Слабый скрип подвески ввинчивается в висок не хуже пули. Взгляд черных глаз пропарывает тяжелый воздух комнаты и врезается в меня, заставляет влипнуть в спинку кресла.
— Не принимай задание, вольный. Считай это дружеским советом.
24. Шиповник
Герант не соврал, предупредив, что начнутся тяжелые времена.
Сам он ко мне не заходит, упорно избегает, отчего внутри стягивается паршивое чувство обреченности. Я определенно что-то делаю не так, но не могу понять, что и как с этим дальше жить.
Давлю в себе навязчивое любопытство и у Эльзы не уточняю, бывает ли в гостинице двоедушник, говорит ли с ней. Может, обо мне спрашивает?
Отмахиваюсь, запираю в себе скулящее, болезненное разочарование и приучаю к мысли, что так и должно быть.
Это нормально.
Так и надо.
Случайный компаньон, что ушел заниматься своим делом. Разве я не знала, что так и будет?
Когда второй день на Заграйте подходит к концу, мне приходит сообщение от Бардо.
Точнее, он хотел бы, чтобы сообщение получила я лично, но так как никакого портативного средства связи у меня еще нет — радостную новость мне приносит Эльза.
Девчонка врывается в комнату, как к себе домой, и, сверкая глазами, тараторит, что «господин капитан» ждет меня у магистра Гильдии.
Отдает мне небольшую пластинку-браслет: если указать ей пункт назначения, то она будет проговаривать маршрут через наушник, идущий в комплекте — крохотный завиток из синего сцила, что служит и для связи со всеми доверенными лицами, знающими, как ко мне подключиться.
Эльза упирает руки в бока и смотрит грозно.
Видит, что я даже не собираюсь одеваться, и выкидывает из встроенного шкафа вещи на кровать.
— Давайте-давайте, что вы как улитка пьяная бродите! С ума сойти, вы с самим магистром повидаетесь! — девчонка выразительно указывает на белье и ждет, когда я справлюсь с застежками, а потом сама зашнуровывает на мне новую рубашку.
Пытаюсь оттолкнуть ее руки, но с таким же успехом можно противостоять порывистому ветру. Эльза проворная и юркая, как змея, — не уследишь за ней.
— Знаешь о нем что-то полезное?
— О магистре-то? Конечно! Он двоедушник, и зверь у него забавный. Почти такой же забавный, как твой ворон.
Черная груда перьев недовольно ворочается на спинке стула и протяжно каркает.
— У него тоже ворон?
— У него енот.
Я невольно хохочу, а Эльза качает головой, совсем как взрослая.
— Жирный такой, смешной шар доброжелательности, — бубнит девочка, — он почти не сидит взаперти. Может даже по городу самостоятельно разгуливать! Поговаривают, что магистр всегда одним глазом следит за окружающими, а одним — смотрит через своего зверя. Оттого и знает все, что в городе делается.
— Здесь к двоедушникам относятся совсем по-другому, — говорю тихо и отхожу в сторону, чтобы обуться.
— У тебя дома их обижали?
Эльза сцепляет руки за спиной и склоняет голову набок, будто прислушивается.
— Да, — отвечаю твердо. — Там многих обижали.
— И вас тоже?
Я так и замираю, с сапогом в руках, и поднимаю взгляд. Девчонка стоит у кресла и мягко поглаживает ворона. Птица не противится — скорее, делает вид, что ей все равно: топорщит перья и переминается с лапы на лапу, но не улетает и не растворяется зеленым дымом.
— Я… — слова встают поперек горла, и я не могу их выдавить, потому что боюсь Эльзу испачкать своим признанием. Светлый и добрый человек — зачем ей слушать о тех ужасах, что творились с полукровками в трущобах? — Всякое случалось. Иногда обижали.
— Герант сказал, что этого больше не случится.
Пристегиваю к бедру небольшую сумку — подарок Эльзы, и с досадой понимаю, что так и не забрала у Бардо оружие. Как-то за эти пару дней я окончательно размякла и думать забыла про клинок и револьвер.
— Ты его видела? — вопрос срывается с губ быстрее, чем я могу его удержать.
Но я правда хочу знать.
— Он каждый день приходил, как вы поселились.
Тяжело сглатываю и давлю в душе разочарование, что медленно, но верно поднимает голову.
— Сказал, что встретится с вами чуть позже. Когда вы все обдумаете. Странный он был: взволнованный, на себя непохожий, — Эльза хихикает и прикладывает ладошку ко рту. — Влюбился, что ли?
— «Все обдумаю»? — игнорирую последний вопрос, потому что такое обсуждать я точно пока не готова
Эльза пожимает плечами.
— Это его слова. Я мыслей не читаю.
***
Навигатор и наставления Эльзы помогают добраться до станции монорельса без особых проблем.
Голос девчонки постоянно звучит в голове. Или это голос навигатора? Тяжело разобраться, когда воздух буквально пьянит свежестью, а мир искрится золотой глазурью глубокой осени.
Реальность вокруг неумолимо размыта, и я едва ли замечаю прохожих — мне просто не до них. Рефлекторно отмечаю, когда кто-то подходит слишком близко или когда тон голоса чуть повышается, выдавая нетерпение, тревогу или удивление.
Отмечаю, чтобы тотчас забыть, потому что нет угрозы. Я не вижу опасности и стираю информацию, забрасываю ее в дальний уголок подсознания. Может, еще пригодится. Или нет.
Трудно сказать.
Отгораживаюсь от прохожих невидимой стеной. Многие чувствуют ее кожей, избегают столкновений, обходят стороной. Кто-то даже вздрагивает от случайного прикосновения к рукаву моей рубашки и поспешно бормочет извинения.
Напряжение ширится, но я пытаюсь держать его на поводке.
Дождь закончивается, оставив после себя только приятную прохладу и лужи.
Замираю на широкой платформе и смотрю туда, где скручивается башня Совета. Весь мир вокруг меня скручивается. Отмечаю, что очень уж много в Лагрисе спиралей. Город Пружин — вот как надо было его назвать.
Каждое третье здание — взведенная пружина, что вот-вот выстрелит в тускло-голубое небо.
Осмотреть хотя бы часть этого каменного гиганта, где мне, возможно, придется провести много времени, — лучший способ прочистить голову от всякой шелухи.
Монорельс останавливается в двух кварталах от Золотой площади: дальше движение любого транспорта было запрещено — только на своих двоих, но я рада возможности размяться еще чуть-чуть.
— «Три серебряных ручья» — рынок сциловых украшений. Самый большой в десяти ближайших системах…
Дальше я уже не слушаю. Камень под ногами и правда серебристого цвета. Точно таким же камнем облицованы некоторые дома.
Никто не зазывает людей на улице. Витрины, остекленные тончайшим красноватым сцилом, притягивают взгляд сами по себе, но я не решаюсь заходить. Среди красивых вещей чувствую себя неуютно, неправильно.
Как черное пятно на белоснежном платье.
Навигатор ведет меня правее, в обход площади, к кубу красно-черного стекла. Заглянуть внутрь невозможно — кажется, что стены не пропускают ни одного лучика света. Здание абсолютно гладкое, поблескивающее, как гладь озера в солнечный день. Никакого намека на дверь, даже панели никакой не видно, куда можно ключ-карту приложить. Но стоит мне подойти вплотную, как часть стекла вдавливается внутрь и отъезжает в сторону.
Но навстречу мне выходит совсем не Бардо.
— Здравствуй, Ши.
Герант слабо улыбается, а над головой каркает ворон и скручивается вокруг хозяина зеленоватой дымкой.
25. Ворон
Я не могу убегать от нее вечно, и, если быть совершенно откровенным, не хочу.
После встречи с кулганцем, что так неожиданно огорошил меня своим «дружеским советом», я даже подумываю совет этот принять: готовлю оружие, пополняю запасы, посещаю все известные мне точки сбора, где можно найти работу на любой вкус.
Но в один прекрасный момент малодушно срываюсь.
Заглядываю к Эльзе, спрашиваю о Ши.
Подыхаю от желания повидать Колючку, но сдерживаюсь, наступаю себе на горло, давлю первые ростки привязанности. Они еще совсем крошечные, робкие и неуверенные, но я пока не готов говорить с девчонкой.
Еще немного. Пусть подумает, подлечится, остудит голову.
Ее поцелуй не имел ничего общего с симпатией, просто попытка поблагодарить за заботу. Он совершенно ничего не значил, да?
Или я просто непроходимо тупой идиот, который перестал различать очевидные сигналы.
В режиме самоистязания я маринуюсь еще два дня, а потом срываюсь снова.
И первая же попытка слиться с вороном, чтобы понаблюдать за Ши, разбивает все мои планы к такой-то матери. Я искренне хочу убедиться, что Колючка в порядке: посмотреть, как она устроилась, пришла ли в себя.
И не могу оторвать взгляд от тонкой фигуры, затянутой в бирюзовую ткань рубашки. Рыжие волосы аккуратно заплетены в сложную косу, перехвачены полупрозрачной лентой; и Ши, вся она, до последней черточки и движения — охренеть какая красивая в этот момент.
Ши поворачивается к ворону, поправляет ворот, и я вижу, как она морщится, когда двигает рукой слишком резко.
Эльза не подвела: подобрала вещички безупречно, а у меня в горле — выжженная пустыня, и больно дышать из-за невидимой когтистой лапы, сдавившей грудь.
Я чувствую себя долбаным подростком: подсматриваю за женщиной, малодушно скрываюсь среди стали и камня города и даже не могу найти в себе смелости навестить ее.
Боюсь, что еще один поцелуй — и сорвусь. Наброшусь на Ши прямо в коридоре, сорву одежду и возьму все, что хочу. Всю ее: до самого последнего вздоха и крика. Оставлю на девушке отметки собственной одержимости и знак ворона, что навсегда свяжет нас.
До самой смерти.
Даже возможное безумие не пугает меня так сильно, как эта связь, но один только взгляд на Ши — такую трогательно-смущенную, растерянную и мягкую — срывает мне голову окончательно. «Кукушка» улетает в теплые края от одного только звука ее голоса: спокойного и тихого, бархатно-мягкого.
Она не боится, разве ты не видишь?
— Твой хозяин совсем нас забросил, — говорит Ши.
Ворон каркает в ответ и ластится к протянутой руке.
— Наверное, я что-то сделала не так, да?