Она посмотрела на свои безупречные, бледные руки.
«Я – Элеонора Аэргорн. Последняя чистокровная наследница Рока и Пустоты. Моя мать... она отдала всё, чтобы спрятать меня, передать знания. Она растворила свою силу в моей крови, обрекая себя на жалкое существование. Ради будущего рода. Ради меня.» Её голос дрогнул от экзальтированной ненависти. «А я... я вынуждена была терпеть этого ничтожного герцога! Терпеть его прикосновения! Рожать от него... это!» Она яростно ткнула пальцем в сторону Кати. «Род Аэргорнов требовал чистой крови! А что дал мне этот союз? Слабака Себастьяна и... пустышку! Осквернение всего, за что боролись мои предки! Ты – не дочь, Катарина. Ты – осквернение священной крови! Позор, который я ношу как клеймо!»
Её дыхание участилось. Безумие в её глазах стало почти осязаемым.
«Но я не сломалась. Я ждала. Лелеяла искру в Себастьяне. Искала артефакты предков. Искала способ... очистить кровь. Вернуть силу. Возродить род Аэргорнов! Этот мир... он будет гореть! Он будет трещать по швам! И я... я буду у руля новой эры! Эры Тени!» Она закатила глаза, словно видя это величие. Потом резко опустила взгляд на пленников, и в нём снова был только лёд. «А вы... вы всего лишь досадная помеха на этом пути. Мусор, который нужно вынести. Свидетели, которых нужно устранить. Особенно ты, дракон. Твоя кровь... она могла бы пригодиться. Но ты слишком опасен. Слишком силен духом. Значит – смерть.»
Она закончила. В подвале повисла тишина, еще более страшная, чем до её монолога. Далин смотрел на неё с немым ужасом и отвращением – он знал легенды об Аэргорнах, знал, какое безумие и разрушение они несли. Элис была бледна как смерть, её разум лихорадочно работал, сопоставляя услышанное с известными ей данными – все сходилось, и это было ужасающе. Луиза просто плакала, чувствуя леденящий душу ужас. Катя смотрела на «мать», и в ней не было страха – только глубокая, леденящая жалость к этой безумной, извращённой душе, запертой в мире собственного величия и ненависти.
«Всё,» – Элеонора резко встала, её черное кресло растворилось в тенях. « Хватит разговоров. Пора прощаться.» Она повернулась к Луизе и Элис, её губы искривились в жестокой пародии на улыбку. «Ну, кто хочет быть первым? Добровольцы?»
Девушки вжались в стену, как мышата перед удавом. Луиза зажмурилась, Элис лишь стиснула зубы, её глаза, полные холодной ярости и принятия, встретились с взглядом графини.
«Жалко,» – протянула Элеонора с театральным вздохом. «Тогда выберу сама.» Её шаги гулко отдавались по каменному полу. Она остановилась перед Элис. «Начну с крепкого орешка. Посмотрим, как долго продержится эта служанка.»
Пальцы Элеоноры взметнулись в воздух. Из кончиков вырвались струйки чернильно-чёрной энергии, густой, как смола, холодной, как космическая пустота. Они не светились – они поглощали свет ледяного шара. Элеонора начала рисовать в воздухе сложные, пульсирующие узоры. Они складывались в кольца, спирали, угловатые символы, которые начинали вращаться вокруг неподвижной Элис.
Сначала ничего не происходило. Потом Элис резко вдохнула. Её тело напряглось, как струна. Мышцы на шее выступили буграми. По её лицу, несмотря на невероятное усилие воли, пробежала судорога. Она не закричала. Она не могла закричать. Из горла вырвалось лишь глухое, сдавленное мычание, полное нечеловеческой боли. Пот струйками потек по её вискам, смешиваясь с пылью на лице.
Чёрные узоры сжимались. Они не касались тела, но Катя видела, как кожа Элис под ними будто втягивалась, бледнела. Дыхание девушки стало прерывистым, хрипящим.
«Перестань!» – закричала Катя, дёргая оковы изо всех сил. Мерцающие жгуты впились в запястья болью, но она не чувствовала ничего, кроме ярости и ужаса. «Немедленно перестань! Это же безумие!»
«Безумие?» – Элеонора засмеялась. Этот смех звенел, как разбитое стекло, безумный и безрадостный. Он эхом отражался от стен подвала. «Это Искусство, дитя моё! Искусство Аэргорнов! Чувствуешь его мощь? Чувствуешь, как оно высасывает жизнь? Как оно ломает волю?!» Она усиливала натиск. Узоры вращались быстрее, чернее.
Элис закашлялась. Из уголка её рта выступила тонкая струйка крови. Её глаза закатились, показывая белки. Она всё ещё молчала, сжимая зубы до хруста, но её тело начало биться в тихой, неконтролируемой дрожи.
Мерцающие энергетические оковы на запястьях и щиколотках Элис погасли. Просто рассыпались, как пепел. Но это не было освобождением. Чёрные узоры Элеоноры резко сгустились, обвились вокруг Элис, как щупальца, и подняли её. Девушка зависла в полуметре от пола, скрюченная, безвольная кукла в паутине чистой, леденящей тьмы. Её голова безвольно упала на грудь. Из горла вырвался еще один хриплый, животный стон.
«Нет!» – ревел Далин, рвя оковы с такой силой, что на его запястьях выступила кровь. Энергетические жгуты полыхали алым, шипя и искрясь, но не поддавались. «Я сожгу тебя заживо!»
Элеонора лишь засмеялась громче, наслаждаясь его бессильной яростью. Она поднесла руку к лицу Элис, чёрная энергия заплясала на её кончиках, готовая вонзиться.
«Посмотрим, что крепче, драконья ярость или воля Аэргорна к разрушению...»
Все замерли. Луиза сжалась в комок, зажмурившись. Далин замер, понимая, что каждое его движение лишь ускоряет гибель Элис. Катя смотрела на безвольное тело подруги, на безумное лицо матери, на чёрную энергию, готовую оборвать жизнь. В её груди что-то рванулось. Не страх. Не паника. Глубже. Горячее. Ярость. Абсолютная, всепоглощающая ярость за друга, за боль, за несправедливость, за это безумие.
Эта ярость не была только земной. Она была магмой, бурлящей под спудом кулона «Серенада Тумана». Она была штормом, сдерживаемым искусственно. И она требовала выхода.
Катя инстинктивно рванулась вперед, но мерцающие жгуты оков впились в запястья и щиколотки, держа её у стены. «НЕТ!» – мысль пронеслась с силой удара молота.
И тогда внутри что-то откликнулось на этот немой крик души.
По холодному металлу манжет, сковывающих её запястья, поползли тонкие, почти невидимые нити инея. Они шипели, пытаясь схватить подавляющую магию оков, но лишь оставляли мимолетные узоры, таявшие под натиском тёмной силы. Одновременно с этим, зашипели и заплясали крошечные капли воды, выступившие из ниоткуда, пытаясь подточить энергетические жгуты на щиколотках. А между пальцами сжатых кулаков, несмотря на кулон, мелькнули искорки –жаркие и яростные, пытавшиеся сжечь оковы.
«Слишком слабо!» – пронеслось в голове Кати с отчаянием. Она видела, как чёрные щупальца Элеоноры сжимаются вокруг Элис, как девушка безвольно повисла, как из её рта сочится кровь. Ярость нарастала, сжигая страх, выжигая разум. Катя сфокусировала весь свой ужас, всю свою ненависть к Элеоноре, всю свою отчаянную волю спасти Элис – не на рывок, а внутрь. В ту самую точку, где рождалась её магия.
ТРЕСК!
Звук был не громкий, но пронзительный, как удар бича, и ослепительно яркий. Небольшая, но невероятно сконцентрированная фиолетовая молния – не с неба, а из самой Катиной ярости – вырвалась из точки между её сжатых кулаков. Она не била в Элеонору. Она ударила точно в основание энергетического жгута.
ХРРРЫСЬ!
Мерцающие жгуты взорвались сине-белыми искрами. Металлические манжеты раскалились докрасна и лопнули пополам. Боль пронзила руки, но это была ничто по сравнению с чувством внезапного освобождения.
Катя не думала. Не планировала. Её тело, освобожденное, взорвалось в движение. Она не шла – она рванулась, как пантера, преодолевая за один невероятный прыжок расстояние, отделявшее её от матери. Всё её существо, вся ярость, всё отчаяние, умноженное на силу освобожденной молнии в её крови, сконцентрировались в одном движении.
Элеонора только начала поворачиваться на странный треск и вспышку, её безумные глаза расширились от неожиданности – слишком поздно. У неё не было щитов. Не было защиты. Она была уверена в своих оковах, в своей силе, в ничтожестве «пустышки».
Катя вложила в удар правой рукой всё.
Весь гнев – за Элис, корчащуюся в паутине тьмы. Весь страх – за Луизу, за Далина, за себя, за всех, кого эта безумица может поглотить. Всю боль от предательства – за ложь, за маску материнства, за годы унижений «пустышки». Всю ярость за Катарину. За ту несчастную девушку, чье тело она носила, чью жизнь у неё украли. За боль, страх и непонимание, которые устроила её родная мать. За невинную жертву, брошенную в могилу родными стенами. За обеих их. За две жизни, сломанные одной женщиной.
Вся её земная сила, подпитанная электрическим зарядом ярости и глухой, праведной болью за убитую девушку в зеркале, сконцентрировалась в кулаке. Он был сжат до побеления костяшек, до хруста суставов – хруста, напомнившего Кате о хрупкости костей настоящей Катарины. Кулак описал короткую, сокрушительную дугу, оставляя за собой мимолетный след озона и невысказанный крик двух душ, требующих возмездия.
ХРРРАСЬ!
Удар пришелся ровно в скулу. Точный. Жестокий. Неожиданный. Раздался резкий, влажный звук – кость, хрящ, плоть.
Смех Элеоноры оборвался на самом пике. Её голова резко дернулась вбок. Безумие в глазах сменилось шоком, чистейшим, первобытным непониманием. Чёрные узоры вокруг Элис мгновенно рассыпались, как дым. Девушка рухнула на каменный пол безжизненным мешком.
Элеонора не издала ни звука. Её глаза закатились. Ноги подкосились. Она рухнула навзничь, как подкошенная, ударившись затылком о камень с глухим стуком. Ледяной шар над ней погас, погрузив подвал в почти полную темноту. Только слабый отсвет откуда-то сверху выхватывал из мрака распластанное тело графини и Катю, стоящую над ней, тяжело дышащую, с окровавленными костяшками на правой руке, её глаза горели в темноте диким, нечеловеческим огнем.
В гробовой тишине было слышно только тяжелое дыхание Кати и слабый стон Элис на полу.