Можно было бы сказать: но ведь быть молодым сегодня совсем неплохо, это большая удача; раньше, когда юность считалась тяжким бременем, было хуже. Можно было бы сказать, что современная молодежь демонстрирует все признаки новой свободы, что молодым везет, что они молоды, а старикам не везет, что они старые. Ветер повернулся и задул в другую сторону.
Но на поверку все оказывается далеко не так просто.
Во-первых, отсутствие ритуалов вступления во взрослую жизнь – палка о двух концах. С одной стороны, оно открывает возможность навечно застрять в подростковом возрасте и, следовательно, без конца потакать страстям, о которых говорилось выше, будучи не в состоянии их обуздать; с другой – приводит к инфантилизму взрослых. Получается, что молодой человек может оставаться таковым сколь угодно долго, ибо в отсутствие четко определенных границ взрослая жизнь представляется ему дальнейшим продолжением детства, пусть даже и с незначительными изменениями. Что же касается инфантилизма взрослых, то этот показатель, если можно так выразиться, коррелирует с влиянием рынка. Так происходит потому, что в нынешнем мире жизнь в значительной степени сводится к возможности покупать – покупать что угодно, в том числе и дорогостоящие игрушки, которые нравятся нам и которые мы хотели бы видеть и у других. В итоге сегодняшнее общество приказывает нам все это приобретать, при этом оно стремится как можно больше увеличить нашу покупательную способность. Но откуда, как не из детства и подросткового возраста, берет свое начало желание покупать, взять в руки новую вещь, сесть в новую машину, надеть роскошные туфли от модного дизайнера, посмотреть гигантских размеров телевизор, поселиться в квартире окнами на юг, погладить экран смартфона в золотом корпусе, провести отпуск в Хорватии и походить по поддельному иранскому ковру? Когда же подобный подход к жизни, хотя бы частично, обнаруживают взрослые, то символический барьер между молодостью и возмужалостью исчезает, переходя в некую нечеткую форму преемственности. В итоге взрослый становится лишь человеком, у которого, по сравнению с молодым, чуть больше возможностей покупать игрушки для больших. Эта разница носит не столько качественный, сколько количественный характер. В итоге и вечные подростки, и инфантильные взрослые, равные перед сверкающими на прилавках мирового рынка товарами, превращаются в некое подобие вечных скитальцев молодости. Если во времена существования четко определенных границ перехода во взрослую жизнь молодость имела фиксированный характер, то теперь, не зная ни границ, ни барьеров, стала смутной и размытой. Отличная, но неотличимая от возмужалости, она настолько туманна, что в сложившейся ситуации совсем не трудно потерять всякие ориентиры.
О чем же говорит второй аргумент в пользу молодости, сводящийся к утверждению, что в последнее время произошло некоторое обесценивание старости? На мой взгляд, он значительно усилил страх перед молодым поколением, тенью сопровождающий усиленно пропагандируемый культ молодости. Для нашего общества страх перед молодежью, особенно из простонародья, весьма характерен. Сегодня его больше нечем уравновешивать. Он появился не вчера и раньше существовал тоже, но в те времена его должна была сдерживать и укрощать мудрость старших поколений, устанавливая барьеры и расставляя ориентиры. Однако сегодня появилось опасение куда более тревожное: страх перед блужданиями молодости, туманной и размытой. Сегодня общество боится молодежь потому, что не знает, что она собой представляет и к чему стремится. Будучи частью мира взрослых, она этому миру чужда – вроде бы своя, но в то же время чужая. Огромное количество репрессивных законов, расследований, судебных разбирательств и процедур, так или иначе связанных со страхом перед молодыми, представляется весьма и весьма значимым симптомом. Его обязательно надо принимать в расчет, в первую очередь молодым. Они живут в обществе, которое, с одной стороны, превозносит молодость до небес, но с другой – испытывает перед ней страх. В этом можно не сомневаться. В результате баланса между этими двумя крайностями наше общество не в состоянии решить проблему своей собственной юности. Выражаясь точнее, не будет преувеличением сказать, что в наши дни огромная часть молодежи в крупных городах считается большой проблемой. А когда общество не в состоянии дать этим молодым людям работу, что как раз наблюдается по нынешнему положению дел, ситуация усугубляется еще более и становится еще серьезнее. Хотя бы потому, что работа в определенном смысле выступает последней сохранившейся формой ритуала вступления во взрослую жизнь, которая с этого как раз и начинается. Но даже работать нынешняя молодежь сегодня начинает с большим опозданием. А те, кто так и остается безработным, составляют в городах опасную и непредсказуемую прослойку.
Что же касается третьего аргумента, заключающегося в сокращении культурного и образовательного разрыва между привилегированной молодежью и ребятами из простых семей, наблюдавшегося еще пятьдесят лет назад, следует заметить, что сейчас появились другие, не менее глубокие отличия, о которых я уже говорил. Происхождение, фамилия, одежда, среда обитания, религия… Не побоюсь даже сказать, что пропасть растет и в недрах самой молодежи, какой бы единой она внешне ни казалась. Раньше, вплоть до восьмидесятых годов XX века, молодежь была разделена надвое, и элитарную ее часть, предназначавшуюся для выполнения административных функций, на самом раннем этапе отделяли от тех, кому была уготована судьба рабочих или крестьян. По сути, тогда существовало два мира. Сегодня он, по крайней мере внешне, в большей степени един. Однако мало-помалу в умах зреет мысль о том, что внутри этого якобы единого мира наблюдаются серьезные, непреодолимые различия. Все мы видим, насколько студенческие манифестации отличаются от буйных протестов городской молодежи. Хотя с формальной точки зрения студенты и не обучающиеся в вузах молодые горожане объединены школой, неопределенность и подозрения разводят их по разным лагерям.
Давайте назовем «традиционным миром» существовавшую не одно тысячелетие практику тотального контроля над молодежью со стороны общества. Контроля, обусловленного многочисленными обычаями, нормами и правилами, строго регламентировавшими жизнь и скудные права ребят, а тем более девушек. Поскольку ныне молодежь обрела невиданную доселе свободу, мы можем с уверенностью заявить, что о «традиционном» мире речь сейчас больше не идет. Вместе с тем приходится констатировать, что отход от этой модели ставит перед обществом множество проблем, большинство которых пока еще только ждут своего решения. Причем скорее даже перед молодежью, нежели перед стариками. Первые потеряли всякие ориентиры и внушают страх; вторые обесценились и расселились по специализированным учреждениям, преследуя одну-единственную цель – «упокоиться с миром».
В сложившейся ситуации я подкидываю вам революционную идею. На мой взгляд, было бы в высшей степени справедливо организовать совместный поход молодых и стариков против сегодняшних взрослых. Самые отчаянные бунтари, которым еще не исполнилось и тридцати, и самые неуступчивые дедули далеко за шестьдесят против сорока- и пятидесятилетних, прекрасно устроившихся в этой жизни. Молодые сказали бы, что им надоело блуждать во тьме в отсутствие всяких ориентиров, когда в их жизни нет ровным счетом ничего хорошего. Еще они указали бы взрослым на то, что тем негоже изображать из себя вечно молодых. Старики предъявили бы претензию, что им надоело платить за то, что их обесценили, лишили традиционного ореола мудрецов, сдали в утиль, поселили в набитые медперсоналом хосписы и полностью исключили из активной общественной жизни. Подобное совместное выступление стало бы новым и чрезвычайно важным в жизни явлением! К тому же во время своих нескончаемых путешествий по всему миру я побывал на самых разных конференциях и стал свидетелем не одной ситуации, когда в зале сидела старая гвардия, шестидесяти и семидесятилетние бойцы, такие как я, и молодые люди, заявившиеся посмотреть, в состоянии ли этот философ сказать что-либо относительно направления, в котором проходит их земной путь, равно как и о принципиальной возможности подлинной жизни. Так что мне неоднократно приходилось видеть в самых разных уголках земного шара зарождающийся альянс, о котором сейчас идет речь. Молодые, словно играя в чехарду, сегодня должны перепрыгнуть через спины тех, кто занимает в обществе все ключевые позиции и чей возраст варьируется примерно от тридцати пяти до шестидесяти пяти лет, и соединиться с небольшим, но стойким ядром бунтующих и небезразличных стариков, создав союз дезориентированной молодежи и старых драчунов. Совместными усилиями мы откроем дорогу к подлинной жизни.
Пока же, в ожидании этого славного шествия, я могу сказать, что молодежь ныне стоит на пороге нового мира, в котором больше нет места традиционным устоям, просуществовавшим не одну тысячу лет. Такой шанс выпадает далеко не каждому поколению, поэтому я, с учетом исключительности ситуации, хочу обратиться к ней.
В настоящее время вы являетесь свидетелями кризиса общества, которое избавляется от последних остатков старых традиций и уничтожает их. Говоря откровенно, в этом разрушении, в этом отрицании практически нет положительных сторон. Да, это бесспорно ведет к свободе. Но свобода, о которой здесь идет речь, в первую очередь представляет собой отсутствие тех или иных запретов. Это свобода отрицательная и потребительская, обреченная на бесконечную смену предпочтений, приоритетов и мнений. Она никоим образом не определяет движения к новой, подлинной жизни. В то же время в душах молодых она порождает неуверенность и страх, с которыми общество не в состоянии бороться, потому что, кроме ложной жизни, основанной на конкуренции и безудержном стремлении к успеху, больше не может им ничего противопоставить. И задачей нового грядущего мира как раз и является свобода нового типа – созидательная и жизнеутверждающая.
По правде говоря, вопрос, решением которого нам всем предстоит заняться, сводится к тому, что ныне мы стали свидетелями отхода от традиций. На наших глазах рушится старый мир кастовых привилегий, передающихся по наследству монархической власти, религиозных обязательств, ритуалов вступления молодежи во взрослую жизнь, покорного и зависимого положения женщин, равно как и резкого, категоричного и в высшей степени значимого с символической точки зрения разделения общества на небольшую кучку власть предержащих и остальную массу народа – крестьянского, рабочего, трудолюбивого, презираемого, без роду без племени. Ничто не в состоянии устоять перед этим неотвратимым поступательным движением, первые признаки которого, надо полагать, появились еще в эпоху Возрождения. Потом оно укрепилось на идеологическом уровне в XVIII веке во времена Просвещения, обрело материальное воплощение после неслыханного технологического развития производства и бесконечного усовершенствования средств транспорта и связи и получило мощный толчок в XIX веке, когда разразилась ожесточенная борьба между капитализмом, постепенно завоевывавшим мир, и коллективистской идеей коммунизма, нащупывавшей свой путь во тьме, совершавшей страшные ошибки, но каждый раз с удивительной стойкостью возрождавшейся. Та самая борьба, которая наложила неизгладимый отпечаток на современный мир и обусловила целый ряд последствий, одним из которых как раз можно считать отход от традиций.