» смерть Лоры Палмер стала частью загадочных и мистических движений между мирами, открывает дорогу к иной реальности, то мирок, нарисованный Макдонахом, состоит из симпатичных гедонистов. Его «пророком» оказывается комиссар полиции, который вместо того, чтобы мучиться от рака, играет с детьми, проводит последнюю ночь любви с женой и стреляется, а потом поучает других персонажей в своих замогильных письмах, да ещё и подшучивает над ними. Весёлый, незлой и бессильный эпикуреизм доведён здесь до высшей концентрации. Комиссар — настоящий агностик, желающий уйти из жизни на пике приятных впечатлений, практически по совету Воланда, с поправкой на хорошего провинциального американского семьянина: «Не лучше ли устроить пир на эти двадцать семь тысяч и, приняв яд, переселиться в другой мир под звуки струн, окружённым хмельными красавицами и лихими друзьями?».
Во что верит главная героиня Милдред — тоже сказать трудно: она допускает, что Бог есть, видеть в лани с луга реинкарнацию дочери не хочет, но набрасывается на священника с прямо-таки пропагандистскими оскорблениями. Одна из изящных особенностей построения речи персонажей у Макдонаха — они постоянно, как и мы в жизни, говорят под видом «своих мыслей» теми или иным пропагандистскими штампами, вычитанными в газетах и интернете и услышанными по ТВ. Своего рода «откровением» этого мирка оказывается фраза, вычитанная глуповатой юной подружкой бывшего мужа героини в каком-то журнале про лошадей и игру в поло: «Гнев порождает больший гнев».
Но именно этим и нравятся «Три билборда» среднему образованному горожанину — нашему ли, американскому ли. Это кино идеально отражает наш сплющенный мир, для которого трагедия слишком объёмна, не вмещается в него, а потому Эсхила приходится упаковывать в Плавта. Бог и большие вопросы тут слишком нелепо смотрятся, а потому лучше проявить немного человеческого участия, угостив соком с трубочкой.
Я не случайно сравнил «Три билборда» с другим «фильмом, который всем нравится» — «Амели». Там тоже не было места Богу, Церковь появлялась только в виде самоубийцы, которая бросилась с кровли собора и убила стоявшую внизу мать героини (более изощрённо-нелепого способа задать негативное восприятие Христианства я, признаюсь, не встречал), а потому героиня Одри Тоту тоже изо всех сил занималась мелким добром, тем более что ей, по счастью, не нужно было расследовать жестокое убийство.
Это маленькое добро нас щекочет и будоражит. С одной стороны, оно нам в меру. С другой, прислушавшись к собственной совести, мы понимаем, что и такого-то добра не делаем, а потому после такого кино у нас возникает милая иллюзия, что мы стали лучше. Напротив, слишком большое добро представляется нам настолько недостижимым, что именно вследствие этого кажется «слишком простым».
Приложение
Владимир не насиловал Рогнеду
Обдолбанный мухоморами князь на грязном полу залезает на белокурую юную пленницу. На этот позор смотрят не только её мать и отец, которых затем убивают, но и дружинники-варяги, бьющие мечами в щиты. Грязная сцена изнасилования Рогнеды стала кульминацией «исторического» фильма «Викинг». В некоторых кинотеатрах ленту показывают в двух вариантах, с изнасилованием и без, что существенно влияет на возрастную маркировку.
Историки, археологи, писатели, кинематографисты разнесли «Викинга» буквально на брёвна, и автор этих строк внёс свою не такую уж скромную лепту. И всё-таки напористая реклама, атмосфера скандала и давление новогодней скуки сделали своё дело: фильм стремится ко всё новым и новым кассовым успехам. Многие шли специально «на изнасилование», тем более что с его историчностью, в отличие от многих других сцен фильма, вроде бы не поспоришь.
Создатели «Викинга», выразились, мягко говоря, неточно, когда утверждали, что их сценаристом был Нестор. В настоящей «Несторовой летописи», то есть «Повести временных лет», никакого изнасилования Рогнеды нет. Начиная с самой ранней версии надежно реконструируемой учеными Начальной русской летописи — той, которая отразилась в Новгородской первой летописи младшего извода, идущий под 978 годом рассказ о взятии Владимиром Полоцка и судьбе Рогнеды остается неизменным[43].
Летописец кратко рассказывает о том, как Владимир посватался к дочери правителя Полоцка Роговолода — Рогнеде. Она отказала, сославшись на его рабское происхождение и заявила, что хочет выйти за брата Владимира — Ярополка, княжившего в Киеве. Владимир с большим войском взял Полоцк, убил Роговолода и его сыновей, а Рогнеду, уже собиравшуюся к своему киевскому жениху, взял себе в жёны. Под 1000 годом ПВЛ также сообщает о смерти Рогнеды, названной «матерью Ярослава».
Мелодраматичная история позора дочери Роговолода — изнасилование её Владимиром по приказу «злого гения» Добрыни на глазах отца и матери, попытка убийства ею Владимира из ревности, попытка Владимира казнить её, прерванная маленьким Изяславом, и выделение ей и сыну удела в Полоцке — содержится в Лаврентьевской летописи, одном из древнейших сохранившихся летописных списков, созданном около 1370 года, где она читается на обороте 99 листа под 6636 от сотворения мира (1128) годом в отдельной повести, посвящённой происхождению сепаратного от Киева Полоцкого княжения (далее для простоты мы будем назвать эту повесть «полоцкой легендой»).
Слово в слово эта же повесть читается и в Радзивилловской летописи, переписанной в конце XV века в Западной Руси, возможно, что и в том же Полоцке[44]. Её Радзивилловский (Кёнигсбергский) список украшен интересными миниатюрами-иллюстрациями, среди которых несколько посвящены и Рогнеде. Именно наличие миниатюр, воспринимаемых некоторыми исследователями как самостоятельный исторический источник, значительно повышает интерес читателя именно к информации этой летописи — ещё задолго до Кэролловской Алисы люди пришли к выводу, что книга без картинок и разговоров не интересна.
Радзивилловская летопись является одним из трёх иллюстрированных древнерусских памятников. Текстологические особенности Московско-Академического списка той же летописи, не имеющего миниатюр и содержащего ряд пропусков текста, который в Радзивилловском списке расположен между миниатюрами, заставляют предполагать, что иллюстрирован был уже общий для этого и для Радзивилловского списка протограф. Однако его миниатюры вряд ли были слишком древними: в Лаврентьевской летописи, совпадающей с Радзивилловской до 1205 года, никаких признаков иллюстрирования её протографа нет. Так что миниатюры Радзивилловского списка не могут иметь более раннего, нежели XIII век, происхождения, а значит, в любом случае носят довольно условный, применительно к древнейшему периоду истории Руси, характер, не позволяющий ставить эти миниатюры слишком высоко в качестве исторического источника по древнейшему периоду истории Руси.