со слезами на щеках. Слова Главы Совета – «Отпечаток Разрушен» – висели в воздухе ледяными глыбами.
Прежде чем она рухнула на ледяной обсидиан, сильные руки подхватили ее. Далин. Он не спрашивал. Не говорил. Просто взял на руки, прижал к своей груди, заслонив от тяжких взглядов Старейшин своим телом. Его полу форма была горячей, кожа под камзолом – твердой, как сталь, но Катя ощущала его напряжение, дрожь гнева и… чего-то еще, глубокого и раненого, что он тщательно скрывал. Он пронес ее через зал, мимо замерших фигур Старейшин, мимо истерично хохочущей Элеоноры, мимо бледной, но собравшейся Луизы и Марии Петровны, чей взгляд был устремлен на Катю с немой поддержкой. Арден шагал рядом, его взгляд метал молнии в сторону Элеоноры и Старейшин.
Далин вынес ее из Святилища в примыкающий небольшой зал – Зал Суда Предков. Здесь было чуть светлее, но не теплее. Каменные скамьи амфитеатром сходились к возвышению, где стоял массивный стол из черного дерева – место Судей. Далин усадил Катю на одну из скамей в ложе для потерпевших/свидетелей, рядом с Луизой, Элис, которая, превозмогая слабость, заняла место рядом, и Марией Петровной. Сам же Далин встал чуть позади, как живая стена, его золотые глаза, горящие холодным пламенем, были прикованы к центру зала. Его присутствие было одновременно защитой и грозным напоминанием о его статусе.
На возвышение взошли трое Судей: один из Старейшин-драконов (Глава Совета), один из магических Старейшин и нейтральный арбитр – Хранитель Хроник. Их лица были непроницаемы.
Элеонору, все еще бормочущую и смеющуюся сквозь слезы, втащили Стражи и поставили в центр зала, на небольшой круг, выложенный рунами подавления магии. Ее серое платье казалось саваном.
Наступила гробовая тишина. Арбитр ударил древним камнем о каменную плиту. Звон, чистый и леденящий, прорезал воздух.
«Элеонора Аэргорн, урожденная из Рода Ночных Теней», – начал Старейшина-маг, его голос был монотонным, лишенным эмоций, как чтение погребальной надписи. «Вы предстаете перед Судом Предков по следующим статьям Обвинения:
«Укрывательство Истинной Крови и Происхождения. Вы сознательно скрывали свою принадлежность к уничтоженному Роду Ночных Теней, чья темная магия была признана вне закона за преступления против Драконьего Правления и самой сути магического баланса. Будучи последней чистокровной наследницей этого опасного рода, вы инфильтрировались в род Вейлстоун под ложным именем и происхождением.»
Элеонора дернулась, но промолчала, лишь ее глаза метнули ядовитый взгляд.
«Умышленное Лишение Жизни Собственной Дочери, Катарины Вейлстоун. Вы нанесли преднамеренный магический удар темной энергией, с целью убийства, в результате которого Катарина Вейлстоун потеряла сознание, упала с лестницы, получила травмы, и ее душа покинула тело. Смерть тела не была зафиксирована полагающимся образом.»
Отец Катарины, граф Вейлстоун, сидевший среди свидетелей, отвернулся, его лицо было искажено ненавистью.
«Похищение Луизы Петровой, личной служанки и наследницы древнего рода хранителей знаний, с целью сокрытия следов преступления и давления на свидетелей.»
Луиза выпрямилась, ее глаза горели.
«Похищение Элис Вейн, старшего агента Института Драконьих Исследований, с целью воспрепятствования правосудию».
Элис холодно кивнула, ее профессиональный взгляд фиксировал каждую деталь.
«Похищение Герцога Далина из рода Игнис, жениха Катарины Вейлстоун, с целью шантажа, давления на Совет и срыва дипломатических отношений».
Далин за спиной Кати издал низкий, опасный гул, похожий на предупреждение пробуждающегося вулкана. Воздух вокруг него заколебался от жара.
« Похищение…» – Старейшина-маг запнулся, посмотрел на Катю. – «…Подтвердите имя и происхождение души, ныне пребывающей в теле Катарины Вейлстоун.»
Все взгляды устремились на Катю. Она подняла голову, с трудом фокусируя взгляд на Суде. Голос ее был тихим, хриплым от пережитого, но абсолютно четким:
«Бродская Екатерина Львовна. Рожденная на Земле. Волонтер-спасатель. Бариста.»
Старейшина кивнул, как будто просто внеся поправку в документ, и продолжил:
«…Похищение Екатерины Львовны Бродской. Вы, путем темного ритуала или содействия ему способствовали незаконному извлечению ее души из родного мира и перемещению в тело Катарины Вейлстоун без ее согласия, что является актом вопиющего насилия над самой сутью души и нарушением Законов Межмировых Переходов.»
Список висел в воздухе, как гильотина. Элеонора закатила глаза.
«Бред! Весь этот суд – фарс!» – ее голос сорвался на визг. – «Это она!» – она трясущимся пальцем указала на Марию Петровну. – «Эта старая карга убила мою дочь! Она колдунья! Она все подстроила, чтобы подсунуть свою вырод… свою наследницу!» – она едва не сорвалась, кивнув в сторону Луизы. – «Я любила Катарину! Я… я хотела только лучшего для нее!»
«Приступаем к допросу свидетелей,» – холодно парировал арбитр.
Один за другим поднимались свидетели:
Мария Петровна говорила спокойно, с невероятным достоинством. Рассказала о тонущей Кате, о брошенном спасательном круге души в опустевшее тело. Подчеркнула отсутствие какого-либо злого умысла или «замены» – только спасение. «Злая воля, перечеркнувшая путь Катиной души в этот мир естественным путем, исходила не от меня. Я лишь открыла дверь там, где ее выбили другие.»
Луиза дрожащим, но твердым голосом описала ужасающую атмосферу в доме Вейлстоун, открытую ненависть Элеоноры к «бесполезной» Катарине, угрозы в свой адрес после того, как она заподозрила неладное в «несчастном случае». Рассказала о своем похищении.
Элис четко, по-деловому изложила факты: слежку за Элеонорой по заданию Института, свое похищение, применение к ней пыток и магии с целью убийства.
Себастьян вышел с высоко поднятой головой, но в его глазах читалась нервозность. Его голос звучал надменно, но с дрожью злобы. «Катарина?» – он презрительно фыркнул, едва взглянув на Катю. – «Все эти годы она была позором нашего рода. Пустышка. Никакой магии, никакой силы, только жалость к себе. Мать…» – он запнулся, его взгляд метнулся к затихшей, но все еще страшной Элеоноре, и в его глазах мелькнул страх, – «…Мать лишь пыталась сделать из нее что-то стоящее! Исправить ошибку природы! А эта…» – он яростно ткнул пальцем в сторону Марии Петровны, – «…эта старуха и ее подопечная все испортили! Они влезли не в свое дело! Катарина умерла бы в любом случае – она была слишком слаба! А теперь они пытаются обвинить мою мать?! Это она – колдунья! Она подстроила все!» Его слова были полны ярости и попытки самооправдания, но звучали неубедительно, как детская истерика. Он не защищал мать прямо, он пытался обвинить других и оправдать «неудачность» сестры, выставляя действия матери почти благородными, но страх перед Элеонорой и собственная озлобленность сквозили в каждой фразе.
Граф Вейлстоун поднялся медленно, будто нес непосильную ношу. Его лицо было пепельно-серым, руки дрожали. Он не смотрел ни на Катю, ни на Элеонору, уставившись в каменный пол. Голос его был тихим, прерывистым, полным горечи и самоедства. «Я… я был слеп. И труслив. Элеонора…» – он произнес имя жены с отвращением, – «…она говорила, что Катарина слабая. Что она позорит род. Что ее нужно… исправлять. И я верил. Мне было проще верить, чем видеть правду. Проще закрыть глаза на ее… жестокость.» Он сглотнул ком в горле. «Она намеренно пудрила мне мозги, подпитывала мою собственную досаду на дочь, которая не оправдала ожиданий. Я видел, как она смотрит на Катю… с ненавистью. Слышал унизительные слова. Но я… я отворачивался. Уходил в дела. Думал – женщины сами разберутся. Я предал свою кровь.» Он наконец поднял голову, его глаза были полны слез стыда. « Ее «изыскания»… Да, я знал, что она копается в старых архивах, искала что-то темное. Но я предпочел не знать. Не видеть. Я… я не хотел проблем. Я позволил ей убить мою дочь.» Он замолчал, его плечи сгорбились под тяжестью вины. Его показания были не оправданием, а горьким признанием собственного соучастия через бездействие и поддакивание.
Слова Далина были краткими, как удары кинжала. «Элеонора Аэргорн похитила меня, используя запрещенную темную магию, подавляющую волю дракона. Ее цель – моя смерть, так как я был свидетелем убийства всех трех девушек в подвале. Я свидетельствую о ее вине. И о том, что Катарину Вейлстоун она ненавидела.» Его взгляд, брошенный на Элеонору, мог бы испепелить.
Элеонора все отрицала, кричала о сговоре, о лжи, о колдовстве Марии Петровны и Кати. Но ее голос терялся на фоне неумолимых фактов и спокойных показаний. Ее истерика выглядела жалко и фальшиво.
И вот, когда последнее слово было за защитой, которую Элеонора отвергла, лишь продолжая кричать, она вдруг выпрямилась. Безумие в ее глазах сменилось на мгновение ледяной, расчетливой злобой. Она указала на Катю:
«Они все лгут! Но она – главная лгунья! У нее не одна стихия! У нее четыре! И темная сила! Она скрывает это! Она монстр! Спросите у них!» – она метнула взгляд на Далина, Луизу, Элис. – «Они видели! Они все видели ее истинную мощь! Она обманывает всех!»
В зале повисла напряженная тишина. Взгляды Судей обратились к названным свидетелям. Катя почувствовала, как котенок внутри нее взвыл от напряжения, сжимая все силы в кулак, сдерживая бушующие стихии и темную мощь.
«Герцог Далин?» – спросил арбитр.
Далин посмотрел прямо на Судей, его лицо было каменным.
«Я видел проявление воды . Только воды. Ничего более. Обвиняемая лжет.» Его голос не дрогнул.
«Луиза Петрова?»
Луиза выпрямилась, ее голос звенел чистотой:
«Госпожа Катя… Екатерина… владеет магией воды. Я видела только это. Показания обвиняемой – вымысел.»
«Элис Вейн?»