ыплатить 200 тысяч злотых, а иначе — ждет город участь ужасная.
В надежде, что штурма удастся избежать, горожане, посоветовавшись, отправили парламентера — ксендза Мокрского, который был в свое время у Хмельницкого иезуитским наставником. Хмельницкий принял ксендза с большим почтением, рассказывают даже, что гетман кинулся в ноги своему бывшему учителю и горячо благодарил его за былую опеку и науку.
Но от выкупа город это не спасло. Для обсуждения условий контрибуции Львов делегировал своих послов, и начались долгие переговоры, на которых каждая из сторон пыталась выторговать себе более выгодные условия.
Тем временем, татары ограбили обоз какого-то незадачливого купца, который, не ведая об осаде Львова, или не придав этому известию должного внимания — ведь плохие новости как блохи скачут по округе во все времена — привычно вез свой заморский товар в город. На радостях — а упомянутому коммерсанту на горе — в лагере устроили пир. Вверх взметнулись тысячи огней от костров, палили пушки, но, к счастью, не по городу, а в поле. Захваченное в обозе вино лилось рекой.
Мушкетерам также перепали кое-какие трофеи, в связи с чем они устроили праздничный ужин, расположившись в лагере особняком. Когда Атос, Портос и Арамис находились в польской армии, они редко участвовали в офицерских пирушках, делая исключения лишь для обедов князя Конецпольского, да и то, из уважения к хозяину. Сейчас, в лагере Хмельницкого, уже вместе с присоединившимся к ним д’Артаньяном, они поступали аналогичным образом. Такое их поведение не было продиктовано спесью или высокомерием, просто французы не вполне чувствовали себя комфортно в непривычной для себя обстановке. И, хотя Атос и, в меньшей степени, Арамис, кое-что могли сказать по-польски, что первый из них с блеском продемонстрировал во время побега из замка Александра Конецпольского, этих знаний не хватало для полноценной беседы, которую французы, как известно, считают отдельным видом искусства.
А еще одним из сугубо французских искусств, безусловно, является гастрономия. Именно ее музе посвятили наши герои тот памятный вечер. Ошалевшие от неожиданного изобилия, обрушившегося на них впервые за долгие месяцы суровой походной жизни, они ударились в воспоминания о былых застольях.
— Да, как в старые добрые времена! — с восторгом ревел Портос, поедая колбасу и прихлебывая вино.
— Бьюсь об заклад, дорогой Исаак, вы бы сейчас были не против оказаться на обеде в замке князя Александра Конецпольского! — улыбаясь, сказал Арамис, с нежностью глядя на друга.
Тот лишь утвердительно закивал, так как рот его был заполнен едой.
— Не думаю, что нам еще когда-нибудь придется там побывать, — молвил Атос с сожалением глядя на мушкетера-великана.
Портос горько хмыкнул и налил себе еще вина. Остальные французы последовали его примеру.
Некоторое время мушкетеры молчали, смакуя напиток, который, похоже, пришелся им по душе.
— Черт возьми, Арамис, что вы скажите по поводу этого вина? — пропыхтел Портос, осушая очередную кружку.
— Лично я нахожу его очень недурным, — меланхолично ответил Арамис, который, в отличие от своего могучего друга, неспешно попивал рубиновый нектар. — Оно греческое, не так ли? — обратился он с вопросом ко всей компании.
— Нам рекомендовали его как греческое, — отозвался Атос.
— Мне показалось, что речь шла о Турции, — вмешался в разговор д’Артаньян.
— Разве магометанам религия позволяет пить вино? — удивился Портос.
— Им достаточно его производить и продавать неверным, то есть нам, — сказал д’Артаньян и приложился к своему сосуду, как бы подтверждая сказанное.
Друзья беззаботно засмеялись. Их жизнь в последнее время не была обременена какими либо заботами, а иногда попросту становилась скучной. Поэтому даже такой незатейливый праздник скрашивал их серые будни.
— А помните, друзья, наши посиделки в «Зеленом лисе»? — вдруг с энтузиазмом воскликнул Портос, при этом было не совсем понятно, что именно вызывал его восторг — воспоминание о парижской таверне, или поедаемый им в этот момент свиной окорок, в который великан впился зубами с такой яростью, что можно было подумать, что он не ел несколько дней.
— Наваристый бульон, баранье рагу, молодой кролик под грибным соусом с кусочками гусиной печени, цыпленок, вареный каплун…, — отозвался Арамис, который оказался не меньшим гурманом, чем его прожорливый товарищ.
— Жареный! Жареный каплун, дорогой Анри! — вскричал Портос, и вся компания снова расхохоталась.
— В Париже мы часто наведывались в «Зеленый лис», по крайней мере, чаще, чем в другие заведения, — пояснил Атос д’Артаньяну.
— Но это не значит, что мы не бывали в других местах, — вставил Арамис.
— Шарль, — не унимался Портос, — знаком ли вам «Зеленый лис»?
— «Зеленый лис»! Вы спрашиваете, знаком ли мне «Зеленый лис»? — воскликнул д’Артаньян. — Поскольку в первые свои годы в Париже я жил на улице Старой голубятни, то, в некотором роде, «Зеленый лис», который, как вы, безусловно, знаете, расположен на той же улице, стал для меня чем-то вроде домашней кухни. Разумеется, когда у меня были деньги! — добавил он хмыкнув.
Мушкетеры понимающе переглянулись, Портос залился веселым смехом, Арамис коротко хихикнул, а Атос лишь еле заметно улыбнулся.
— Да, деньги! Деньги нужны всем! — мечтательно произнес Арамис.
— Особенно они нужны простому мушкетеру! Рыцарю, как говорят в здешних краях, — сказал Портос, алчно откусывая очередной кусок мяса.
— Как странно, д’Артаньян, что мы никогда с вами не встречались раньше, притом, что, по идее, все время ходили одними и теми же маршрутами, — задумчиво заметил Атос.
— Если вы о «Зеленом лисе», мой друг, то уже лет пять, нет, какое пять — целых шесть, я живу на правом берегу Сены, а потому в этом кабаре не бывал уже очень давно.
— И где же все эти годы ваша душа находит приют? — поинтересовался Арамис.
— В разных местах. Мне сложно выделить какое-то одно, — д’Артаньян задумчиво почесал затылок. — Разве что «Сосновую шишку». Друзья, вы бывали в «Сосновой шишке»?
— Кто не бывал в «Сосновой шишке»?! — воскликнул Арамис. — Я думаю, что любой парижанин хоть раз бывал в «Сосновой шишке».
Французы снова дружно закивали. Разговор на время прервался. Все погрузились в свои размышления — даже Портос, который к этому времени уже разделался с окороком.
— Ну, что ж, похоже, наш ужин подходит к концу, — сказал, наконец, Атос, переводя взгляд с одного мушкетера на другого.
— Боюсь, дорогой Арман, вы правы, — с грустью констатировал Портос.
— Во всем, даже в еде, нужна мера, Исаак, — назидательно подчеркнул Арамис.
Глядя на серьезное лицо молодого человека, друзья, в том числе Портос, засмеялись. Затем, бросив объедки собакам, отяжелевшие от еды и питья, покачиваясь, они побрели к своей палатке. Наступила ночь, и в эту пору года было уже довольно зябко.
Переговоры о выплате контрибуции затягивались. Львовские послы жаловались, что после того, как из закромов все выскреб Вишневецкий, в городе никаких богатств не осталось. Козаки и, особенно, татары, понимающие кивали, но стояли на своем.
В конечном итоге сговорились на том, что в город будут направлены представители украинского гетмана и татарского хана, которые проведут ревизию и решат, что еще можно будет содрать с многострадального Львова.
Несколько дней продолжался санкционированный грабеж, деловитые львовские мещане оценили свой ущерб в полмиллиона злотых, хотя, конечно же, сумма эта была существенно завышена, но таковы правила игры — продавец, даже в такой ситуации, старается подороже оценить свой товар. Татары же, для которых, в основном, предназначались собранные богатства, наоборот, считали, что город не дал даже того, что потребовал изначально Хмельницкий, то есть — 200 тысяч злотых. Тугай-бей гневался, но, в конечном счете, смирился — добыча была и вправду неплоха, а, если учитывать все, что было награблено до этого, то можно было считать весь поход в высшей степени удачным.
Наконец, в конце октября татары под предводительством Тугай-бея покинули гостеприимные львовские предместья и отбыли в направлении Замостья. Отправились налегке, так как обозы с добычей были отосланы в Крым. Через несколько дней в том же направлении повел свои полки Хмельницкий. Перед уходом гетман приказал снова хорошенько пальнуть по городу из пушек, чтобы жители Львова осознали в полной мере, что бы их ожидало, окажись они менее сговорчивыми.
Он также на время оставил отряд козаков для защиты города от ватаг черни, которые рыскали по предместьям, вселяя в благопристойных мещан ужас своими зверствами. С этим отрядом выразили желание остаться четверо французов, на что Хмельницкий дал свое благоволение при условии, что мушкетеры затем прибудут под Замостье. Атос, Портос, Арамис и д’Артаньян поклялись перед Хмельницким дворянской честью.
Мушкетеры, наряду с другими оставшимися, ездили в патрули, и таким образом у них появилась возможность познакомиться с городом поближе.
Как-то раз, проехав через Галицкие ворота, они взяли привычный курс в сторону Рынка. Улицы были довольно пустынны — люди опасались мародеров и насильников. Случайные прохожие при виде всадников в европейском платье нередко останавливались, искренне приветствуя их. Однако даже такие благородные рыцари как наши мушкетеры далеко не всем внушали доверие, и многие горожане спешили поскорее спрятаться в подворотне или заперев поспешно за собой входную дверь. Если на балконе или у открытого окна стояла, замечтавшись, юная особа, при виде всадников ее также спешили увести вглубь дома.
Французы отвечали на приветствия местных жителей поднятием шляп. Они натягивали поводья, лошади останавливались и начинали гарцевать. После подобной приветственной церемонии мушкетеры продолжали свой путь, сворачивая на очередную узкую улочку.
— Исаак, ваше седло ужасно скрипит! — воскликнул вдруг Арамис.