В то время как немцы и армяне занимались более выгодными внешнеторговыми операциями, русины довольствовались торговлей внутренней. Евреи, наряду с армянами, были встроены в систему отношений с Турцией. Кроме того, они осуществляли оптовую торговлю, а также, традиционно занимались финансами, держали питейные заведения.
В конце XV века транзитной торговле Львова был нанесен серьезный урон, так как турки захватили Крым и Балканы, через которые были проложены торговые пути, и это лишь усугубило упадок немецкой и армянской общин, повысив роль польской и еврейской.
Львов был, безусловно, процветающим городом, и своим богатством был обязан, прежде всего, именно торговле. А она развивалась, несмотря на геополитические и экономические перемены, благодаря оптимальному с точки зрения торговых маршрутов географическому положению — что с востока на запад, что с севера на юг, за что основателю города можно лишний раз воздать хвалу.
Еще в XIV веке Львову было предоставлено «право склада», обязывавшее купцов распродавать свой товар в городе. Также Львов имел право на проведение двух ежегодных ярмарок, каждая из которых продолжалась по нескольку недель. А обычные торги не прекращались здесь ни на день.
Город был центром оптовой торговли товарами, которые отсюда везлись по всем направлениям — туда, где они были востребованы. Здесь продавали оружие, порох, орудия производства, конскую сбрую, предметы искусства, железо, медь, золото, серебро, древесину, смолу, кожи, сукно, мех, скот, зерно, воск, мед, вино.
Из-за сложностей, связанных с захватом турками Крыма, где львовские коммерсанты вели дела преимущественно с генуэзцами, местная торговля переориентировалась на другие рынки и товары. Львовяне также вспомнили, что их земля, их реки и их леса — это несметные богатства, которые грех не использовать.
Львовский мещанин, также будущий бургомистр Ян Альнпек в первые годы XVII века так описывал природные богатства города и его торговлю: «Хотя в результате соседних войн Львов как торговый центр очень обеднел, однако сюда продолжают приезжать купцы из Турции, преимущественно греки… Каждый год они продают около 500 бочек малмазии (вино). Этот город в достаточном количестве поставляет всему польскому королевству разные шелковые ткани, ковры и пахучие коренья. Во Львове также есть воскобойни, которые лишний воск поставляют немцам, итальянцам и Испании. Осенью солят тут также достойных похвалы щук, которые можно сравнить с теми, которые когда-то ловили между двумя мостами в Тибре и очень ценили римляне. Вокруг много больших прудов, где ловят карпов, пескарей и окуней, они вкусны и дешевы. Привозят сюда венгерские и молдавские вина, но они очень дороги, поэтому население пьет преимущественно сладкий мед, заправленный хмелем, и пиво — напитки не только вкусные, но и полезные для здоровья. Есть во Львове также меднолитейная, где отливают военное оружие. Есть большой арсенал, заполненный всякого рода военным оружием. В общественном амбаре хранится такой большой запас зерна, что его хватит на долгие годы…».
История вина и виноделия Львова достойна отдельного упоминания. Турецкий купец и путешественник Эвлия Челеби, побывавший в городе в 1657 году, писал, что «ввиду того, что эта область имеет холодный климат, виноград ее не славится», попутно отмечая, что другие, традиционно южные культуры — лимоны, апельсины, гранаты, оливки — здесь также не выращивались.
Область, в которой расположен Львов, действительно не была известна как винодельческая. Виноградники имелись в соседних Венгрии и Молдавии, но эти земли простирались несколько южнее. Тем не менее, в первой половине XV века местные немецкие купцы привезли виноградную лозу из Молдавии и засадили ею склоны львовских холмов. Эти виноградники просуществовали вплоть до середины XVII столетия.
Все тот же Альнпек, который сетовал на дороговизну импортной малмазии, сообщал о «нескольких виноградниках, которые поставляют чуть ли не 100 бочек терпкого вина…».
Купец из Гданьска Мартин Грюневег примерно в те же годы, что и Альнпек, писал, что «виноград из здешних садов не только носят корзинами на рынок, но и делают из него вино для погребов по 50–60 бочек с одного пресса». А дальше у него же: «Благодаря умению и усердию виноделов их вино крепчает из года в год, так что некоторые вина принимают за привезенные, а не местные…».
В любом случае, привозного или местного, вина во Львове было вдоволь. А еще было очень много рыбы. Грюневег также упоминает щук, о которых писал Альнпек, уточняя, что «здешних щук едят в Вене, хотя там и протекает … богатый рыбой Дунай».
Абсолютно все без исключения, кто описывал Львов и его окрестности, отмечали богатство его садов. «Не знаю города во всем (польском) королевстве, который был бы богаче садами. Здесь растут орехи и сливы, размером с куриное яйцо…», — писал Грюневег. Ему вторит Эвлия Челеби, тот, что раскритиковал львовский виноград — он отдает должное большому количеству яблок, груш и слив, а также обилию белого хлеба.
Действительно, количество имевшегося во Львове хлеба, наряду с вином, рыбой и воском, поражало воображение путешественников. И снова призовем в помощь Мартина Грюневега, который свидетельствовал: «Я объехал пол-Европы, побывал в самых известных городах мира, но ни в одном не видел столько хлеба, как здесь, который каждый день приносят на рынок, и почти каждый чужеземец найдет такое печенье, как в своей стране…».
И, надо признать, местным хлебопекам приходилось изрядно потрудиться, чтобы удовлетворить разнообразные вкусы покупателей, так как количество национальностей, представленных в городе, действительно было невообразимым. О том, какие народы постоянно проживали во Львове, было сказано выше. Но очень многие иностранцы наведывались в город время от времени, некоторые же из них оставались здесь подолгу, в связи с чем было трудно определить, постоянные ли они жители, или просто гости.
Вот, например, что сообщал будущий бургомистр Альнпек: «Можно увидеть толпу купцов всех народов, которые прибывают в этот город почти из всей Европы, Азии, больше всего греков, турок, армян, татар, валахов, венгров, немцев и итальянцев». По его словам, в городе было очень много евреев, для которых здесь чуть ли не «земля обетованная». И через полвека, как свидетельствовал турок Эвлия Челеби, «нет в этом городе народа многочисленнее евреев».
«В этом городе, — писал польский купец Грюневег, — как в Венеции стало привычным встречать на рынке людей из всех стран мира в своих одеждах: венгров в их магерках, козаков в больших кучмах, русских в белых шапках, турок в белых чалмах. Эти все в длинной одежде, а немцы, итальянцы, испанцы — в короткой. Каждый, на каком бы языке он ни говорил, найдет здесь и свой язык. Город отдален на более чем сто миль от моря. Но когда видишь, как на рынке возле бочек с малмазией бурлит толпа критян, турок, греков, итальянцев, одетых еще по-корабельному, складывается впечатление, что порт здесь сразу за воротами города».
Не трудно представить, что во Львове умели не только упорно работать, но и с размахом отдыхать. Поводом для торжеств служили религиозные праздники, которые отмечались с невероятной помпой, восшествия на престол королей, рождения их наследников и, конечно же, военные победы.
Так, турецкий путешественник Челеби был потрясен размахом празднования победы татарского хана над трансильванским князем Ракоци: «Три дня и три ночи в этом городе зажигались праздничные огни, и каждый с великой радостью выносил свой товар на площадь любви. Город был наряжен, как невеста».
По части невест Львов, тоже, славился изрядно. Тот же Челеби писал, что «в благоприятном климате здешних мест девушки такие красивые, что увидев их, одетых в шелковые разнообразные одежды, солнцеликих, с глазами косули, газели, серны, теряешь голову».
Голову теряли многие, не только сорокапятилетний турок. Самым известным из тех, кому вскружила голову одна из местных красавиц, был сам король Владислав, тот самый, что умер незадолго до прибытия в Речь Посполитую д’Артаньяна. По легенде, во время своего посещения Львова в 1634 году увидел Владислав в окне одного из домов дочь обедневшего купца, восемнадцатилетнюю девушку по имени Ядвижка Лушковская (более романтический вариант легенды гласит, что Ядвижка находилась в это время на балконе). Увидел и влюбился. И увез с собой в Варшаву, где поселил в королевском дворце, несмотря на осуждение двора. Король женился, причем дважды, а Ядвижку выдал замуж, но связь их не прекращалась. Плодом этой любви стал их сын Владислав Константин, признанный родителем, а после его смерти воспитывавшийся при дворе короля Яна Казимира. Кстати, умер Владислав на руках возлюбленной Ядвижки.
В начале XVII века прибыл во Львов венецианский консул Антонио Массари. Он купил дом на Рынке, установил на фасаде герб Венеции, обставил интерьер на итальянский манер. Приглянулась ему местная девушка Льонця Абрекова, ответившая ему взаимностью. По случаю своего обручения решил Массари устроить первый в городе настоящий венецианский карнавал. Это произошло 17 января 1610 года. Тогда же жители города впервые увидели фейерверк. Карнавал продолжался три дня. Радости горожан не было предела. Но, как часто бывает, радость сменяет горе. Так произошло и в этот раз — Антонио Массари был убит львовским мещанином Янко.
А вот еще одна любовная история Львова со смертельным исходом. Также на площади Рынок жила еще одна местная красавица — Анна Вильчковна. Было это, однако, лет за пятьдесят или более до того, как король Владислав повстречал прекрасную Ядвижку, и на двадцать лет раньше трагического карнавала Антонио Массари. Кстати, без итальянца здесь также не обошлось. Анна была не только хороша собой, но и богата, а потому претендентов на ее руку было предостаточно. На свадьбе подруги Анны двое кавалеров — Урбан Убальдини и Павел Еленек — одновременно пригласили ее на танец, а она протянула руку итальянцу. Еленек, сын первого консула, не задумываясь отвесил сопернику звонкую пощечину, на что тот, также не задумываясь, нанес ему смертельный удар кинжалом. Итальянцу за содеянное грозила смерть, но его соперник на смертном одре признал, что в ссоре был виноват он сам. Однако легенда утверждает, что главную роль в спасении итальянца сыграли жены львовских судей, которые требовали от своих благоверных оправдать влюбленного юношу. В результате так и случилось. Молодые люди поженились, и, если бы не смерть сына консула, можно было бы сказать, что все в этой истории закончилось благополучно.