возьмем французское законодательное регулирование брака, существовавшее еще в начале 60-х годов, то есть пятьдесят лет назад, что в исторической перспективе представляет собой сущую ерунду. Закон гласит, что муж вправе выбирать, где жить, и что жена обязана следовать этому его выбору. С Другой стороны, там нет ни слова о том, что муж должен жить в том же доме, что и его семья. Таким образом, у него есть право запереть супругу в этом доме, но самому в нем не жить. В то время как женщина просто обязана в этом самом доме обитать. На самом деле соотношение два против одного в пользу мужчины – это истинный закон традиционной семьи.
Но что такое, собственно, семья? Еще Платон указал на существование трех основополагающих общественных функций: производить, воспроизводить и защищать. Работа – это сфера производства, семья – среда воспроизводства, родина – объект защиты. На отрезке между производством и защитой девушка, ставшая женщиной и выполняющая непростые обязанности матери, обеспечивает воспроизводство. И опять, как всегда, два против одного. Традиционная женщина занимает промежуточное положение между тружеником и солдатом. Она усаживает за стол и укладывает в свою постель зрелого, работающего мужчину, ее мужа. Скорбно и патриотично оплакивает смерть молодого человека, ее сына, сложившего голову за родину. В этом контексте девушка должна стать скорбящей матерью. Опять же, два против одного: живой отец, располагающий телом жены, и мертвый сын, которому достаются ее слезы.
И вот теперь традиционное общество прямо на наших глазах медленно, но верно умирает. Уже сегодня, а уж тем более в будущем девушка сама решает, кем ей стать – рабочей, крестьянкой, учительницей, инженером, стражем порядка или даже президентом Республики. Она вправе жить с мужчиной, не связывая себя с ним узами брака, иметь одного любовника, несколько либо не иметь вообще. Может выйти замуж, потом развестись, сменить место жительства и найти новую любовь. Может жить совершенно одна, не превращаясь при этом в значимого и злобного персонажа традиционных времен – в старую деву. Может воспитывать детей не то что без мужа, но даже пребывая в отношениях с другой женщиной. Может делать аборты. Такое ненавистное понятие, как «дочь-мать», сегодня исчезло. Сначала таких женщин называли «одинокими матерями», теперь на смену этому термину пришел другой, еще более нейтральный – «неполная семья». Более того, такая вот «неполная семья» может состоять из отца и детей, при полном отсутствии матери и жены, и никому даже в голову не придет называть родителя сыном-отцом, как когда-то называли девушку дочерью-матерью. И даже отрицательный образ старой девы сегодня вполне может служить положительным примером независимой, свободной женщины.
Да, я знаю, во многих уголках земного шара подобные процессы встречают жесткое сопротивление, борьба еще не выиграна, и даже в демократических европейских странах эти перемены воспринимаются не всегда. Но дело движется, и от этого никуда не деться. Именно к этому сводится наш «девичий» вопрос – вопрос, как минимум предполагаемый. Перво-наперво его можно было бы сформулировать следующим образом: если девушку не отделяют от женщины реальный мужчина и символика брака, то в чем может заключаться принцип ее существования? Она так же теряет ориентиры, как и юноша, о котором говорилось выше?
В отношении юношей мой ключевой тезис звучал так: упразднение ритуалов вступления во взрослую жизнь, главным из которых был призыв на воинскую службу, привело к тому, что у молодых людей больше не осталось ни одной символической точки опоры, чтобы перестать быть тем, что они есть, и стать кем-то еще. В отсутствие идеи возможна единственно преемственность все того же образа жизни изо дня в день. Отсюда и соблазн вечно оставаться подростком. Но в этом же кроется причина и другого явления, которое мы наблюдаем каждый день: инфантильный характер жизни взрослых, особенно мужчин. Перед лицом обилия рыночных товаров мужчина должен оставаться ребенком, жаждущим все новых и новых игрушек. Перед лицом действующих в обществе законов и возможностей выбора оставаться послушным, примерным учеником, преследующим только одну цель – быть первым в классе, чтобы о нем говорили все кому не лень.
А как же в этом отношении девушки? Можно было бы сказать, что они сегодня тоже лишились барьера, преодоление которого позволяло девушке стать женщиной, ведь ни мужчина, ни брак таковым больше не являются, причем ни в реальном, ни в символическом смысле. Но я предлагаю несколько иную гипотезу. Звучит она так: у юношей упразднение традиционного ритуала вступления во взрослую жизнь влечет за собой инфантильную стагнацию, которую условно можно назвать жизнью без идеи. У девушек же отсутствие внешнего барьера (в виде мужчины и брака) между дочерью и матерью, между молодой девушкой и женщиной-матерью влечет за собой имманентную женственность, которую можно с полным основанием назвать преждевременной. Или так: если юноша в итоге предрасположен никогда не достичь сокрытой в его естестве зрелости, то девушка всегда предрасположена стать взрослой женщиной, предпринимая в этом направлении самые активные действия и поступки. Либо так: если юноша никогда не предвидит стагнации и не боится ее, то девушку соединяет со зрелостью обратная связь, пожирающая ее не только в подростковом возрасте, но даже в детстве. Отсюда и страх перед преждевременным взрослением.
Давайте посмотрим, что в массе своей представляют собой девушки в современном обществе. Они ничем не отличаются от женщин и, по сути, являются теми же женщинами, только очень молодыми, не более того. Одеваются как женщины, говорят как женщины и прекрасно подкованы в любых вопросах. В женских журналах этим совсем юным женщинам предлагаются те же темы, что и во всех остальных: одежда, уход за телом, шопинг, прически, немного сведений о мужчинах, астрология, профессиональная сфера, ну и, как водится, секс.
В этих условиях девушка преждевременно взрослеет и превращается в некое подобие девушки-женщины, которой в жизни ровным счетом никто не нужен. Здесь кроется причина тотального исчезновения символа непорочности. В традиционном обществе этот символ представляется фундаментальным, указывая на то, что девушка не вступала в телесный контакт с мужчиной и поэтому еще не стала женщиной. То, что девушка девственна, в символическом плане имело первостепенное значение. В современном обществе этого символа больше нет. Почему? Да потому, что даже эмпирически девственная девушка все равно уже является женщиной. Она несет в себе все признаки обратной связи со зрелостью и, раз мужчина для нее почти ничего не значит, никогда не станет женщиной просто потому, что уже ею является. Заодно отметим, что поэтический символ юной девушки, озаряющий собой такое количество английских романов, сегодня совершенно неуместен: нынешние журналы, рассказывающие девушке, как, ничем особо не рискуя, получше ублажить мужчину и как одеться, чтобы он ее возжелал, уничтожили эту поэзию на корню. Винить их в этом нельзя: они обращаются не столько к девушке, сколько к скрывающейся в ней современной женщине, уже полностью сформировавшейся, поэтому их цинизм, если можно так выразиться, носит невинный характер.
Что, собственно, и объясняет тот факт, что девушки с неподражаемым талантом делают все, что от них требуется, причем не только в подростковом возрасте, но и в детстве – они все это уже переросли. Если удел юношей заключается в том, чтобы никогда не взрослеть, то удел девушек – всегда быть взрослыми. В связи с этим приведем лишь один-единственный пример: успехи в школе. В этом отношении юношей и девушек, особенно в среде простолюдинов, разделяет целая пропасть, на фоне которой девушки выглядят куда лучше. Пока молодые люди из пригородов терпят в школе самый что ни на есть полный провал, их сестры демонстрируют успехи даже большие, чем девушки из обеспеченных семей, да при этом еще умудряются заткнуть за пояс мальчишек из богатых кварталов, тоже не блещущих особыми знаниями. Мне лично не раз доводилось наблюдать ситуацию, когда обездоленных молодых людей, которых полиция привозила в суд, защищали в качестве адвокатов или даже судили их собственные сестры. Бывало и по-другому: ведя беспорядочную половую жизнь, юноши подхватывали какое-нибудь венерическое заболевание и приходили к врачу, которым оказывалась их собственная сестра, если не родная, то двоюродная. Везде, где уместно говорить о символическом общественном успехе, девушка-женщина в наше время неизменно обойдет юношу, неспособного выйти из подросткового возраста.
В скобках заметим: это наглядно доказывает, что рассматриваемый вопрос не связан с социальной неустроенностью. Девушки в бедных кварталах обделены точно так же, как и юноши, может, даже больше, ведь им нередко приходится заниматься домом и младшими детьми. Скрючившись за столиком на кухне, они с триумфом делают уроки, прекрасно понимая, что для них, уже сформировавшихся женщин, любые упражнения из учебника не более чем детская игра.
Нам скажут, что они просто хотят порвать с пагубной средой, в которой родились. Конечно хотят! Весь вопрос лишь в том, что у них откуда-то берется такое желание. А происходит это только потому, что в их душе уже вовсю орудует свободная женщина, жесткая и уверенная в себе, которой они только хотят стать. Если юноша, не зная, что он собой представляет, не может стать тем, кем мог бы, то девушка-женщина, по сути, не просто может, но уже стала тем, чем могла.
Из чего следует, что, в отличие от вопроса юношей, вопроса девушек как такового на сегодняшний день не существует, остался лишь вопрос женщины. Но кто она, эта женщина, в которую преждевременно превращается девушка? Что она собой символизирует?
Мне хотелось бы на примере современных символов женственности продемонстрировать истинный сексистский механизм подавления, взятый на вооружение современным капитализмом. В отличие от мира традиций, речь в данном случае не идет о прямом подчинении, как действительном, так и символическом, мужу в браке, подчинении жены-матери мужу-отцу. Речь идет об активном повсеместном продвижении императива «жизнь без идеи». Но орудия этого императива варьируются в зависимости от того, кого он желает себе подчинить – юношу или девушку. Чтобы жизнь утратила любую идейную направленность, став глупой и бессмысленной, современный глобальный капитализм требует, чтобы мальчик никогда не повзрослел и навечно застрял в подростковом возрасте, потребительском и торгашеском. Только в этом случае можно получить требуемый тип личности. Девочек же с этой же целью нужно поставить в такие условия, чтобы у них не было возможности оставаться девушками и питать славой овеянный поэтический образ юной девы, чтобы они преждевременно превращались в женщин. Причем этот процесс цинично прикрывается стремлением добиться положения в обществе.