Тем самым для местной старшины и шляхты в рамках диалога с центральной властью оказалось принципиальным отстаивать два тезиса (связанные между собою, но первый из которых сформировался существенно ранее):
– во-первых, автономия Гетманата и его вхождение в состав Московского царства на условиях договора (откуда значимость утверждения о договорных статьях, «утвержденных» на Переяславской раде 1654 г.) и сохранение данного статуса вплоть до последующих времен. Гетманат/Малороссия в этом случае рассматривались как самостоятельное образование, соединенное унией с Московским царем/императором;
– во-вторых, шляхетский, дворянский характер казацкой старшины – отсюда значимость «рыцарства», «рыцарственных преданий», уравнения с польской шляхтой – и через это с европейским дворянством, т. е. с теми, чей статус сомнению не подвергался.
Первый тезис сам по себе был автономен от второго, но второй зависел от первого. Если Малороссия вошла под власть Московского государя на условиях соглашения, то власть последнего была обусловлена соблюдением данных условий – с обеих сторон. Примером исторического памфлета, направленного в обоснование данной позиции, служит известная «История Русов», создание которой приходится на конец 1810-х гг., – в ней, прежде всего, подчеркивается верная и славная служба малороссийского козачества государю и, с другой стороны, исчисляются нарушения малороссийских прав-привилегий со стороны центральной власти – оба эти сюжета в действительности образуют единую аргументацию, а именно доказывают, что стороной, не соблюдающей свои обязанности, является центральная власть, несмотря на что козачество верно, с честью и славой, исполняет свои.
В данном случае речь идет никак не о «национальной» проблематике, а о правах сословия и о правах «земли» – подразумевается, что если имперская власть не соблюдает условий соглашения, то она поступает несправедливо/неправосудно, и подразумевается, что противная сторона в принципе может ставить вопрос о расторжении соглашения по условиям его неисполнения – но эта часть аргументации служит лишь подкреплением тезиса о необходимости предоставить малороссийской старшине и шляхетству права русского дворянства, поскольку оно обладает, в действительности, более высоким рангом – равным со старой польской шляхтой (т. е. требует себе меньше, чем могла бы требовать по праву – образуя симметрию с общей логикой изложения, когда Малороссия оказывается верной, несмотря на неверность другой стороны).
Подчеркнем вновь, что для шляхты и старшины речь шла никак не о «народе» в модерном смысле слова, «нации» и т. п. – а о своем месте в имперской иерархии. Культивирование исторических преданий и воспоминание-создание «исторических прав и привилегий» имело своей целью улучшить собственные позиции и добиться наиболее приемлемых условий конвертации своего прежнего статуса в новый.
Принципиально важную роль в складывании раннего украинского национализма играло сочетание ряда обстоятельств:
– во-первых, затянувшееся неопределенное положение части гетманской старшины – при этом наиболее значительную роль в формировании новых представлений и в защите привилегий играли не те, чей статус, собственно, подвергался сомнению, а весьма обеспеченные и достаточно интегрированные в общеимперскую систему – они выступали лидерами, центрами объединения недовольных – за счет сохранявшихся местных социальных связей;
– во-вторых, длительность этого неопределенного положения и необходимость не только отстаивания своей позиции вовне, но и (а вероятно, и в первую очередь) укрепления внутренней солидарности привели к тому, что получили хорошо продуманную и разработанную идейную позицию, развитый на основе предшествующей козацкой традиции набор исторических образов и историческое предание – которое затем оказалось воспринято национальным движением, наследовавшим его, соответствующим образом переинтерпретировав, а не будучи вынужденным конструировать вновь (что привело, отметим попутно, к сравнительно небольшой «исторической глубине» романтического мифа, отсылающего в данном случае к XVI в. и последующим событиям – и образованию близкой к тавтологичности спайки «козак» – «украинец»);
– в-третьих, формирование и развитие этой идейной позиции происходило в условиях начавших складываться национальных движений – почти синхронного польского и немецкого, а вслед за тем «славянского возрождения» 1820-х – 1840-х гг. Это привело к тому, что она смогла быть подхвачена и унаследована новым движением и одновременно последнее смогло не только получить живую связь с традицией, но и поддержку со стороны защитников «гетманской старины»: антиквары, местные наследники старшины, живущие родовыми и местными преданиями, культивирующими и модифицирующими их как фактор собственной идентичности, и молодые националисты оказались тесно взаимодействующими – причем вплоть до 1860-х без сколько-нибудь заметных противоречий, поскольку, при разнице устремлений и идейных позиций, в практическом плане почвы для разногласий не существовало.
Впрочем, возводить «украинофильство» генеалогически исключительно к наследию Гетманата – принципиально неверно. Собственно, то, что можно назвать «украинофильством» (сложности данного понятия мы уже касались выше) в принятом в данной работе смысле, образовалось в рамках круга, так или иначе причастного к Кирилло-Мефодиевскому обществу: как и большинство, если не все, из интеллектуальных направлений XIX–XX вв., оно имеет в своем источнике очень небольшой состав участников и ограниченное время формирования, своего рода «дружеский круг».
Отметим, что само «Кирилло-Мефодиевское общество» в строгом смысле слова не включало целый ряд основных деятелей украинофильства – образованное Костомаровым (1817–1885), Белозерским (1825–1899) и Гулаком (1821–1899) в 1845 г. в Киеве, когда был написан устав и создана Костомаровым «Книга Бытия Украинского народа», оно уже к следующему году фактически прекратило свое существование. Однако пользоваться этим понятием приходится в том числе и потому, что круг причастных хорошо очерчивается материалами следственного дела 1847 г. – т. е. входящих не в «тайное общество» романтического типа, следствие увлечений Костомарова, а к не имеющему формальных границ кругу более или менее единомыслящих молодых людей, чувствительных к национальной проблематике.
Нам представляется продуктивным выделить следующие основные периоды – сочетая в периодизации как внутреннюю эволюцию направления, так и влияние внешних обстоятельств, нередко принципиальное для понимания его развития:
(1) 1830–1844 – протопериод, время индивидуального формирования взглядов, первичного усвоения национальной проблематики, первых опытов выражения своих представлений. В этот период основную роль играет Харьков – местный университет оказывается центром выработки и распространения соответствующих настроений, в Харькове выходит целый ряд изданий на украинском языке, к нему – в том числе благодаря учебному округу – оказываются тяготеющими разделяющие соответствующие настроения деятели из Полтавщины и т. д.
(2) 1844–1847 – киевский период, время знакомства и бурной деятельности всех основных участников движения – Кулиш (1819–1897) в это время стремится к академической карьере, одновременно приступая к написанию своего главного художественного произведения, «Черная Рада»; Костомаров вовлечен как в преподавательскую, так и исследовательскую работу, задумывает и начинает писать «Богдана Хмельницкого», знакомство с Шевченко (1814–1861), уже с Харьковских лет почитаемого Костомаровым (Кулиш знаком с ним с 1843 г.), закладывает многолетнюю дружбу. На волне как обретенного круга единомышленников, так и общественного подъема в Западной Европе, сказывающегося в России (это время оживленной полемики западников и славянофилов, деятельности кружка петрашевцев и т. д.), вызревает ранний вариант украинофильства – романтического национализма, мыслящего Украину (по аналогии с мицкевичевским польским мессианством) как Христа среди народов, будущий центр славянского мира, долженствующий возвестить ему и через него остальному миру истинные начала свободы, федеративный союз народов – равных с равными, построенный на принципе братства, т. е. свободный от польского аристократизма и московского подчинения власти. Молодые увлечения заходят довольно далеко – так, в 1847 г. в «Звездочке» Ишимовой Кулиш публикует небольшие заметки об истории Украины, в которых вполне ясно утверждает, что Украина при ином стечении обстоятельств могла бы в XVII в. обрести независимость – и явно сожалеет о том, что подобного не произошло. Примечательно, что это и целый ряд других обстоятельств попадают в фокус внимания властей только после доноса, с которого начинается дело Кирилло-Мефодиевского общества, – причем внимание властей привлечено не столько украинской проблематикой, сколько славянской, по этому же делу будет арестован и Ф. Чижов (1811–1877), возвращавшийся из славянских земель, в 1849 г. кратковременный арест настигнет Ю. Ф. Самарина и И. С. Аксакова – «славянское возрождение» вызывает опасения и как фактор распространения либеральных идей, и как способный дестабилизировать отношения между державами на Балканах, вызвать обострение отношений с Австрией ит. п. (напротив, публикация, например, «Истории Русов» в ЧОИДР в 1846 г. привлечет развернутое политическое обвинение лишь спустя двадцать четыре года, в выступлении Г. Карпова (1839–1890), равно как идеологически приемлемыми станут и другие публикации козацких летописей, предпринятые О. Бодянским (1808–1878) – кара обрушится на него совершенно по другому поводу два года спустя, когда он предпримет в тех же редактируемых им книжках ЧОИДР издание сочинения Фетчера о России);
(3) 1847–1855 – в публичном плане это лакуна – поскольку все основные деятели украинофильства оказываются лишены права печататься вследствие решения по делу КМТ, оставшиеся как местные, так и столичные деятели резко снижают активность – в силу как утраты лидеров, так и существенного ужесточения режима (после 1848 г.). Этого никак нельзя сказать о внутреннем развитии направления, хотя, в отличие от предшествующего периода, оно идет в это время по индивидуальным траекториям. Для Костомарова это время работы над его главным сочинением, «Богданом Хмельницким», и обретения украинской идентичности, для Кулиша – сближения со славянофилами, в первую очередь с аксаковским семейством – Константин Аксаков серьезно повлияет на его взгляды своей теорией «Земли и государства», под влиянием которой Кулиш в конце 1850-х сформулирует свою «хуторскую философию», перенеся тезис о «безгосударственности» на украинский народ;