Протяжное «кар» за дверью заставляет меня вздрогнуть всем телом, замотаться в полотенце и вернуться в комнату, пока пернатый гость не натворил там дел.
И кто бы мог подумать, что «мудрая» птица будет висеть вниз головой на шторе и пристально меня рассматривать.
— Я и забыла о тебе, — усмехаюсь, а ворон снова каркает и утыкается головой мне в щеку. — Герант тебя шпионить оставил?
Вдруг я с запозданием вспоминаю, что двоедушник может смотреть глазами ворона.
— Будешь подглядывать — и я тебя зажарю, — грожу птице пальцем, а он кладет голову мне на макушку и тяжело вздыхает. Совсем по-человечески, будто понимает каждое слово.
Может, и правда понимает?
С прислугой Севера мы почти не разговаривали, хоть среди них и были двоедушники. Я знала их только в самых общих чертах вроде «может быть опасен, если…» или «совершенно безобиден, пока…»
Я неделями не бывала в поместье, мое место — дозорные отряды. Только в последние два или три месяца, когда камкери окончательно затянули удавку на шее колонии, пришлось оборонять город и ближайшие поселения. Но для обычных, бытовых бесед почти никогда не было времени, и сейчас я об этом жалею. О таких, как Герант я ничего не знаю и сама в этом виновата.
Мне жаль. Я скучаю по возможности говорить ни о чем.
С теплом вспоминаю каждое мгновение, проведенное на кухне или в саду, когда не нужно было куда-то бежать, охранять или выслеживать.
Звонкая трель вызова отвлекает меня от тяжелых мыслей. Огонек у двери мерцает, привлекая внимание. Не дождавшись ответа, кто-то пару раз стукнул по пластику.
Преодолев расстояние за две секунды, я замираю, так и не коснувшись рукой панели.
Вдруг это Герант? Забыл что-то, а я в таком виде!
— Это Эльза! — слышится из-за двери звонкий голосок. — Одежку принесла! Открывайте давайте, я же слышу, как вы дышите!
Ничего себе заявление! Я же совершенно точно не издала ни звука.
Провожу рукой над панелью замка, и в комнату врывается белокурый вихрь, бросает на кровать несколько пластиковых плотных свертков и застывает напротив, рассматривая меня из-под длиннющих ресниц. Красивая девчонка: статная, высокая. Не такая высокая, как я, но все же, — всего пару дюймов не дотягивает.
Это с ней Герант мило беседовал на первом этаже, пока я ждала ключ от комнаты?
Раскаленный колючий узелок стягивается в груди плотно-плотно, не вздохнуть. Скулы опаляет жаром, и я совершенно не понимаю своей реакции.
Девчонка как девчонка. Чего я нервничаю? Одежду вон принесла, улыбается широко.
По-настоящему, без фальши. Хотя я по взгляду понимаю: знает, кто я и какая кровь течет в моих венах.
— Как ты меня услышала?
— Дышали вы громко, — она покачивается с пятки на носок, утирает нос раскрытой ладонью, — я все слышу! Могу даже сказать, когда цветы на первом этаже распустятся. Они всегда щелкают, когда вот-вот раскроются.
— Что-что делают? — Отчего-то мне становится спокойно и легко. Эльзу окружает кокон поразительной теплоты, будто угодил в эпицентр раскаленного летнего дня после бесконечно темной стужи.
— Ну щелкают! — девчонка отмахивается, намекая, что я все равно не пойму, и принимается разворачивать свертки.
А у меня глаза на лоб лезут.
Тут и плотные черные штаны, и сапоги из мягкой кожи, и две блузы — не белые или черные, а поразительного бирюзового оттенка.
Чуть в стороне лежит пара свитеров из тонкой крашеной шерсти.
— Ночи здесь холодные, вдруг гулять соберетесь, — поясняет Эльза.
Заливаюсь краской, когда из последнего пакета девчонка достает несколько комплектов белья. Размер-то мой откуда они узнали?
Касаюсь блузы, и ткань искрится под пальцами, как живая.
— У вас волосы такие красивые, — щебечет Эльза, — мне показалось, что они лучше белых подойдут. А боевые всякие штуки вам Герант сам купит. Я в этом не смыслю ничего.
— Ты его давно знаешь?
Эльза деловито загибает пальцы и что-то бубнит под нос. Светлые завитки забавно падают ей на лицо, прячут смешливые глаза.
— Лет семь уже! Он меня и мамку мою от голодной смерти спас, — девчонка широко улыбается и понижает голос до заговорщицкого, — я кошелек у него спереть собиралась! Фигушки! Герант хоть и здоровенный, а проворный как змея, — девчонка шмыгает носом и раскладывает покупки на кровати. — Другой бы на его месте сдал меня дозору, а Герант только по шее навешал. Работу нашел мне здесь, в гостинице. Так и живем теперь.
Она хлопает в ладоши и указывает на мои волосы.
— Давайте я вам их заплету! Красивые же. Негоже такую красоту в беспорядке держать.
— Да ты посмотри на меня, куда еще волосы заплетать, — отмахиваюсь, но от Эльзы так просто не избавишься.
— Фу, глупости какие! Вы же красавица! И голову в порядке держать должны. Садитесь и не спорьте.
Девчонка хлопает по кровати, а я впадаю в ступор и пытаюсь переварить услышанное.
Красавица? Шутница, тоже мне…
— Садитесь, ну! А пока я вам буду плести, вы мне все-все про себя рассказывайте.
23. Ворон
— Удивительные вы существа, — кулганец не говорит в прямом смысле этого слова, он, скорее, мычит, а генератор речи, закрепленный на необъятной шее, трансформирует невнятные звуки в привычные человеку фразы. — Сколько раз уже приходил, а так и не запомнил правило: оружие оставлять за дверью.
Приходится выйти и положить клинок с дробовиком на специальную подставку в коридоре. Никто бы их не тронул, конечно, но без привычной тяжести на поясе я чувствую себя беззащитным.
Вернувшись в кабинет, я прикладываю руку к замку и закрываю дверь.
Кулганцы очень напоминают обычные грибы. Если, конечно, можно назвать «обычным» гриб ростом в семь футов, знающий двадцать восемь языков самых разных систем и имеющий глаза и уши во всех более-менее влиятельных домах десятка разных рас.
Мягкие бледно-зеленые тела надежно укрыты под гибкими пластинами брони — без нее кулганцы были легкой добычей. У этих созданий нет плеч как таковых, а руки больше напоминают пятипалые отростки, торчащие прямо из тела. Из-за коротких ног «грибам» приходится использовать гравитационные подвески, что удерживают массивное тело над землей.
Выглядит все это предельно смешно, но только последний дурак рискнул бы потешаться над кулганцами. Чувство юмора у них отсутствует напрочь, так что можно и пулю в лоб схлопотать за такие вольности.
Кулганцы — «библиотекари галактики». Их планета — самый большой архив знаний. Если ты хочешь найти сведения о каком-то событии, изобретении, болезни — о чем угодно — то можно уверенно сказать: у кулганцев есть все, что тебе нужно.
Но и просят они за свои знания по полной программе.
— Присаживайся, вольный, — гриб смещается чуть в сторону и указывает на мягкое кожаное кресло. Сам он, разумеется, не садится — подвеска не позволяет.
Я частенько здесь бывал. В просторном кабинете, пахнущем переспевшей ежевикой и крепким алкоголем. Кулганцы — большие любители высокоградусных напитков.
Через окна, полностью занимающие одну из стен, льется слабый свет дождливого дня, из-за чего приходится зажечь несколько желтых сциловых ламп.
Много роскошной мебели, много ковров, картин и расписанных ваз с живыми цветами. Все этот так разительно отличается от привычного минимализма, прямых углов и стерильной городской чистоты, что первое время я чувствовал себя путешественником во времени, метнувшемся лет на пятьсот назад.
— Мы признаемся честно, вольный, — кулганец тяжело разворачивается и смотрит на меня сверху вниз. В черных глазах-бусинках, почти скрытых широкой коричневой «шляпкой», — ни единого чувства или мысли. — Вознаграждение могло тебя и не дождаться.
Мертвые глаза насекомого. Так на тебя может смотреть паук: невозмутимо и холодно, как на кусок дерьма или пустое место. Чем я был для кулганца — вопрос сложный. Вероятно, что интересной зверушкой. Не секрет, что их ученые в свое время отлавливали двоедушников для изучения. Всестороннего и обстоятельного.
Стоит ли говорить, что никто из них не покинул Либрию, кулганскую родину, живым?
— Я расстарался, чтобы вернуться вовремя, — от предложенных напитков я благоразумно отказываюсь. Крепкий алкоголь превращает меня в то еще животное.
— И нам нравится твой ответственный подход. Награда, в полном объеме, переведена на твой личный счет.
— Значит, я могу быть свободен.
Я не спрашиваю, потому что не собираюсь задерживаться. Внутри неприятно давит и жжет, а на самом краешке сознания скребется тревога. Именно сейчас, в этом самом кабинете, творится что-то жуткое.
Я чувствую это кожей, но не могу объяснить. Угрозу внушают мне тени у стены, изгиб гравитационной подвески, излишняя тишина, которую нарушает только мое дыхание.
Кулганец непривычно мнется, что-то хочет сказать… и от этого становится совсем тошно.
Странно шипит генератор речи, не в силах трансформировать рычание и бульканье, рвущееся из горла «библиотекаря».
Какого хрена происходит?
— Давай начистоту, — я скрещиваю руки на груди и пристально рассматриваю собеседника, стараясь не представлять, как он вообще проходит в двери с такой-то шляпой.
— Неспокойно последнее время.
Люблю такое начало серьезного разговора. Ты собеседнику прямой вопрос, а он тебе о погоде начинает рассказывать.
— Камкери проглатывают одну систему за другой, — я откидываюсь на спинку кресла, а мне в голову лезут самые мрачные мысли. Раз уж грибной посол решил поговорить о том, как плохи дела, то галактика катится к едрени матери, — мы на пороге войны.
— Вы на пороге истребления, — кулганец произносит это абсолютно будничным тоном — генератор речи не отражает никакой эмоциональной окраски, но меня пробирает крупная дрожь.
— Не слишком ли громкие заявления?
— Мы не делаем громких заявлений, вольный. Мы констатируем факты.
— И ты думаешь, что камкери нас истребят?
— Камкери — симптом. Они — сыпь, которая только указывает на болезнь. Сам источник заразы невидим для нас, — кулганец медленно подплывает к окну и смотрит на стену дождя за стеклом. — Скоро Совет предложит тебе работу. Не спрашивай у нас, почему тебе и откуда нам известно. Так случится.