«Мы обязательно проверим, – продолжила Луиза, ее шепот стал тверже, полным решимости. – Как только найдем в его логове… укромное место. Очень-очень укромное.» Она сжала руку Кати. «А пока… держите кулон крепче. И не злите дракона. Пожалуйста.»
Катя кивнула, сжимая в кулаке гладкий камень «Серенады Тумана». За окном мелькали темные деревья, а впереди, где-то в горах, ждало логово дракона. И новая, еще более опасная глава ее жизни в Этерии. Глава, где маскировка могла сорваться в любой момент, а цена ошибки была невероятно высока.
Глава 10. Полёт Дракона и Мысли Змея
Ночь. Холодный воздух бил в лицо, наполняя легкие чистотой высоты, но не принося облегчения. Далин летел мощными взмахами крыльев, его бронзово-золотистая чешуя мерцала в лунном свете, как расплавленный металл. Каждый взмах был резче, сильнее, чем нужно – выплеск ярости, не нашедшей выхода внизу. Внизу, как жалкая букашка, покачивалась на дороге его карета, увозящая... её. Катарину Вейлстоун. Его цепь. Его проклятие. Его... собственность.
Ненавижу.
Мысль пронеслась, ясная и жгучая, как пламя его стихии, выжигая все остальное. Ненавидел с самого детства. Ярко всплыл образ: девочка лет семи, жеманно одетая, с бантом больше её головы. Её привели, толкнули вперед. "Познакомься, Далин, это твоя будущая невеста, Катарина" . Она смотрела на него большими, испуганными глазами, потом робко улыбнулась, протягивая что-то смятое – вышитый платочек, пахнущий детской пудрой. Глупость. Слабость. Он, уже тогда ощущавший в себе мощь дракона, даже не взглянул. Отвернулся. Сказал отцу что-то резкое о "ненужном хламе" . Свет в её глазах погас мгновенно. Он сделал это. И почувствовал... удовлетворение? Нет. Пустоту. Но это было лучше, чем принимать навязанную участь.
Годами он отталкивал её. Ледяным презрением. Насмешками, когда она пыталась заговорить в Академии. Полным игнорированием на редких семейных сборищах. Он видел, как она сжималась, как её лицо заливала краска стыда, как глаза наполнялись слезами. Потом слезы сменились озлобленностью. Истериками. Глупыми выходками, чтобы привлечь внимание, которое он отказывался давать. Безвкусные, кричащие наряды, штукатурка на лице, скрывающая... что? Её превратили в карикатуру, и он был одним из творцов этого превращения. Позор. Живое напоминание о его бессилии перед глупой клятвой предков.
Она не виновата, – пронеслось вдруг, неожиданно и раздражающе, как песчинка под веком. Её продали. Как вещь. Её же семья презирает её слабость. Логично. Но логика не тушила пламя ненависти. Оно горело ровно и яростно. Потому что ненависть была проще. Она была щитом. Щитом от чего? От жалости? От чувства вины за её сломанную жизнь? От осознания, что он, могучий дракон, тоже скован? Иначе он не мог. Не мог позволить себе слабость. Ненависть была топливом, на котором он держался.
Но после того падения... что-то сломалось. Или, наоборот, встало на место?
Он видел её тогда, в полумраке опочивальни. Бледную, как смерть, но... не сломленную. Глаза, обычно тусклые или залитые слезами, горели странным огнем – смесью боли, страха и... упрямства? Она не ныла. Не звала маму. Она смотрела на него, когда он ворвался, и в этом взгляде не было прежней истеричной мольбы, а было что-то оценивающее, почти... вызов. Это зацепило. Как заноза.
Сегодня вечером... Сегодня вечером он велел ей прийти. Под предлогом формальности? Да. Но истинная причина была глубже, темнее. Он хотел увидеть. Наблюдать за этим феноменом – Катариной, которая не ломается. И он наблюдал. Пристально, как хищник у водопоя. Как она вошла – без привычной маски штукатурки, обнажив лицо, которое оказалось... поразительно красивым. Хрупким, как фарфор, но с силой в линии подбородка. В простом платье, подчеркивающем стройность, а не прячущем её под рюшами идиота. Она шла не по-утиному, а... держалась. Как? Как она вынесла колкости этого щенка Себастьяна? Как она посмотрела на него и сказала тот странный, обезоруживающий комплимент? Ни истерики, ни слез. Спокойствие. Неуклюжее, но подлинное. Это было... неестественно. И потому бесконечно интригующе.
Вдыхал её запах.
Он делал это весь вечер, тонко, незаметно втягивая воздух, фильтруя его драконьими рецепторами. Обычный, ничем не примечательный запах "пустышки". Ни намека на тот опьяняющий, сводящий с ума аромат Истинной Пары, который мог бы оправдать весь этот кошмар. Обычный. Человеческий. Травяной шампунь, легкие духи, что-то еще... нейтральное. Ничего необычного. Так почему же он не мог оторвать ноздри от воздуха вокруг неё?
Но дракон вел себя странно.
Он это чувствовал в каждой мышце. Его собственная ярость после её ответа о "цепях" была знакомой, чистой, как пламя кузнечного горна. Но под ней, в глубине, клокотало что-то иное. Непонимание. Смущение? Она его озадачила. Осмелилась бросить вызов! Прямо в лицо! Не запинаясь, не заливаясь слезами, а с этой... ледяной, отточенной вежливостью, которая резала глубже любой истерики. Откуда это?! Где она взяла эту... сталь в позвоночнике? Раньше любое его резкое слово, взгляд – и она разваливалась на части. Но не в этот раз. В этот раз она ответила. И это было... неожиданно сильно.
Его драконья сущность ревела.
Ревела от оскорбленного величия. Как она смеет?! Ничтожество! Пустышка! Но под этим ревом, в самых потаенных уголках его звериного сознания, шевелилось нечто иное. Интрига . Навязчивая, как зуд не зажившей раны. Кто ты? Тот же сосуд, но... с каким новым, опасным содержимым? Почему твои слова, твой взгляд – он чувствовал их физически, как удар? Почему его чутье, всегда безошибочное как стрела, вдруг дрогнуло, замерло в нерешительности, как пес перед незнакомой добычей? Запах обычный. Аура – тусклый, едва теплящийся огонек "пустышки", как и должно быть. Но... что-то не так . Что-то неуловимое, как дрожь земли перед обвалом. Что-то, что заставляло его чешую непроизвольно шевелиться, а когти впиваться в воздух.
И эта пощечина.
Картина врезалась в память: Элеонора, гиена в шелках, заносящая руку; резкий хлопок; Катарина, падающая как подкошенный цветок, с пылающей щекой и глазами, полными шока и унижения... Его драконья сущность взревела тогда так, что мир потемнел. Не трогать! Никто не смеет! Это был не рассудочный гнев. Это был первобытный рев собственника, дикий, неоспоримый, сжигающий все на своем пути. Его вещь. Его добыча. Его... нечто. Даже если он ненавидит её всеми фибрами души, она принадлежала ему. И только он имел право... что? Наказывать? Уничтожать? Защищать? Мысль споткнулась, вызвав новый прилив бешенства. Он ничего не понимал в этой слепой ярости, в этом инстинктивном порыве вступиться за то, что он презирает. И это непонимание бесило его сильнее всего. Оно делало его уязвимым.
Еще и служанку взяла с собой.
Он фыркнул, выпуская струю раскаленного дыма, которая рассеялась в холодном воздухе. Хотел ехать с ней в карете. Чтобы прочувствовать. Уловить то неуловимое, что ускользало от его драконьих чувств в шумной столовой. Вблизи. Без свидетелей. Понять, что за чертовщина с ней творится. А теперь... теперь он вынужден лететь над этой проклятой каретой, как сторожевой пес. И смотреть на неё сверху. Как на досадную, непонятную загадку, ускользающую в ночи.
Интересно, о чем эта глупая девчонка говорит со своей служанкой?
Он презрительно скривил пасть (в драконьем облике это был полноценный оскал, обнажающий кинжальные клыки). Наверняка обсуждают банты, которые она так дерзко отрезала. Или новое платье, которое Луиза не успела упаковать. Или слезно жалуются на него, "ужасного дракона", строят наивные планы побега. О чем еще может думать это пустое, избалованное создание? Оно не способно на большее.
Глупая дура.
Но мысль тут же наткнулась на воспоминание. На её лицо при ярком свете люстр. Лицо, лишенное маски. Какая она... выросла в поразительно красивую женщину. Признание, вырвавшееся помимо воли, было как удар собственного хвоста по ребрам. Не просто "недурна". Красива. Хрупко, но и... сильно. Если бы не эта проклятая пустота внутри... Если бы за этой красотой таилась хоть искра магии, хоть капля силы... Или хотя бы... Истинная. Его Истинная. Тогда... Тогда все было бы иначе. Жар, пожирающий разум, неконтролируемое обладание, безумие страсти – все, что полагается дракону, нашедшему свою Пару. Но увы. Судьба подкинула ему изысканно упакованную пустоту. Фальшивку, от которой нельзя избавиться.
Тогда в кровати... он её не рассмотрел.
Когда он ворвался в опочивальню после "падения", она была в тени, бледная, почти без сознания, казалась еще ребенком. Но даже тогда... даже тогда сквозь боль и страх в её глазах, мелькнувших на мгновение, было что-то... чуждое настоящей Катарине Вейлстоун. Что-то упорное, не желающее гаснуть. И сегодня, когда она сказала твердое "Нет", когда бросила ему вызов насчет Луизы... в этих синих, теперь таких ясных глазах не было привычной истеричной пустоты или злобы. Была холодная решимость. И страх, да. Но не парализующий. Сопротивляющийся. Как дикий зверек в клетке, который вдруг оскалился на хозяина.
Что же с ней?
Вопрос висел в ночном воздухе, тяжелый и безответный, как грозовая туча. Далин взревел от досады и бессилия, выпустив в небо сноп ослепительного пламени, который на миг окрасил облака в багровые и золотые тона, осветив далекие горы. Пламя погасло, оставив лишь горький запах серы и гулкое, одинокое эхо, раскатившееся по долинам. Ответа не было. Была только черная карета внизу, увозящая не разгадку, а новую, более опасную загадку в самое сердце его владений. И дракон, летящий над ней в ночи, раздираемый знакомой ненавистью, незнакомой интригой и жгучим, унизительным чувством, что он потерял контроль. Контроль над ситуацией. Над своей собственностью. И, что страшнее всего, над холодной ясностью собственного разума. Полёт больше не приносил свободы. Он чувствовал себя на привязи.