— Что ты делаешь? — хриплю сдавленно.
А мужчина касается спины снова, вычерчивая на ней невидимые узоры.
— Целую тебя, разве не ясно?
Сгибаю ногу и бью назад. Оцепенение слетает в считаные секунды, когда слышу сиплый стон, а хватка двоедушника ослабевает. Я откатываюсь в сторону и выхватываю револьвер. Дуло смотрит в голову мужчины, а в моих руках — ни капли дрожи. Не могу сглотнуть вязкую слюну, воздух вырывается из легких раскаленными толчками, а палец мягко оглаживает спусковой крючок, но замирает, ведь двоедушник примирительно поднимает ладони вверх.
Веду плечами, потому что спина горит огнем там, где его губы касались кожи, а я не отвожу взгляд от лица Геранта и ищу, исступленно ищу то же выражение, что было у тех ублюдков в трущобах.
Если найду — пристрелю на месте.
Над головой что-то хлопает, и на плечо опускается зыбкая черная тень. Пронзительное «кар» прошивает ухо мелкими иголками.
Двоедушник может приказать ворону напасть?
— Ши.
Его голос — как сахар, треснувший под подошвой сапога. Раскрошился, разлетелся в стороны крохотными крупицами.
Сталкиваемся взглядами, высекаем искры из воздуха, а в горле — горький ком, потому что Герант напрягся и замер, будто к удару приготовился.
— За тобой, — шепчет он одними губами и тянется к дробовику.
7. Ворон
Идиот! Кретин! Тупица!
Ты что себе позволяешь вообще? С катушек слетел, мать твою наемничью?
Хриплю, а в глотке кислота плещется. Совсем сдурел, девчонку зажал, да еще и нежность эта непрошенная, ненужная. Прямо выворачивает всего, когда отметины на спине Ши вижу: не могу удержаться, хочу прикоснуться, стереть их, как стирают влагу с запотевшего зеркала.
И проклятый аромат шалфея путается в ладонях, прорастает под кожу, пускает глубокие корни. В мозгах полная неразбериха и кавардак, а я отчаянно ищу пути к отступлению и с досадой думаю, что с Анной все начиналось точно так же: ворон сделал свой выбор, но я не подумал сопротивляться. Погрузился в чувства с головой, а в итоге чудовищно облажался.
Внутри все содрогается при мысли о неизбежном финале.
Я еще могу вырвать первые ростки. Еще не поздно отбросить в сторону выбор второй души и идти своей дорогой.
Только бы до Заграйта добраться — а уж там наши пути с Бардо разойдутся.
Как и с Ши.
Вольный стрелок должен оставаться вольным.
Ради ее же блага.
В глубине серых глаз я замечаю туман безумия и отблески дикого пламени. Что ни говори, а бьет Ши, как таран, — едва могу разогнуться и поднять руки.
Мне больно видеть, невыносимо осознавать, сколь тяжело приходилось этой хрупкой девчонке в родном мире.
Остановись, Герант, ты только все усложняешь.
Ши что-то ищет во мне, к чему-то прислушивается и не вздрагивает, когда ворон садится ей на плечо, а я мысленно посылаю птицу на дальний хутор за все эти неприятности и ненужные чувства.
За спиной девушки что-то шевелится. Едва-едва, но я замечаю странное искажение, как рябь на поверхности воды.
Сжимаюсь и подаюсь вперед, холодею от мысли, что Ши не успеет увернуться.
— За тобой.
Мой шепот кажется оглушительным в навалившейся лесной тишине. Ши подбирается, втягивает носом воздух и чуть дергает плечом, чтобы ворон взмыл вверх. Его крик привлекает внимание охотника и… девчонка просто испаряется из моего поля зрения.
Одно мгновение — и дробовик плотно ложится в ладонь, а дуло смотрит точно в раскрытую пасть. Большую такую, усеянную иглами острых зубов.
Грохот — и тварюшка откатывается назад, верещит пронзительно и стягивается тугим клубком, как змея. Кожа, похожая на древесную кору, щетинится тысячами изогнутых колючек.
Ши возникает будто из воздуха и припечатывает тварь к земле сциловым клинком, обрывая крик в верхней точке.
Почему не стреляла?
— У меня только красный сцил, — она словно читает мои мысли и показывает на индикаторы на барабане, — здесь сухо для него, а перезаряжать некогда. Если в землю попаду, то все вспыхнет.
Блефовала, значит, когда пушкой угрожала?
Не обольщайся. Она просто башку бы мне отстрелила.
— Вот же мерзость, — поддеваю тело носком ботинка и переворачиваю.
Хмурюсь, когда замечаю, что у твари вполне себе человеческое тело: две руки, две ноги. И лицо, спрятанное под уродливыми шишками и наростами, — человеческое. Точнее, когда-то им было.
Кожа только грубая зеленовато-желтая и покрыта колючками. Никаких признаков пола. И пасть такая широкая, что туда можно голову целиком просунуть.
Девчонка бесцеремонно разводит мутанту челюсти, проверяет зубы, поворачивает до хруста гибкую шею, осматривает голову, скользит взглядом вниз, по лопаткам.
— Это ребенок, — вдруг говорит Ши, — лет семь-восемь. И у него первая стадия «бича».
Она переворачивает тело и указывает пальцем на красные отметины, проступившие на коже. Будто кто-то плеткой прошелся.
— Это проклятье камкери, — Ши сплевывает в сторону, поднимается и отряхивает руки, — пока не опасно, но через две недели он бы разносил заразу по всему лесу. И передавал ее любому, кто окажется рядом.
— Уходим, — подталкиваю ее к тропинке и чувствую, как напрягается тело под моей ладонью, — не хочется надолго оставлять Бардо.
Я говорю это грубее, чем собирался. Девчонка совершенно ни в чем не виновата. Выбор второй души — это только моя проблема, которая не имеет к ней никакого отношения. Ши не может это изменить, выбор просто происходит.
Проклятье всех двоедушников.
Знал бы, что меня ждет такая встреча, и нашел бы другой корабль, но Случай распорядился иначе.
Может, это судьба?
Отгоняю сумасшедшую мысль и иду за девчонкой, смотрю по сторонам, чтобы не пропустить новую угрозу.
— Если здесь был ребенок, то где-то будет и мамаша, — говорит она тихо. — Ты уже видел что-нибудь подобное?
Невольно напрягаюсь, потому что тон уж слишком отстраненный, как у робота. Ши будто замкнулась в себе.
— Нет. — Перезаряжаю дробовик на ходу: открываю пустой картридж и вставляю боеприпас одним быстрым движением. — Колонию просто бросили, когда деревья разворотили отстроенные базы. Если честно, я не хочу думать, откуда могли взяться такие мутации. И что эти деревяшки делали с местными женщинами.
— Слышишь? — Ши замирает на месте и напрягается, словно натянутая струна.
Я прикрываю глаза и зову ворона, что рассекает небо где-то над нашими головами. Чувствую, как сознание раздваивает, как часть моей собственной души устремляется вверх, чтобы окинуть территорию взглядом с высоты полета.
Вижу водопад неподалеку и колоссальное озеро: идеально круглое, будто вырезанное плазменным резаком, темное, почти черное, заключенное в оправу из белоснежной гальки.
Резко выдыхаю и зажмуриваюсь. Мне нужно несколько секунд, чтобы прийти в себя, и я, на самом деле, серьезно рискую, доверяя свою жизнь Ши. В моменты «разъединения» с вороном я уязвим, почти беспомощен, как ребенок.
Когда открываю глаза снова, то Ши на меня не смотрит — она сосредоточена на окружающем мире и крепко сжимает в руке сциловый клинок.
— Ты в порядке? — бросает она через плечо.
— Да, — кашляю в кулак и указываю в сторону от тропинки, — здесь водопад неподалеку.
Губы девушки размыкаются от удивления.
— Ты можешь смотреть глазами своего ворона?
— Все двоедушники так могут.
Ворон опускается ко мне на плечо и растворяется зеленоватой дымкой, впечатывается в грудь, вливается в вены жидким пламенем и обдает болезненным жаром мои кости. Сдавленно охаю, когда его ощущения скручиваются с моими в тугой клубок, когда чувства переплетаются, а я не в силах разделить их.
Жадно втягиваю носом раскаленный воздух — он печет горло, разрывает меня изнутри, но мысли медленно упорядочиваются, а перед глазами пропадает мутная красноватая пелена.
Я вижу беспокойство на лице Ши: серые радужки темнеют, как небо, затянутое грозовыми тучами. Тонкая рука тянется ко мне, касается плеча, и меня прошивает жаром до самой поясницы. Рефлекторно отталкиваю ее ладонь, грубее, чем собирался. Девчонка делает шаг назад и поджимает тонкие губы.
— Раз в порядке, то пойдем быстрее, — бросает резко и отворачивается.
8. Шиповник
Время тянется бесконечно, как и воздух, который обвивает лодыжки и запястья крепкими жаркими лентами. Приходится стянуть куртку и обвязать ее вокруг пояса, потому что в плену плотной ткани я медленно поджариваюсь, почти чувствую запах паленого. Дома лето было щадяще-теплым, а зима никогда не кусала морозом. Эта же планета походит на раскаленную сковородку.
Спустя час я ощущаю прохладу. Шум, раньше напоминавший слабый шелест листьев под ногами, усиливается. Мы медленно подбираемся к водопаду, о котором говорил Герант. Лес значительно редеет, деревья расступаются в стороны, открывая нам вид на темное озеро.
Оно не меньше трех миль в диаметре, а в отдалении видна дорога: вполне себе современная широкая стеклопластовая серая лента, ведущая от леса к водоему. Она густо поросла травой и мелким кустарником. Превратилась в воспоминание о первых годах колонизации. Я могла представить, как к воде подъезжают машины, чтобы загрузиться и вернуться на базу. Как все это прохладное великолепие проходит три ступени очистки, прежде чем использоваться.
Когда взгляд скользит вверх по дороге, я хватаю Геранта за руку и тяну назад, под защиту древесных стволов.
— Мы не одни, — говорю тихо и достаю револьвер.
Герант пригибает меня к земле, заставляя встать на колени и чуть ли не прижаться к лиственному ковру.
— Слишком далеко, — шепчу и поворачиваю голову к мужчине, — не могу точно сказать, что там происходит. Выпусти ворона.
— «Выпусти ворона», — передразнивает он, — я беззащитен, пока смотрю его глазами, улавливаешь? Если кто-то нападет, то я буду бесполезен! И, вообще, у нас нет времени для таких развлечений!
— Я тебя прикрою, если что! Мы должны узнать: кто тут есть, сколько их, вооружены ли они. Не горю желанием шастать по лесу, пока неизвестный враг дышит в затылок!