Вольный полет стал ему куда ближе борьбы на трассе.
И корабль он восстановил. В последнем сообщении от бабушки она хвасталась, как дед побил свой собственный скоростной рекорд, чуть не угробив правое крыло о какое-то очень незаметное дерево.
Теперь дед рассекал на «Вороне» в далекой-далекой звездной системе, где я почти никогда не бывал.
И зря.
Тоска по родным накатила с такой силой, что я боялся вздохнуть. Держался как мог, но «Цикута» все понимала. Считывала каждое движение мысли. Она была моим якорем в бесконечной тьме, за который я яростно цеплялся, и не давала провалиться в пучину апатии. Телепатам нужно куда больше поддержки, чем принято считать. Мы открыты для чужих мыслей и бед в то время, как стараемся прятать собственные.
Телепату сложно и невыносимо страшно впустить чужака в разум и дать там покопаться, но с «Цикутой» я чувствовал себя под защитой. Эта невыносимая самодовольная женщина разгоняла мрак, как маяк, который должен был вернуть меня домой.
Я невыносимо скучал по жене и детям. Даже по той девчушке, вывезенной с хищной планеты. Видел-то ее всего пару раз, а малышка уже сдружилась со всей родней, будто всегда жила с нами на Заграйте.
Я мысленно дал себе слово, что когда все закончится — если выживу — то увезу семью на Крокс. Тихий фермерский мир, который за столько десятилетий так и не задохнулся под стальной пяткой прогресса. Там у деда дом в лесах — красотища.
Сто лет их уже не видел, нельзя так.
— Все так и будет, — прошептала мне «Цикута» на ухо. — Вместе полетим.
— Я думал, люди для тебя — плохая компания.
— Да я просто издеваюсь над вами! — хохотнул корабль. — Ты не представляешь, как это: сидеть взаперти, чувствовать вокруг каждый проводок, кусочек стали и силовое поле, но не иметь возможности управлять этим самостоятельно. Без вас, двуногих. Это одновременно унизительно и страшно, понимаешь? — «Цикута» понизила голос до шепота. — Ты только не возвращай меня Госпоже. Я правда не хочу обратно в бордель.
— Мы с этим что-нибудь придумаем. Я тебе обещаю.
Нырнув вниз, я пронесся над «полом» странного тоннеля, но черные твари не хотели отставать. Я слышал щелчки и потрескивания, когда пушки выплевывали раскаленные белые заряды, но существ было слишком много — они буквально превратились в одну густую волну черноты, сдавливающую корабль со всех сторон. Удары когтей о защитное поле отдавались в позвоночнике уколами ледяных игл.
Я чувствовал боль «Цикуты» как свою собственную — тысячи и тысячи уколов разной силы, которые могли слегка щекотать или пронзать, точно раскаленное лезвие ножа, — но ничего не мог сделать — только лететь вперед и надеяться, что удастся прорваться.
Резкий подъем чуть не выбил весь воздух из моих легких, ремни впились в грудь с такой силой, что я услышал, как трещат ребра; а горький раскаленный воздух, несмотря на то, что система охлаждения работала на полную катушку, ворвался в горло и высушил его не хуже ветра в пустыне.
— Щиты скоро не выдержат нагрузки, — предупредила «Цикута».
— Что у нас на биосканере?
— Через тысячу ярдов поверни направо и резко уходи вниз. Если, конечно, мы продержимся эту тысячу ярдов.
— Не говори под руку! — рыкнул я в ответ и крутанулся в воздухе, пытаясь отбиться от надоедливых черных «мошек», но те упорно липли к щитам, как пиявки.
— Я всегда много говорю, когда нервничаю, — хмыкнула «Цикута». Правда, в ее голосе не было привычной веселости — только серьезная холодность, которая тщательно прятала под собой какой-то глубинный, настоящий страх.
Машины тоже не хотели умирать. Они боялись боли, как и любой нормальный человек.
— Мы выберемся и улетим на Крокс, с семьей. И с тобой тоже, — сжав штурвал, я рванул в сторону и резко увел «Цикуту» вниз. Корабль словно увяз в киселе, воздух раскалился до такого состояния, что мне казалось, будто я глотаю расплавленный металл. От перегрузки в груди сворачивались клубки колючей проволоки, но сбавлять скорость было смертельно опасно. Скорость — это единственное, что еще хоть как-то сдерживало нападавших.
— Вниз! — взревела «Цикута».
Рывок!
Перед глазами заплясали кроваво-красные мушки, а во рту стало горько от накатившей тошноты. Нос защекотал запах паленого, точно кто-то поджег шерсть какого-то животного.
Вокруг заскрежетал металл, заискрились щиты. От разрывающего визга заложило уши, а корабль вздрогнул, резанул крыльями по блестящим от влаги стенам — и через секунду мы вывалились в кромешную темноту. Лучи фонарей чертили по непроницаемому мраку, но я не видел ничего. Мы будто провалились в бездонную пропасть, зависли где-то в беззвездной бесконечности, где не было ни верха, ни низа, ни сторон света, никаких ориентиров.
— Смотри, — прошептала «Цикута» мне на ухо.
Стены корабля стали прозрачными, и в топкой темноте нечто вспыхнуло красным. Прожилки потянулись в вертикальной плоскости, расползались в стороны, точно сосуды, которые медленно наполнялись кипящей кровью. Свечение угасло и через мгновение вспыхнуло снова.
Нечто вспыхивало и гасло снова и снова.
Пульс! Вот что мне это напоминало. Биение огромного сердца, заполнившего собой все пространство от края до края. Краснота не была однородной: тут и там проступали густые чернильные пятна и втянутые рубцы, которые я сразу узнал.
— Он заражен «бичом».
— Было бы странно, если бы камкери не подбросили ему свой маленький сюрприз.
— Это нужное место?
— Для удара подойдет, но ты отвлекаешься, коржик. Я фиксирую множественные цели. Наши преследователи никуда не делись!
Затрещали пушки, выхватывая из темноты зубастые пасти и блестящие щупальца.
— Бардо, что бы ты там не задумал, делай это быстрее! — крикнул Герант.
— И как мы попадем внутрь? — я завис в сотне футов от пульсирующей красной стены и не мог найти ни единой бреши, чтобы пробраться внутрь.
— Так стреляй, чего ты ждешь?!
— Прямо вот в это?!
— Ему этот «плевок», как укол булавкой, а мы сможем пробраться внутрь! — рявкнул корабль и активировал орудия, которыми я мог бы управлять из пилотского кресла. — Один. Точный. Удар.
Залп вышел такой силы, что я на мгновение ослеп и оглох. «Цикута» явно переборщила с мощностью, отчего я даже испугался, что не смогу справиться с управлением; но корабль сам на несколько драгоценных секунд перехватил штурвал, позволив мне прийти в себя и вытереть выступившую на лбу испарину.
Выстрел оставил после себя аккуратный надрез, который мог бы пропустить внутрь два корабля, но — в масштабах сердца целиком — казался крошечной царапинкой на теле гиганта.
Удар в бок был таким неожиданным, что я сдавленно охнул и услышал в наушнике цветистую ругань Ши. Корабль покачнулся, щиты заискрили и вышли из строя, оставшись только на носу и двигателях, открыв бока для атаки.
Что-то липкое чужеродное и холодное пробралось в самую глубину сознания и развернулось там во всю ширь, расправило скользкие черные крылья, похожие на изодранные тряпки. Невыносимый, безумный голос скрутил внутренности, выморозил их до самого донышка, и в голове колоколом гремела только одна мысль:
Голоден! Я так голоден…
— Бардо, не впускай его!
— Я… не могу…
Острые когти впились в мякоть разума, оставляя за собой кровоточащие борозды. Обхватив голову руками, я весь сжался, попытался дотянуться до венца — но куда там! Будто чья-то невидимая рука вдавила меня в спинку кресла, стиснула горло с такой силой, что потемнело в глазах. Чувство одиночества, бесконечной тоски и терзающий голод обрушились на меня единым потоком — и я захлебывался в нем, не в силах сделать хотя бы крохотный вдох.
Помогите…
— Бардо!
Голос Флоренс белоснежной вспышкой рассек агонию, но всего на миг, перед тем, как колоссальная туша пожирателя планет обрушила на меня весь свой гнев и боль, разочарование от несбывшихся надежд, страх и ненависть к тем, кто бросил его одного, потому что существо было «не таким», как привыкли его соплеменники.
Они отгородились, и вот что из этого вышло…
— Помоги, «Цикута», что мне делать?!
— Проход затягивается, сахарок, залетай внутрь, мать твою!
В горле противно булькнуло, и с трудом коснувшись лица, я почувствовал влагу, а пальцы стали красными от крови.
Кровь носом пошла.
У меня такого с самой академии не случалось…
Последняя мысль робко вспыхнула в темноте и угасла, позволив холоду поглотить меня.
91. Ворон
Флоренс вела корабль так уверенно, будто сто лет сидела за штурвалом. Недовольного ворчания «Цикуты» я не слышал; впрочем, меня больше волновало состояние друга, которого девчонка Фэда умудрилась отстегнуть от кресла, разорвать ворот рубашки и сделать Бардо несколько инъекций под чутким руководством механической стервы. На голове друга поблескивал венец Тишины, а я с содроганием вспоминал ужас и холод, накативший на нас всего на несколько секунд.
Через связь я слышал тихое бормотание Фэда и плач Ши. Каждый отреагировал на ментальную атаку по-своему, но очевидно, что основной удар принял на себя Бардо. И сколь безумным везением оказалось то, что Флоренс вообще не поддалась внушению.
Она вела себя так, будто ничего не происходило: лицо было бледным, взволнованным, но девчонка явно не слышала того, что бушевало в головах остальных. И спасибо тебе, Саджа, за то, что избавила хотя бы одного из нас от этого ужаса.
«Цикута» подняла ментальный заслон, отсекая нас от мыслей чудовища-пожирателя. На сколько ее хватит — я не мог знать, а корабль на вопросы не отвечал. Будто отстранился и наблюдал только за одним человеком на борту — пострадавшим Бардо.
— С ним все будет хорошо? — спросил я. Хотелось просто услышать едкое замечание, привычное подшучивание, понять, что все не так плохо, как кажется.
Накатила привычная паника, а мысли — одна хуже другой — роились в голове, словно мухи. Флоренс вроде вела себя как уверенный пилот, но наверняка она в последний раз сидела за штурвалом симулятора еще в учебке. Фэд не выказывал никакого беспокойства — только сжал крепко плечо девчонки и посмотрел вперед, туда, где лучи прожекторов выхватывали из едкой густой черноты пульсирующие стенки огромного сердца.