Мёртвый поэт[282]
Он прошлой ночью снился мне, и свет
Его лица не затеняло горе,
Как прежде, в нарастающем мажоре
Его я слышал голос – самоцвет.
Банальный вид скрывал величья след,
Из пустоты явив нам чудо вскоре,
Пока весь мир был в чарах на просторе,
И жалкий люд был в красоту одет.
Снаружи крепко запертых ворот
Скорбел я: о несозданных страницах,
Забытых текстах, тайне полуфраз,
О диве ясно б сказанных красот,
Безмолвных мыслях, – как о мёртвых птицах.
Проснувшись, я узнал – поэт угас.
К Оливии[283]
Когда в мечтах я вижу сложный ход
Прошедших лет, что дали мне основу,
То скорбный суд воспоминаний снова
С дорог в тумане времени зовёт
Фантомы дней забытых в свой черёд,
Что жалостливо обсудить готовы,
Как без тебя душе моей сурово —
Пуст без хвалы тебе был каждый год.
Ведь ты, конечно, там, где жизнь сладка,
Там, где в цветах мы раньше утопали:
В тревоге, горе, страхе был наш путь.
В крови все ноги, в синяках рука:
Сражался со зверями я в печали
И на твоей груди сумел заснуть.
О, как я расточал беспечно счастье
И не был перед злобою смирен,
Блаженствуя, попал я в этот плен,
Плен дураков и светского пристрастья.
Я впал в соблазн и заслужил напасти,
Но никогда не преклонял колен
Пред Ханжеством и посреди измен
Не одевал, как платье, гнев всевластья.
Когда умру, родная, напиши:
«Его любовь качалась, как лампада,
Что освещала жизни зал не зря,
Где каждый уголок и щель в тиши
Лучи златые полнили с усладой,
И он купался в волнах янтаря».
Давным-давно в Италии жила ты,
Была принцессой маленькой в стране,
Где всё так чудно, сладостно втройне.
В глазах: надежда, памяти раскаты,
Пророчество – что сбудется когда-то;
Судьбе ты «нет» сказала в тишине,
Скончавшись незапятнанной вполне:
Сердца разбиты, а стихи измяты.
Любовь, сплетая годы на станке
Веков, тебя нашла рождённой снова
И, вырастив, вернула прежний вид;
Лишь жизни день тьма скрыла вдалеке,
Я выглядел так жалко и сурово,
Что руки мне дала ты без обид.
И мысли мои пчёлами незлыми
Льют в соты для тебя хвалений мёд,
Где пахнет роза, где жасмин цветёт,
Где ноготки с головками златыми:
Они чуть стонут – синий воздух с ними;
Души июльский синий небосвод
Твой свет сквозь путь фиалковый несёт.
В биенье крыл твоё мы слышим имя.
Тебе красоты радуги под стать,
Где новый дождь и новые восходы.
Для новых слёз и новый смех пустой.
Так юность возвращается опять:
Бежит, отбросив тягостные годы,
К златому дому мальчик золотой.
Ведь были мы любимцами услад,
Осмеивали бедствия и горе,
Пасли восторги с нежностью во взоре,
Когда и слабый вздох мрачней стократ
Апрельских туч – небесных пятен ряд.
Я вглубь нырял, в придуманное море,
Любил, (как сон – дитя, уставший вскоре),
Смеялся, жил: а знал зачем? – навряд.
Теперь познал любовь я без предела,
Она ведь длится дольше долгих дней;
Тебя я так люблю, что недосуг
Презреть зверей. Их пушки для расстрела
Ворот всех наших буря ставит в круг:
Мир так силён, и всё ж любовь сильней.
А коль умру, ты не должна страшиться,
Иль по ночам спускаться в тёмный зал.
Узрит мой кабинет луны овал,
В саду цветы свои покажут лица.
Пока в окно ты смотришь, прослезится
Ребёнок твой. На мой могильный вал,
Где цвет багряных роз расцвёл, увял,
Суровых вечных звёзд глядят зеницы.
И я в прихожей Смерти, там, где тьма,
Тебя дождусь, протягивая руки,
Слух напрягу – твой слышать робкий шаг;
И руки мои станут как тесьма,
Когда дышать ты тяжко будешь в муке;
Как саван твой – я немощен и наг.
Забвение
Увы! воюет Время против Бед,
Смиряет болью вспомненных утрат,
Даёт за злато скорби гниль и смрад
Раскаянья с забвением вослед.
Носить я должен траур много лет,
Душою вечно должен быть распят,
И мысли, словно волны, бросить в ад
Пустыни моря должен дать обет.
Но жизнь своей игрушкой расписной
Манит меня, как деток, непрестанно,
Простите, что неверен был и зол.
Умру душой, коль в радости хмельной,
Погруженной в забвенье иль обманы
Рассудка, не тебя я предпочёл.
Эрнест Даусон[284](1867–1900)
Что есть любовь?
Что Любовь?
Ведь глупость это,
Радость иль тоски примета?
Счастье вновь,
Иль без счёта, иль ни йоты?
Что Любовь?
Хочешь, млей:
Та глупость – сладость,
И тоска в любви, и радость!
Всё есть в ней.
Ей ненастье лучше счастья.
Хочешь, млей!
Спросишь, где
Любовь укрылась?
Иль её познаешь милость
Ты везде?
Коль поймаешь – то взнуздаешь;
Только где?
А весной
Любви почины:
С гор прокладывать в долины
Путь блажной.
После встанет и обманет
Вас весной.
Из сборника «Стихотворения» (1896)
Non sum qualis eram bonae sub regno Cynarae[285]
Ax, прошлой ночью тень меж нашими губами
Легла, Динара[286]! Вздох смешался тихий твой
С лобзаньем и вином, в душе моей – с мольбами;
Я безутешен был и болен страстью старой,
Безрадостен, склонившись головой:
Тебе я верен был, как только мог, Динара!
Я сердцем ощущал, как её сердце билось,
В объятиях любви всю ночь она спала,
В лобзаньях с уст её благоуханье лилось;
Я безутешен был и болен страстью старой,
С унылою зарёй смешалась мгла:
Тебе я верен был, как только мог, Динара!
Динара, я забыл: роз брошенных букеты,
Вдаль унесённых ветром; танцев буйных пыл,
Твоих увядших бледных лилий пустоцветы;
Я безутешен был и болен страстью старой,
Всё время, ибо танец долгим был:
Тебе я верен был, как только мог, Динара!
Просил вино я крепче, музыку – безумней,
Но пир кончается, погас огонь лампад,
Динара, тень твоя в ночи ползёт бесшумней;
Как безутешен я и болен страстью старой,
Да, жажду я уста моих услад:
Тебе я верен был, как только мог, Динара!
Ad Domnulam Suam[287]
Девочка моей души!
Будь моей подольше:
Мы расстанемся в тиши —
Страсть не станет больше.
Я любил тебя, дитя!
Но оставлю вскоре:
И тебе, хоть и грустя,
Не доставлю горе.
Девочку моей души
Полюблю подольше:
Мы расстанемся в тиши —
Страсть не станет больше.
Потемнеет локон твой,
Ты уйдёшь из сказки.
Не сойтись руке с рукой,
И не будет ласки!
Девочка моей души!
Будь дитём подольше:
Мы расстанемся в тиши —
Страсть не станет больше.
Amantium Irae[288]
Когда поблекнет роза,
И минут наши дни,
В стране, где жар и грозы
Не тронут нас в тени,
Ах, будем ли мы вместе
Прошедшее прощать,
И в беспогодном месте
Душою обладать?
Иль в тех местах тенистых
Коснёмся мы рукой
Лугов зелёных, чистых,
Что вспомнили с тоской?
Иль загрустим при встрече
О том, что солнца нет?
Цветы любви далече?
Нет лавров и побед?
Дитя! Ведь мрак небесный
Отправит в Никогда:
Ждёт берег неизвестный
И в трауре суда,
Обет мы завтра дали,
Сегодня – гордость в нас:
Что если им печали
Ссудил вчерашний час?
Ах, гордость мы теряем,
Иль нам она – лакей?
Коль мы наш гнев лобзаем —
Он скорбь прошедших дней.
Пока есть розы сада,
На небе солнце вновь,
Простить нам гордость надо,
Или пройдёт любовь.
Из сборника «Праздничные украшения» (1900)
К потерянной любви
Преодолеть я бездну не стремлюсь
Меж нашими путями;
Молюсь я тщетно днями,
Мертва надежда; грусть
В твоих глазах усталых, я сдаюсь.
На ясность звёзд я даже не смотрел;
Мечтал беспечно,
Что в жизнь страсть – навечно;
Но, милая, – теперь созрел,
Быть близкими, увы, не наш удел.
Я знал, конец был близок пред концом:
Так звёзды были ясны;
И я вздыхал напрасно,
Наверное, о том,
Что, как к другим – к нам не придёт потом.