«Босиком. На платформу. В центр матрицы,» – скомандовал Хранитель.
Холод обсидиана обжег ступни Кати ледяным огнем. Она встала в центр Пентаграммы Отпечатка, лицом к черной бездне Зеркала Сущности. Руны под ногами слабо светились, их холодное сияние проникало вглубь. Далин занял свое место рядом. Он не смотрел на нее, его взгляд был устремлен вперед, но все его существо было направлено на нее. Катя почувствовала его внимание как физическое давление, усиленное в сто раз магией места. Он был в своей полу-форме – кожа тверже, черты острее, глаза горели чистым драконьим пламенем. Он будет чувствовать все.
Хранитель открыл Реликварий. Внутри, на бархатной подушке, лежал крошечный кристалл, внутри которого пульсировала капля густой, темной жидкости – капля изначальной крови Катарины Вейлстоун . Он извлек ее с благоговейной осторожностью. Другой маг, Старейшина-ритуалист, взял Кубок Единения. Третий, с обсидиановым ножом, похожим на осколок ночи, подошел к Кате.
«Руку,» – приказал он.
Лезвие коснулось ее ладони. Холодный укус. Капля ее собственной, свежей крови упала в хрустальный Кубок. Капля Катарины была помещена рядом. Две крови. Две судьбы. Две души.
Старейшины у светильников подняли посохи. Одновременно. Мерно. Глубокий, вибрирующий гул заполнил Святилище. Это было не пение, а погребальный напев Предков, звук, исходивший из самой земли, из костей мира. Посохи коснулись светильников.
Струи разноцветного пламени рванулись из светильников к центру платформы, переплелись над головой Кати, образовав сияющий, мерцающий купол из живого огня. Он горел, но не жаром, а леденящим холодом истины. Руны Пентаграммы под ногами Кати вспыхнули ослепительно! Их свет бил вверх, пронизывая ее насквозь. Это было не сканирование. Это было вторжение. Иглы ледяного света впивались в каждую клеточку ее существа, ища, сравнивая, судя.
«ДЕРЖИСЬ! » – рванулся крик Котенка в ее сознании, заглушаемый ревом магии. Катя ощутила, как внутри нее вздыбился океан. Огонь рвался наружу, молния билась в клетке, лед хотел покрыть все вокруг, земля стонала. « Только вода! Только вода!» – молилась она, сжимая волю в кулак. Она чувствовала, как Котенок, как титан, сдерживает стихии, как он перемалывает их буйство внутри ее души, оставляя лишь одну – воду. Но давление было чудовищным. Купол и Пентаграмма выворачивали ее душу наизнанку.
Старейшина-ритуалист произнес слова на языке, забытом тысячелетия назад. Он поднял Кубок Единения с двумя каплями крови.
Весь зал замер. Далин застыл, его ноздри расширились, ловя малейший отзвук души в центре бури. Элеонора затаила дыхание, ее пальцы впились в ладони.
Свет в Кубке вспыхнул.
Капли не слились.
Они оттолкнулись друг от друга, как два ядовитых паука! Капля Катарины – густая, темная – потускнела, словно покрылась пеплом, и начала пульсировать неровным, тревожным, багровым светом. Капля Кати – яркая, алая – засветилась странным, чуждым для этого места изумрудным отблеском, и задвигалась хаотично. Свет в Кубке стал нестабильным, замигал, как плохой контакт, окрашиваясь в болезненные оттенки.
Над черной поверхностью Зеркала Сущности заклубился туман. Он сгущался, рвался... И проявилось два силуэта. Один – размытый, хрупкий, почти прозрачный, с лицом, напоминающим Катарину, но искаженным страданием. Рядом с ним, ярче, плотнее – другой силуэт. Не Кати. Совсем другой. Девушка в спортивной одежде, с решимым взглядом, но искаженная болью... и окутанная фантомными струями воды, которые бились о невидимые стены, пытаясь вырваться. Образ был двойным, наложенным, дисгармоничным.
Рычание, низкое, животное, вырвалось у Далина. Его золотые глаза, прикованные к Кате, расширились от шока. Он чувствовал. Чувствовал мощь, скрытую под маской. Чувствовал знакомую ноту – ту самую, что сводила его с ума в саду, но теперь искаженную, подавленную, смешанную с чем-то чудовищно древним и темным. Он чувствовал отсутствие той души, что должна была быть. И чувствовал притяжение к тому, что было сейчас. Его лицо исказила гримаса невыносимого диссонанса – отторжение и влечение, ярость и недоумение. Его рука непроизвольно сжалась в кулак, когти впились в ладонь.
«Испытание Связи,» – гулко прозвучал голос Главы Совета Драконов, старого седого исполина с глазами, как две звезды. Его голос разрезал гул ритуала. «Испытуемая и Жених. Протяните руки. Не касаясь.»
Катя и Далин, будто натянутые струны, медленно подняли руки, ладонями друг к другу. Расстояние – сантиметры. Но оно казалось пропастью.
Старейшины направили лучи энергии купола на них. Катя почувствовала, как невидимая сила тянет ее к Далину, пытаясь вырвать ответ из самой глубины ее сущности. Где-то внутри взревел океан. Запах, сдерживаемый котенком из последних сил, рванулся к поверхности, как цунами, готовое смести все. Она ощутила первобытный зов Далина, его драконью суть, жаждущую свою Истинную. Ее собственная душа, ее истинная природа взвыла в ответ, желая слиться, признать, отдаться. Это было невыносимо. Больше, чем любая физическая пытка. Распятие души между необходимостью скрываться и жаждой быть узнанной.
«Хорошие новости, ты его истинная! » – ревел Котенок в ее сознании, его голос был хриплым от напряжения. « Плохие новости, для всех драконов ты желанная истинная! Держимся, потом откроем суть Далину!»
Катя сжала зубы до хруста. Каждая клетка ее тела кричала. Слезы, соленые и жгучие, потекли по ее лицу, смешиваясь с потом. Но она не ответила на зов. Она сжала свою истинную природу в кулак, загнала ее обратно в темные глубины океана, заперла на замок воли.
Между их ладонями... ничего не появилось. Ни золотых нитей Истинной Связи. Ничего, кроме мерцающего, искаженного пространства от энергии ритуала и их собственного, яростного, подавленного напряжения.
Далин вздрогнул, как от удара. Его рука опустилась. В его глазах мелькнуло нечто страшное – не просто отсутствие связи. Понимание. Понимание того, что что-то есть. Что-то огромное, невероятное, подавленное... и не его. Горечь, ярость и... щемящая, невыносимая обида за то, чего он так желал и что было так близко, но так недостижимо, исказили его черты. Он отвернулся, его плечи напряглись, как у раненого зверя.
Старейшины опустили посохи. Купол из пламени погас, руны под ногами Кати перестали жечь. Светильники горели ровнее. Гул Предков стих, оставив оглушающую, звенящую тишину. Катя стояла, дрожа, едва дыша, ее белое платье промокло от слез и пота. Вода, единственная прорвавшаяся стихия, тонкими ручейками стекала с ее ладоней на черный обсидиан.
Старейшины переглянулись. Не словами. Не жестами. Их взгляды встретились, и в этом молчаливом обмене читалось единодушие. Решение было принято. Глава Совета, дракон с лицом, высеченным из скалы, сделал шаг вперед. Его голос, должен был вынести приговор.
И в этот миг, прежде чем он открыл рот, из тени у входа шагнула Мария Петровна. Ее фигура, маленькая рядом с исполинами-драконами, казалась хрупкой. Но ее голос, прокатился по залу, как раскат грома, наполненный нечеловеческой силой и непоколебимой правдой:
«Высокий Совет! Вы видели Отпечаток! Вы видели след Чужой Воли, что перечеркнула путь естественной души! Но вы не видели всего! Я спасла душу Кати в ином мире! Она должна была явиться в этот мир через новые роды! Но сама избрала это тело – тело жертвы! – чтобы правда об убийстве Катарины Вейлстоун восторжествовала! Она пришла не заменить – она пришла восстановить справедливость!»
Ее слова повисли в воздухе. Старейшины смотрели на нее, некоторые с недоверием, другие – с проблеском заинтересованности. Элеонора, до этого замершая, вдруг вскрикнула, истерично, разрывая тишину:
«Нет! Она лжет! Это обман! Колдовство! Верните мне дочь! Верните! Я не хотела ее смерти... я не знала, что в теле останется чужая душа! Я только хотела лучшего для нее!» Она рванулась вперед, но Стражи Порога схватили ее. Она билась в их руках, как безумная, ее крик был пронзителен: «Убейте ее! Убейте подмену! Она украла тело моей дочери! Пусть заплатит! Пусть исчезнет!» Ее вопль, полный безумия, отчаяния и эгоистичной ярости, оборвался, когда Глава Совета поднял руку. Его взгляд был непроницаем.
Он посмотрел на Марию Петровну, на истекающую водой, дрожащую Катю, на Далина, отвернувшегося и сжатого как пружина, на безумную Элеонору. Он открыл рот. Голос его был низким, как скрежет каменных плит, и решающим:
«Отпечаток...»
Тишина в Святилище стала абсолютной, тяжелой, как сам камень. Воздух перестал двигаться. Все взгляды, как иглы, впились в Главу Совета. Катя перестала дышать. Далин замер. Арден стиснул кулаки. Луиза закрыла глаза. Мария Петровна выпрямилась во весь свой небольшой рост. Элеонора затихла, завороженная.
«...Разрушен.»
Слова падали, как камни в бездонный колодец. Они звучали не громко, но их эхо било по барабанным перепонкам, по самому сердцу. Приговор вынесен. Душа в теле Катарины Вейлстоун – не та, что была изначально. Катя почувствовала, как земля уходит из-под ног, но стояла, вцепившись волей в остатки сознания. Глава Совета сделал паузу, его древний взгляд скользнул к Далину, потом обратно к Кате. В глазах Старейшин читалось не только осуждение, но и глубокая растерянность. « Замена души» . Не подмена в привычном смысле колдовства, а нечто иное, беспрецедентное, о чем говорила Мария Петровна. Что это меняло? Никто не знал. Но факт был неоспорим: в теле Катарины жила чужая душа. И этот факт повис в тягостном молчании, оставляя всех – и Совет, и Катю, и Далина – в мучительной неопределенности о том, что же будет дальше.
Следующее слово должно было определить ее судьбу в этом мире драконов.
Глава 47: Эхо Преступления и Холод Правосудия
Святилище Предков еще гудело от остаточной магии, воздух был пропитан озоновой горечью и холодом камня. Катя едва стояла. Ноги подкашивались, тело дрожало мелкой дрожью, будто после удара током. Вода все еще сочилась из ее ладоней, смешиваясь