И у существа не было рук. Только мощные крылья, кроваво-красные, не меньше шести футов в размахе. По-птичьи выгнутые в коленях ноги были увенчаны острыми кинжалами когтей. Один удар — и они могли бы выпотрошить человека в броне.
Тварь аккуратно повернулась в мою сторону, тихий клекот вырвался из горла, а в глазах застыл хорошо знакомый мне хищный интерес, какой бывает у охотника, заметившего добычу.
Клинок вошел в мощную шею по дуге, прорубив перья и толстую шкуру. Густая зеленоватая кровь брызнула в сторону, заляпав часть стены и пол. Рванув клинок на себя, я отскочила назад, когда воздух со свистом рассекли когти. Волоски на руках встали дыбом от одного только вида острых кончиков, будто специально заточенных, чтобы рвать плоть.
Тварь захрипела и подалась вперед, взмахнула громадными крыльями, заслоняя собой весь пролом. За ее спиной показались еще две тени, куда меньше своего командира, но такие же смертоносные. Оперение меньших птиц было темнее и тусклее, а крылья казались слабыми и недоразвитыми.
Может, это мать и ее птенцы? Она просто защищает свою территорию…
Бросив быстрый взгляд на Бурю, я заметила, как шевелятся его губы.
— Добей ее, — шептал он.
Птица тихо заклекотала, и оба птенца двинулись по дуге, обходя мать и не отрывая взгляд от меня. Когти у них были такими же острыми, как и у родителя, так что не получится отделаться царапинами. Бурю они в упор не замечали, что могло бы сыграть мне на руку, если бы он был свободен и вооружен.
Вязкая кровь стекала вниз по груди зверя, а в воздухе повис тяжелый горький дух. Почему она не падает? Такая рана свалила бы кого угодно!
Что-то над головой тихо скрипнуло, с потолка посыпалась мелкая пыль и осела на волосах и одежде. Один из птенцов пронзительно заверещал и ломанулся вперед, задев мать крылом, а я успела выставить клинок перед собой аккурат перед ударом клюва. Тварь даже не думала тормозить — навалилась всем весом. Острые когти вспороли бедро. Взвыв от боли, я умудрилась вывернуться, а тварь по инерции понеслась вперед, прямо к лестнице.
Шаг — и широкий дуговой удар отделил птичью голову от тела. Туша повалилась на землю и конвульсивно дернулась, расплескивая вокруг зеленую жижу.
Что-что, а у молодых птиц шеи не такие прочные, как у их мамаши.
— За тобой! — рявкнул Буря.
Я качнулась в сторону как раз в тот момент, когда птенец решил разрезать меня пополам крылом. Заостренные перья колыхнули воздух перед лицом, обдали меня жаром и горькой вонью. Пронзительный клекот хлестнул по ушам, но в ту же секунду оборвался, когда тварь налетела на клинок. Удар вышел неудачным — лезвие прошило птичий бок.
Пинок в грудь отбросил меня к стене, а сверху навалилась туша врага, прямо перед лицом щелкнул клюв, а налившиеся красным глаза обещали мне самую болезненную из возможных смертей.
Острие меча вошло в шею, как нож в масло. Провернув клинок, я чуть не задохнулась, когда в рот и нос брызнула кровь.
Птенец дернулся и откатился в сторону. Голова повисла на лохмотьях кожи, а само чудовище было мертво.
Обернувшись к птице-матери, я увидела стоящую над телом Ши. Один мощный удар закончил начатое, и обезглавленная мамаша мелко подергивалась на каменном полу.
— Как ты… тут оказалась?..
Язык распух во рту, боль прошила позвоночник раскаленной спицей. Рана на бедре пульсировала, разливала по телу тяжесть и жар. Точно невидимая многоножка пробралась под кожу и медленно, дюйм за дюймом, захватывала каждый мускул, мешала двигаться.
Комната перед глазами поплыла и накренилась в сторону, а уже через мгновение я удивленно рассматривала пыльные камни пола и слушала голос Ши — тихий, как шелест листвы.
Девушка трясла меня за плечи, что-то искала в сумке на поясе, но мне было все равно.
Я медленно тонула в кромешном мраке, где ни боль, ни жара, ни жажда уже не тревожили. Где не было тяжелых мыслей о доме, сомнений и разочарований в себе.
И мне это нравилось.
68. Фэд
— Ты уверен, Фэд? Это может быть ловушкой. Ты же не думаешь, что эта консервная банка может играть честно? Эй, ты меня слышишь вообще?
Я только раздраженно отмахнулся. Конечно, это все могло быть одной большой ловушкой, я прекрасно это понимал! Герант прав, но разве у кого-то на этом сраном корабле был выбор? Разве он был у меня? Время уходило. Ни Флоренс, ни Ши не могли ждать вечно.
— У тебя есть другие светлые идеи? М? Нет? Вот и у меня нет, так что просто заткнись и положи эту штуку в нишу.
— Если честно, то я восхищена твоей выдержкой, — едко заметила «Цикута», но ее слова я пропустил мимо ушей. В них было слишком много откровенной насмешки и злорадства, и кормить эту скотину собственным гневом не хотелось совершенно.
— Бардо. — Пилот обернулся, и его взгляд сказал все, что я хотел узнать. — Как только она получит все, что нужно…
— Я знаю, — мужчина нахмурился и глянул на куб, а затем понизил голос до заговорщицкого шепота: — Не дай ему ковыряться в тебе слишком глубоко, не позволяй отравлять разум. Я-то знаю, чем могут закончиться такие игры.
Невесело усмехнувшись, я хлопнул Бардо по плечу.
— Не хочешь потом оправдываться перед Авророй, если я умру?
Пилот наградил меня совсем уж мрачным взглядом.
— Твоя сестра знает, что ты — конченый психопат, — дернув кресло, он положил руки на штурвал, будто только он — единственный кусок стабильности в разрушающемся мире. — Но объяснять все это Флоренс — выше моих сил.
— Следи за показателями, — голос «хрустнул», как раздавленное сапогом стекло, и пришлось откашляться. Повернувшись к кубу, я скрестил руки на груди и окинул артефакт самым грозным из своих взглядов. — Герант! Ты знаешь, что делать?
— Разумеется. — Вольный вытащил из кают два кресла и поставил их возле куба. В одном развалился сам и устроил на коленях дробовик.
— Что вы задумали?! — зашипела «Цикута».
— Герант будет моей страховкой, — я наклонился к кубу и широко улыбнулся. — Я дам ровно столько, сколько нужно твоей «вольной птице» для поиска. И ты сразу же отпустишь меня — или разлетишься на сотню кусков прямо здесь.
— Вы же не психи, чтобы рисковать разгерметизацией! — хохотнула «Цикута», но через секунду смех стих и повисла гнетущая тишина. — Вы не посмеете.
— Только дай мне повод, — проворчал Герант, выразительно похлопав по оружию.
— Вольная птица…
Куб занервничал, я нутром это чуял. Артефакт или нет, а он тоже хотел жить.
— Ладно! — бросила «Цикута». — Я скажу, когда хватит, и он тебя отпустит.
— Гарантии?
— Мое честное слово, мясной комочек. В отличие от вас, людишек, я — существо с принципами.
— Да уж, конечно, — Бардо повернулся так, чтобы наблюдать за кубом и Герантом. Его взгляд мазнул по мне, светлая бровь вопросительно изогнулась. — Готов?
— Нет, — признался я честно. — Но выбор невелик.
Я устроился в кресле рядом с Герантом, положил руки на подлокотники и откинулся назад, чтобы кубу было удобнее оплести меня щупальцами.
— Начинай.
Куб ничего не ответил, и первое же холодное прикосновение вырубило меня, как удар меча.
***
Я помнил это место: моя комната в особняке отца.
Тут всегда было холодно, как в склепе, даже при врубленном на полную катушку отоплении. Здесь же был установлен камин, самый настоящий. Пережиток далекого прошлого, но отец любил такие вещи. Иногда я мог развести огонь и наблюдать за игрой пламени часами, перебирая в памяти бесконечно-одинаковые дни.
Из зеркала у стены на меня смотрел шестнадцатилетний парень. Высокий, остроскулый, нескладный, как веревочная куколка. Еще нескоро он оформится и войдет в силу, подрастет до пары сотен фунтов тугих мышц, натренированных для убийства и пыток.
Только глаза выдавали меня с головой. В шестнадцать они у меня были золотистыми, такими же, как и у матери. Полными восторга, ожидания какого-то неведомого чуда.
Чуть позже они нальются тьмой, пожиравшей меня год за годом.
Бесконечно.
Я узнал костюм с нашитыми на нем знаками нашего дома — двумя скрещенными мечами под трехзубой короной — и в груди шевельнулось дрянное предчувствие, постепенно переросшее в отвратительно-холодный ком паники.
Куб точно знал, где копнуть, а я не мог забыть. Легко вырвать воспоминания из человека, намеренно модифицировавшего собственные мозги.
Нос защекотал запах мяты и можжевельника, а от прикосновения к стеклу по руке пробежала нервная дрожь. Крутанувшись на пятках, я заметил на столе две вязальные спицы, оставленные матерью, и, схватив одну, полоснул по запястью острым концом.
Боль была самой настоящей, как и кровь, проступившая на рваной царапине.
Все это случится снова…
На самом деле.
В дверь тихо постучали, и я вздрогнул, выронив спицу из ослабевших пальцев. Она звякнула об пол и укатилась под кровать.
— Май дэлэй, — пробормотала служанка, показавшись в дверном проеме. Высокая худощавая женщина чуть склонила голову, в знак уважения, хотя сейчас-то я прекрасно знал, что она ненавидела меня всю жизнь, только и мечтая, когда «выродок» покинет поместье. Пожалуй, она была одержима идеальностью отпрысков дел Тирена даже больше, чем он сам, а я в эту картину идеальности слишком уж не вписывался. Ведь идеальным должен был быть не только я сам, но и моя мать. — Господин ждет вас.
Я знаю.
Ждет, чтобы принести в жертву мою первую любовь.
***
— Если бы ты мог выбирать, то кем бы ты был, Фэд?
— Я бы выбрал не быть двоедушником.
Предстоящий день вырисовывался в памяти с новыми и новыми подробностями, и когда я добрался до центрального зала, то ладони уже были мокрыми от волнения, а перед глазами стояла кровавая картина.
Эти чувства были мне чужды — они давно остыли, выдохлись, как выдыхается вино, если оставить его без присмотра, но возвращение в прошлое будто сорвало замки со всех пыльных сундуков, томившихся в моем разуме долгие годы. Я не хотел нервничать, но нервничал, не хотел бояться, но дрожал от ужаса, почти скулил от горя, потому что снова и снова вспоминал, чем закончится этот вечер.