Безутешный отец обратился за помощью к св. Гильдасу, который оживил Трифинию (позднее она родила мальчика и ушла в монастырь). Затем аббат направился к Комору и бросил в него «горсть пыли» (une poignée de poussiere), которая тяжело ранила графа Корнуальского. На этом рассказ заканчивался.
Помимо подробно разработанного здесь мотива убийства беременных женщин, история Комора интересна для нас и с другой точки зрения. Именно она может поставить под сомнение версию о том, что Жиль де Ре был прототипом героя сказки Шарля Перро.
В современной литературе уже высказывалось предположение о том, что сказка о Синей Бороде складывалась на основе легенды о короле Коморе[730]. На мой взгляд, эта гипотеза действительно заслуживает внимания.
Во-первых, мы имеем дело с персонажем бретонской истории (или, вернее, бретонского фольклора). Во-вторых, изначально его история никак, по всей видимости, не была связана с процессом против Жиля де Ре. Хотя мы не знаем точно, когда возникла эта легенда, но даже в XVI в. в ней не было ни малейшего упоминания о нашем герое[731]. Наконец, в-третьих, между историей Комора и сказкой о Синей Бороде есть несомненное сходство. Оно заключается не только в использовании одного и того же литературного мотива — мотива убийства многочисленных жен. Так, обращает на себя внимание несомненное сходство в описании заключительных сцен, разыгравшихся между Комором и Трифинией и между Синей Бородой и его женой:
«Он нашел ее, и тогда бедная дама бросилась на колени, подняла руки к небу и со слезами на глазах стала молить о пощаде. Но жестокий палач не обратил внимания на ее слезы, схватил ее за волосы и нанес ей сильный удар мечом, ударив им ее по шее и отрубив голову»[732].
«Синяя Борода принялся кричать так, что весь дом задрожал. Бедная женщина сошла и бросилась к его ногам, вся растрепанная и заплаканная. „Это ни к чему не приведет, — сказал Синяя Борода, — нужно умереть“. Потом схватив ее одной рукой за волосы и занеся нож другой, он уже собирался отсечь ей голову. Бедная женщина, повернувшись к нему и глядя умирающими глазами, просила дать ей одно мгновение, чтобы приготовиться к смерти»[733].
О том, что история Комора дает основания увидеть в нем прототип Синей Бороды, свидетельствует, на первый взгляд, и любопытный текст конца XVIII в., не попадавший до сих пор в поле зрения специалистов. Речь идет о сочинении некоего Жака Камбри, описавшего свое путешествие по Бретани в 1794–1795 гг. В нем говорится, в частности, о том, как в один прекрасный день рассказчик «прибыл к подножию величественных полуразрушенных стен, поросших ежевикой, терновником, кустарником и деревьями. Башни еще держались, но вид у них был заброшенный и грозный. То был замок Карноэт (Carnoët), где в свое время обитал барон Синяя Борода, душивший своих жен, как только они становились беременными. Сестра одного святого стала его женой. Когда она почувствовала, что забеременела, то попыталась бежать, чтобы спасти свою жизнь. Ее ужасный супруг пустился за ней в погоню, догнал и отрубил ей голову, а затем вернулся в свой замок. Святой, узнав об этой жестокости, воскресил несчастную и отправился в Карноэт, однако барон отказался опустить подъемный мост. Три раза святой просил впустить его, но безуспешно. Тогда он взял горсть пыли и бросил ее в воздух. Та часть замка, где находился барон, провалилась под землю, и дыра на этом месте существует до сих пор. По словам местных жителей, они никогда не отваживаются приближаться к руинам, так как боятся стать жертвой огромного дракона, там обитающего»[734].
История Синей Бороды, рассказанная Жаком Камбри, в мельчайших деталях повторяет легенду о Коморе. За одним исключением. Главный герой назван у Камбри бароном, что заставляет нас вспомнить о Жиле де Ре, действительно носившем этот титул.
Как мне представляется, уязвимость гипотез современных исследователей о генезисе сказки «Синяя Борода» состоит в том, что все они пытаются найти единственного прототипа ее главного героя. Для одних это, безусловно, Жиль де Ре — и сказка о нем, по их мнению, возникает в конце XVI в., т. е. примерно через полтора столетия после его смерти. (Этих исследователей беспокоит всего один вопрос: как в сказке вместо убитых мальчиков появляются женщины — жены Синей Бороды[735].) Другие настаивают на кандидатуре бретонского короля (или графа), полностью игнорируя как личность Жиля де Ре, так и весьма важный вопрос о времени возникновения легенды о Коморе и, соответственно, самой сказки.
В этой ситуации текст Жака Камбри обретает для нас особое значение, поскольку указывает на смешение всех трех персонажей — фольклорного, исторического и литературного. Записанный позднее сказок Ш. Перро и, по-видимому, независимый от них, этот рассказ дает представление об ином варианте бытования сказки о Синей Бороде в Бретани, а кроме того — о более сложном генезисе образа главного действующего лица. Думается, что текст, записанный Шарлем Перро — всего лишь один из возможных (к тому же достаточно поздний) вариант интересующей нас сказки[736].
Пытаясь проследить пути ее создания, мы, к сожалению, можем выделить и исследовать лишь те мотивы, которые были зафиксированы в письменной традиции. Хотя их основная часть имеет, безусловно, фольклорное происхождение, мы не в состоянии оценить, насколько большое (а, возможно, решающее) влияние оказала на окончательный вариант сказки традиция устная. Таким образом вопрос об «участии» (или «неучастии») Жиля де Ре в создании образа Синей Бороды представляется мне одним из немногих действительно решаемых на доступном нам материале.
Если допустить, что легенда о Коморе и, безусловно, связанный с ней изначальный вариант сказки предшествовали по времени процессу над Жилем (либо существовали с ним параллельно, т. е. независимо от него), многие вопросы, считающиеся до сих пор спорными или неразрешимыми, снимаются сами собой.
Так, в частности, исчезает проблема таинственной трансформации якобы убитых Жилем мальчиков в жен Синей Бороды, поскольку его судебный процесс перестает быть первым звеном в цепи рассматриваемых событий, и, следовательно, никакой трансформации не происходит вовсе. Да и сам герой не может более претендовать на роль единственного возможного прототипа Синей Бороды. Скорее, следует говорить о влиянии самой сказки на процесс сира де Ре, на его образ в памяти ближайших и более далеких потомков. Именно этим влиянием мы можем отчасти объяснить возникшие позднее обвинения Жиля в убийствах беременных женщин.
Если представить процесс мифологизации личности Жиля де Ре графически, то вместо «традиционной» схемы, связывающей напрямую двух героев:
процесс Жиля де Ре: убийство мальчиков — > сказка «Синяя Борода»: убийство жен
мы получаем весьма сложную систему, в которой оказываются задействованы самые разнообразные — как литературные, так и реальные — персонажи:
Как мне представляется, нантские судьи совершенно сознательно использовали в деле Жиля де Ре хорошо им известные принципы построения сказочного нарратива. Они предоставили окружающим самую простую — я бы даже сказала, примитивную — объяснительную схему действий обвиняемого, превратившую его в настоящего — такого страшного, но вместе с тем и такого понятного (понятно, почему страшного) — сказочного злодея.
«Известен рецепт хорошей фантастической сказки: начните с точных портретов каких-нибудь странных, но реальных личностей и придайте им черты самого мелочного правдоподобия. Переход от странного к чудесному почти незаметен, и читатель таким образом окажется в области фантастики раньше, чем успеет заметить, что покинул действительный мир»[737].
Стоит ли говорить, что многие знатоки истории Жиля де Ре так и не заметили этого перехода? Для них он до сих пор остается Синей Бородой, страшным сказочным персонажем, настоящим преступником, которого, возможно, никогда на самом деле не существовало…
Глава 8Выбор Соломона
Я буду покупать у вас, продавать вам, ходить с вами, говорить с вами и прочее, но не стану с вами ни есть, ни пить, ни молиться.
Процессы Марион ла Друатюрьер, Жанны д'Арк и Жиля де Ре наглядно демонстрируют, каким образом в средневековом суде создавалось обвинение того или иного конкретного человека в уголовном преступлении, какие фольклорные и литературные аналогии, какие топосы для этого использовались, как формировалось общественное мнение, как, возможно, невиновного человека превращали в преступника и маргинала.
Однако средневековое общество знало и настоящих, не выдуманных маргиналов. Их отличали по социальному статусу (бродяги и нищие), по физическим недостаткам (прокаженные) или по вероисповеданию. К этим последним в первую очередь относилось еврейское население европейских государств. Взаимоотношения королевской власти с евреями, проживавшими во Франции, не раз становились предметом специального рассмотрения. И все же судебная, тем более уголовная средневековая практика в отношении евреев изучалась до сих пор недостаточно.
Благодаря «Регистру Шатле» у нас есть возможность проследить перипетии одного из таких процессов; выявить сходство и отличие подобных судебных казусов от дел, в которые оказывалось замешано христианское население страны; увидеть, как строилось обвинение и на чем основывалась линия защиты.