Ars Victrix[217]
Когда твой путь – мученье
Средь вечной маяты, —
Рождаются творенья
Особой красоты.
Просторны, как сандальи,
Стихи быть не должны,
Поэт, надень, мы ждали,
Котурны, что тесны.
И новым дарованьям
Оставь безвольный слог.
Смотри, твоим писаньям
Нужна отделка строк.
О, скульптор, глину гордо
Не нужно больше мять,
Паросский мрамор твёрдый
Рукам твоим под стать.
Сатира вид рогатый —
Для бронзы Сиракуз;
На прожилках агата —
Черты прелестных Муз.
Художник, вдохновенно
Смешай-ка новый тон,
Эмали цвет отменный
В огне печи рождён.
Исчезнут даже боги,
Но Рифмы – никогда;
Они придут к нам, строги,
Сквозь долгие года.
Резец, перо и краски —
Прекрасного столпы.
Шедевр подвергнет встряске
Молчание толпы.
Из сборника «Собрание стихотворений» т. 1 (1895)
Urceus Exit[221]
Я задумывал Оды,
Но вернулся к Сонетам.
Началось это с моды.
Я задумывал Оды,
Только Роза у входа
В новой шляпке с букетом.
Я задумывал Оды,
Но вернулся к Сонетам.
Из сборника «Собрание стихотворений» т. 1 (1895)
Забытая Могила[222]
Уйдя от пыли городской
Туда, где свежесть и покой,
Где на пригорке, возле ската,
Лежат ведёрко и лопата,
Ты в стороне услышал плач —
Скорбел об умершей богач.
Пройдя боярышник, вокруг
Свой розоватый дождь цветущий
На все могилы грустно льющий, —
Ты на одну наткнулся – вдруг.
Как странно! Трав густые гривы,
Казалось, были несчастливы,
И плющ тянул наискосок
К соседней урне свой росток.
Плита засыпана, ты взгляды
Бросал, нагнувшись у ограды.
Где имя? Цифры «7» и «6»,
«Несчастья», «Небо» – смог прочесть.
И дальше надпись пробегая,
Читал – Ирония какая! —
«Ушла, но вечно дорогая».
Из сборника «Собрание стихотворений» т. 1 (1895)
Рондо к Этель[223]
Той, которая хотела бы жить:
«В те времена чаепития с Чепцами и Кринолинами
(или в то время, когда носили Парики»[224])
«В те времена»! бы платья шик
Лишь подчеркнул твой милый лик;
Ты как БЕЛИНДА[225] мушке рада;
Была б Пастушкою-отрадой,
Надев напудренный парик!
А я б в словах своих достиг
Тщеславья СЭРА ПЛУМА вмиг,
Играя тросточкой с бравадой
«В те времена!»
Коль каждый в роль свою проник:
То был бы наш успех велик!
Презренье – ты, а я – досада:
Сам Август выдал бы награду![226]
Но…страсть была б сильна, иль пшик, —
«В те времена!»
Из сборника «Собрание стихотворений» т.2 (1895)
В том вечном сне
В том вечном сне, когда одет
Мой камень будет в первоцвет,
Хоть мир венцом желанных благ
Одарит прах мой кое-как,
Я не спрошу, не дам ответ.
И не увижу там рассвет,
И не услышу ветра, нет,
Немой, как сотни бедолаг
В том вечном сне.
Но я живу, мечтой согрет,
Что кто-то скажет: «Вот поэт.
Он заключил с Искусством брак,
Позору и разврату враг».
Смолчат? – О, память, ты – во вред
В том вечном сне.
Из сборника «Собрание стихотворений» т.2 (1895)
Песня Сада
Здесь цветут в укромном месте
Гиацинт и роза вместе,
Здесь, у простеньких стеблей,
Щегольнул огнём алтей.
Здесь для каждого видны
Званья, ранги и чины.
Все сезоны держат путь
В тихом месте отдохнуть;
Персик, смоква, абрикос
Здесь созреют среди лоз,
Где достаток лёг волной,
Что не видел Алкиной[227]!
Среди зелени аллей
Дрозд порхает всё смелей;
По стене ползёт пчела,
Как на праздник, весела;
Ещё тихо – но вдали
Шум подвижников земли.
Здесь длинны и дерзки тени,
Здесь встречаются для пенья.
О, сад-бог, даруй мне свет,
Коль мирского рядом нет,
Коль я снял печалей груз —
Отыскать прекрасных Муз!
Эдмунд Уильям Госс[228](1849–1928)
Из сборника «Мадригалы, песни и сонеты» (1870)
Воспоминания
О, девы зеленеющей долины,
О, странницы средь вереска болот,
Хозяйки дальних склонов и высот,
Куда борей врывается лавиной.
Они в туниках, с песнями Эллады,
Ко мне идут сквозь Южные врата:
Тела лилейны, розовы уста,
Фиалки глаз – души глубокой взгляды.
Одни в венках, где гиацинт и моли[229],
У них улыбка грусти на губах,
А сумерек вуаль на их глазах
Скрывает сласть и негу меланхолий.
Другие шли с гирляндой мандрагоры[230] —
Подлунные в полях Цирцеи сборы.
Живая картина
Постукивала туфельками вяло
Она порывам ложным вопреки,
А тёмно-красной розы лепестки
Волна её златых волос объяла.
На пчёлку, что о мёде зажужжала
И жёлтые надела пояски,
Она глаза подъяла от тоски
С коленки, где луч солнца полз устало.
На лестнице шагов раздался звук,
Всё выше, всё настойчивей, шумливей —
К её лицу опять прилила кровь.
И соскользнул бутон по прядям вдруг,
Лишь запылали щёки, и в порыве
С любовью страстно встретилась любовь!
Песня кавалера
Дева стой и улыбнись,
К моей лютне повернись!
Твоих вздохов аромат,
Дверец розовых дитя,
Так звучит, как будто ад,
Что влюблённых бьёт, шутя;
Эту музыку он, ах!
Ищет всё ж в твоих глазах, —
И тогда я серенадой,
Восхищу тебя как надо.
Дева, стой! Часы мелькнут;
День придёт, погибнув тут;
В волосах у всех мужчин,
Что прекрасны и храбры,
Вьются тис и розмарин;
Время есть и для игры.
Пусть не числятся в глупцах,
Страсть раздуй ты в их глазах,
Прежде чем сойдут в могилу;
Там ведь нет лобзаний милой.
Из сборника «На виоле и флейте» (1873)
Счастливая любовьСонеты
II. Ликование
Как тот ребёнок, что в мечтах, вне мира,
Во мгле надежды смотрит на закат,
Когда все окна Запада, подряд,
Открыты для чистейшего Зефира,
И видит в грёзах своего кумира —
Архангела у грозных, жгучих врат,
И полн желанья бурного, и рад
Узреть его опалы и сапфиры;
Так я, кем дух Эрота оживлённый,
Незваный, бесконтрольно управлял,
Бороться, осчастливленный, не стал,
Открыл все окна, сердцем окрылённый,
И ветерок, с которым дух блуждал,
Принял душой, ни дерзкой, ни склонённой.
IV. Печаль и промедление
Не ждёшь ли от Любви ты час летучий,
О сердце! Иль поля не зелены,
Коль волны их колосьев не видны?
Иль новый не красив цветок пахучий?
Иль солнца луч не тронет нас, могучий,
Когда, устав, он ищет глубины
Морской, там, где Фетида[231] видит сны
Беззвёздной ночью, краткой, но тягучей?
Полна терпенья верная Любовь:
Ей мил и зимний сон, и хор весенний,
И ждёт она, что лето оживёт,
И знает – уголки лесные вновь
Зажгутся от зелёного цветенья,
А ласточка дождь тёплый позовёт.
VII. Замечание
С террасы той, что в озеро глядится,
В углах тенистых сидя, как в саду,
Мы смотрим на вечернюю звезду,
Из лютни звуки пробуют родиться.
Сердца у нас в тоске грозят разбиться,
Я взгляд её, смотрящий вдаль, всё жду.
Но словно ищет дальнюю гряду
Её душа, где солнца круг садится.
С пылающим лицом у балюстрады,
На милую бросаю ждущий взор,
Пока луна не выйдет на простор,
Луна Любви; и долг моей услады —
Надежды не оплатит так, как надо,
И не пойму, что я не люб с тех пор.
X.Сомнение
Павлин кричал и важничал слегка,
В лучах искрились капельки фонтана,
Шумя, во двор спустились люди рано,
Забыли в счастье – жизнь-то коротка.
Мы в башенке смеялись у окна,
Вдруг Аполлон, похожий так на Марса[232],
Плюмаж пурпурный, яркая кираса,
Внизу сдержал галоп у скакуна.
Я видел, горд был рыцарь, без сомненья,
И сердце моё дрогнуло впотьмах:
Она, Любви не ведая смятенья,
Моей руки коснулась благосклонно;
Но выбор я прочёл в её глазах,
Сердясь от ласки, как ребёнок сонный.
XI. Подслушивание
В деревьях май поигрывал с листвой,
Краса моя сидела одиноко,
Где папоротник, выросший высоко,
Скрывал её за густью вековой.
Её лицо и пряди над кустом
Виднелись чуть, она читала, млея,
Весь в пятнах тени от листвы над нею
С чудесными стихами толстый том.
Сплетал в нём Чосер[233] горестную тему,
Ту, где была Крессида неверна,
А Троил тосковал о ней безмерно;
Но вот, закрыв печальную поэму,
Спит против неба синего она,
Поклявшись, что сама любила б верно.
XIII. Самонадеянная любовь
Весь день блуждали мы рука к руке,
На тропках чудных пир любви вкушали,
И пальцы в изумлении дрожали
Мои в её спокойном кулачке.
Средь нив сидели мы на бугорке,
Где шея моя – солнце – ей нагрело
Златые пряди, что вились несмело
Вдоль моего плеча на ветерке.
И так играли мы другими днями,
Пастух, пастушка, с мнимым посошком;
Под вязом – тень ли, свет – был тихий дом,
Где страсти новой в нас пылало пламя,
Затем спустились мы и шли часами
В долине, рядом с искристым ручьём.
XV. Примирение
Средь вереска[234] гуляя на рассвете,
Что небо зарумянил полосой,
Увидел я обрызганный росой
Её хитон среди густых соцветий.
Она шептала – «Нет» – в своём ответе,
Лежала, отвернувшись, со слезой;
Затем, привстав, со всей своей красой
В мои объятья бросилась, как в сети.
Издалека на нас смотрел Эрот,
Но прилетел, и закричал в полёте:
«Не думайте, что от меня уйдёте;
И там, где вы – всегда я с вами. Вот!»
Всё ж двое мы – не трое, при подсчёте,
Хотя Эрот – звезда, мы – небосвод.
XVI. Страх Смерти
Самонадеян, юн и полон сил,
Я под окном, в тиши ночной прохлады,
Пропеть ей собирался серенады,
И о любви в мечтах своих просил.
Но вдруг, костями белыми звеня,
Выходит Смерть из тени кипариса,
Ко мне подсев с гримасами актрисы,
И лютню отобрала у меня.
Когда с небес холодных золотая
Взглянула в глубь беззвёздных вод луна,
Прекрасный лик блеснул мне из окна;
Я, Смерти не боясь, в улыбке тая,
Стал на головку милую смотреть.
Потом назад, и что! Сбежала Смерть!
XX. Эпиталама
В лилейных прядях, на педаль органа
Любовь своею ножкой белой жмёт,
Как запах плода льётся гамма нот,
И ладаном наполнен воздух пряный.
Там, в алтаре с оградою чеканной,
Священник пальму и потир несёт,
А музыканты с лютнями вперёд
Идут средь дев, что свежи и румяны.
В венцах мы видим солнце на рассвете:
Авроры алой золотой наряд.
Пока поют дискантом чистым дети,
И мальчики кадилами звенят,
Любовь на хорах с радостною силой
Нам жизни увертюру завершила.
Прощание
Твоё лицо не вижу боле!
Плющ на крыльце, листва в садах
Зря шелестят теперь на воле —
Я им не рад, увы и ах!
В бесчувственных морях.
Когда же яркой чередою
Сквозь воздух ударяет свет,
Там, между ветром и водою,
Мне шлёт видение привет:
Восторга слабый след.
Как человек, чьи дни и ночи
В плену любовной маяты,
Когда-то мать свою воочью
Узрит с небесной высоты
Со взором чистоты;
Так я, кто в глубине опасной
Средь бурных волн хотел играть,
Во сне смогу ли ежечасно
Я о лице твоём мечтать,
Где тишь и благодать.
Рай
Её глаза – два голубка,
Её уста как вишни красны,
Как нектарин щека гладка,
В цвет абрикоса – прядь атласна.
Смеются все её черты
Над зрелым плодом, над цветками,
И ароматные мечты
В ней распустились лепестками.
В её изгибе нежных губ
Соединились Рай и Ева,
А я, Адам, кто рыж и груб,
Я недостоин милой девы.
Её люблю я всё сильней,
И чаю в высоте небесной
Познать красу души у ней
Посредством красоты телесной[235].
Гвиневра[236]
В жаркую ночь под сенью роз
(Персик, яблоко и абрикос),
Что вьются осенью в глубине
Сада по высокой стене,
Гвиневра, словно закат, в огне,
Страсть Ланселоту сулит средь грёз.
У окна, наверху, невидим, один
(Орех, яблоко и нектарин),
Гавейн[237] лениво начал бренчать
На лютне, и смог, наконец, узнать
Лик страстный и Королевы прядь.
Усмехнулся зло паладин.
Долгий поцелуй слаще вина
(Орехи вишня, смола, сосна),
Как лёгок ножек её нажим
По листьям багряным, сухим,
Простилась с любимым своим,
Заливаясь румянцем она.
Горе душе, чей порыв смирён,
(Мухомор, полынь и паслён),
Горе чарующей той красоте,
Доблести дней, ночей чистоте,
Горе, розе – чернеть на кусте,
Горе, сердцу – терзанья и стон.