Выделим основные проблемы, накопленные к 1905 г. Прежде всего – это застарелый «польский вопрос», имевший несколько измерений. В данном случае необходимо разграничивать вопрос о положении дел в бывшем Царстве Польском, территория которого с 1870-х гг. полуофициально именовалась Привислянским краем, дабы исключить саму память о притязаниях на государственное существование, и положение дел в «кресах», северо– и юго-западных губерниях Российской империи, отошедших к ней по трем первым разделам Речи Посполитой (1773–1795).
Политика Российской империи в отношении Царства Польского после восстания 1863 г. на достаточно длительный срок оказалась успешной – благодаря проведенной крестьянской реформе удалось, во-первых, лишить польских националистов основной социальной базы в лице крестьянства – земельные магнаты, составлявшие основу т. н. партии «белых», лишились большей части своего влияния на крестьян, а для «красных» исчезла возможность национальной агитации на волне аграрных требований; во-вторых, польское национальное движение после 1863 г. утратило сначала веру в силовую поддержку со стороны великих европейских держав, в первую очередь Франции – 1863 г. показал, что вне исключительной, трудно прогнозируемой ситуации общеевропейского масштабного военного противостояния западные державы готовы максимум оказывать на Российскую империю дипломатическое давление и весьма ограниченную, преимущественно моральную, поддержку повстанцев – при этом после 1863 г. возможности повторения вооруженного восстания не представлялось. В дальнейшем польские националисты в пределах Российской империи утратили и этот ресурс: поражение II Империи во франко-прусской войне 1870 г. привело к тому, что Франция более не имела и таких возможностей вмешательства на стороне поляков, как то было до 1870 г., а последующие изменения в международных отношениях привели к тому, что теперь Польша была поделена между тремя империями (Российской, Австро-Венгерской и Германской), ни одна из которых не была склонна поощрять польское национальное движение в его стремлении к образованию независимого польского государства[55], а Франция, стремясь выйти из европейской изоляции после 1870 г., нуждалась в союзнике против Германской империи, чтобы избежать повторения военного столкновения «один на один» – в качестве такового могла выступать только Российская империя, в доброжелательном нейтралитете которой как минимум была остро заинтересована Французская республика: тем самым еще задолго до образования русско-французского союза Франция была поставлена в ситуацию, когда не могла позволить себе действий, могущих быть расцененными русской стороной как недружелюбные – понятно, что это исключало всякую государственную поддержку польского национального движения.
Польский национализм после 1863 г. оказался в патовой ситуации – те идеи, которые были для него ведущими на протяжении предшествующих десятилетий, оказались дискредитированы, в то время как в «русской Польше» не было значительных ресурсов для формирования альтернативной программы. В итоге на ближайшие два десятилетия польское национальное движение перестает быть существенной угрозой для империи – а когда с конца 1880-х начинается новый подъем польского национализма в пределах Российской империи, то он происходит в существенно изменившихся условиях. Прежде всего теперь его политические амбиции существенно ограничены – не отказываясь от идеальной цели восстановления/создания независимой Польши, он на практике нацелен на достижение компромисса в рамках существующей в Центральной и Восточной Европе имперской системы. Принципиально меняется его социальная база – теперь он ориентирован на массовую политику, что обуславливает его существенное «полевение».
Изменение характера польского национального движения в последние десятилетия XIX – начале XX в. тесно связано с имперской политикой в «кресах». После 1863 г. при всех колебаниях правительственного курса как в центре, так и на местах, он оставался в целом направленным на уменьшение польского культурного и экономического влияния – это способствовало ослаблению польского национального движения в кресах, во многом утрачивавшего возможность мобилизации масс, приобретавших иные идентичности. Вместе с тем политика Российской империи в отношении Польши имела ключевое препятствие в том, что империя владела лишь частью Польши – другие империи, Германская и Австро-Венгерская, в первую очередь последняя, проводили иные политики относительно поляков на своих территориях, с 1860-х гг. в особенности австрийская часть Польши, Галиция, стала центром польского национального движения, обретя возможность политической консолидации в рамках конституционного режима дуалистической империи. Тем самым более или менее активная имперская политика, направленная против польского национализма, приводила к тому, что последний все более ориентировался на внешних конкурентов империи: так, например, решение сделать Варшавский университет исключительно «русским» привело к тому, что польские интеллектуалы получали образование и проводили исследования, например, в Краковском и Львовском университетах и связанных с ними центрах, жесткий контроль польской печати означал рост значимости галицийских изданий и т. п.
Отношение большей части русского образованного общества к польскому национализму претерпело за эти же годы существенную эволюцию – к 1880-м гг. Польша перестала восприниматься в общественном сознании как первостепенная угроза, образ, обусловленный общественным энтузиазмом 1863 г. В этом плане, если в 1860-х польский вопрос находился в фокусе русской общественной мысли, то в последующие годы он явно отошел на второй план.
Как отмечал уже в 1915 г. А. А. Корнилов в кратком очерке истории Царства Польского, после 1905–1907 гг. стала очевидной необходимость изменения политики по отношению к Польше, однако центральное правительство так и не выработало какого-либо нового определенного курса – в генерал-губернаторство Г. А. Скалона (в должности: 1905–1914) местная администрация продолжала придерживаться выработанных ранее норм, несколько умеряя их в своей практике, но подобная политика относительного «смягчения» была неспособна что-либо решить и кого-либо удовлетворить. Политические позиции основных польских направлений заключались в выборе, на какую из существующих великих держав ориентировать свою политику, какая из долгосрочных политических ставок является перспективной: польские социалисты во главе с Ю. Пилсудским (1867–1935) ориентировались на Германию, польские национал-демократы во главе с Р. Дмовским (1864–1939) полагали возможным и более эффективным достичь соглашения с Российской империей. Стоит отметить, что последняя позиция имела для того времени свои существенные основания – прежде всего связанные с тем, что соглашение с Германской империей для польских националистов принципиально ограничено национальной политикой Германии, в первую очередь активной германизацией Великого герцогства Познанского (той части Речи Посполитой, которая в конце концов, по итогам Венского конгресса 1815 г., отошла к королевству Пруссия), в то время как реальная политика Российской империи фактически не представляла угрозы для сохранения польской национальности в пределах Царства Польского.
Программа Дмовского, его национализм, носили «этнический» характер – и, примечательным образом, именно это позволяло ему умерить националистические притязания границами «этнографической Польши», т. е. отказаться от рассмотрения «кресов» как неотъемлемой части будущей Польши – подобное видение давало Дмовскому и его сторонникам основания надеяться достигнуть компромисса с Российской империей. Напротив, для Пилсудского речь шла именно о реставрации Речи Посполитой как «союза народов»: будущая Польша в этой логике выступала проектом политического сообщества, связанного общими политическими принципами и общим историческим наследием, а отнюдь не «расовыми» критериями – для него, потомка виленских помещиков, возводивших свою родословную к боярам Гедимина, мыслить «Польшу» как сообщество «поляков по крови» было невозможно. На этом примере хорошо можно видеть сложности национализма и невозможность свести понятие «национализма» к какой-либо простой формулировке – и Дмовского, и Пилсудского, разумеется, можно назвать «польскими националистами», но национальные проекты, лежащие в основании их «национализмов», принципиально различны: следствия из их столкновения вполне раскроются уже в дальнейшем, во II Речи Посполитой (1918–1939), ставшей противоречивым сочетанием столь разнонаправленных стремлений, не имевшей возможности реализовать вполне ни один из них (слишком большой, если угодно, с точки зрения Дмовского, включившей в свой состав слишком многих «чужих», которых не было возможности эффективно ассимилировать, – и слишком небольшой, с точки зрения Пилсудского, чтобы стать свободной от политики «крови» и воплотить желаемую модель «братского союза народов», столь тесно переплетенных между собой, живущих на одних и тех же землях, чтобы можно было мечтать выстроить этнически однородное государство).
Проблемой иного рода был украинский вопрос – если в случае с польским национальным движением в общественном мнении существовал своего рода консенсус относительно необходимости «развода» и основное противоречие было по вопросу «разграничения» русского и польского национализмов, а имперская рамка выступала как общая политическая форма – иными словами, между польскими и русскими националистами существовал консенсус по поводу взаимоисключения друг друга из одного национально-политического пространства, то «большие русские» и украинские национальные проекты находились в радикальной конфронтации: продвижение одного из них автоматически означало урон другому. Политическое противостояние, нараставшее в русском обществе к началу XX в., позволяло временно снимать остроту проблемы – поскольку существующий политический режим выступал в качестве общего противника и достижение политических свобод являлось общей целью.