Гасконец, улыбнувшись, понимающе закивал, но на этот раз не решился прерывать рассказ. Арамис, тем временем, продолжал:
— Но были в той моей жизни и более благопристойные занятия. Благодаря связям отца я был принят в солидных домах. Особенно частым гостем я стал в доме… впрочем, я не хотел бы называть имя хозяина дома, и сейчас вы поймете, почему. Дочь этого человека, который, поверьте мне, занимал не последнюю должность в государстве, была само совершенство. И я без памяти влюбился.
Было видно, что Арамис разволновался от нахлынувших на него воспоминаний. Через мгновение он овладел собой и, немного виновато улыбнувшись, возобновил повествование:
— Как оказалось, у девушки был жених, довольно известный в то время скандалист и дуэлянт, обладатель обширных имений и титулов. По понятным причинам его имя я также не стану называть. Но о его существовании я поначалу даже не догадывался — да и было ли мне, влюбленному юнцу, до этого дело. В то время, когда я появился в том доме…, — в этот момент голос Арамиса слегка дрогнул, — этот человек вместе с нашей доблестной армией находился на полях сражения. Но однажды он, окруженный славой и почетом, вернулся. И, разумеется, поспешил в дом своей невесты, где, к глубокому своему удивлению, встретил меня. Нет, конечно, никто тогда не рассматривал меня в качестве достойной партии для указанной молодой особы, но, сами понимаете, когда в доме вашей невесты в ваше отсутствие появляется мужчина… Впрочем, наше знакомство прошло довольно мирно, мы были представлены друг другу, пожали руки… Меня попросили прочитать стихи, и я с радостью согласился. Я и сейчас иногда сочиняю, а тогда…
Д’Артаньян молча кивнул, закручивая ус. Он помнил экспромт, который Арамис декламировал во Львове.
— Не стану утомлять вас подробностями, дорогой друг. Когда мы остались наедине, этот человек, который был меня лет на десять старше, сказал, что если еще хоть раз увидит меня в этом доме, он поколотит меня как последнего лавочника и прикажет слугам вышвырнуть меня на улицу. Говорил он со мной с таким превосходством, с таким презрением, что я боялся вымолвить слово в ответ. Сразу же после нашего разговора, который правильней было бы назвать монологом, я ретировался, даже не попрощавшись с хозяевами, столь велик был мой стыд. С тех пор в том доме я не бывал ни разу… Вот такая история, Шарль, — с грустью произнес Арамис.
— Мне кажется, что это не вся история? — Д’Артаньян с любопытством посмотрел на друга.
— Вы абсолютно правы, — глаза Арамиса сверкнули задорным огоньком. — Я дворянин, к тому же беарнец. И, раз уж я решил стать мушкетером, я не мог себе позволить быть трусом. А тогда, в том доме, я поступил как самый настоящий трус. Так вот, после этого я стал более ответственно относиться к занятиям в военной академии, но и этого мне было мало. Я нанял одного из лучших учителей фехтования в Париже, все деньги, которые мне давал отец, я тратил на занятия, позабыв о развлечениях.
Арамис снял шляпу и отер пот со лба. Похоже, его снова охватило волнение. Но, как и раньше, он довольно быстро с ним справился.
— Прошел год. Я получил вожделенный плащ мушкетера. Мои уроки фехтования также подошли к концу. Мой учитель расхваливал меня на все лады, но я трезво оценивал свои возможности, особенно, учитывая полное отсутствие какого-либо боевого опыта. От своих знакомых я узнал, что мой обидчик находится в Париже. Найти его не представляло труда, куда сложнее было застать его одного. Но вскоре такая возможность мне представилась. Я окликнул его, он меня, естественно, не узнал. Тогда я вкратце напомнил нашу последнюю встречу. Он спросил меня, чего я хочу, в нем вновь взыграла гордыня, и он, как и год назад, опять пригрозил меня поколотить. Я предложил другой вариант — дуэль на шпагах. Это его сильно развеселило — не удивительно, так как он слыл одним из лучших фехтовальщиков Франции, к тому же был задирой и драчуном. Тем не менее, я настаивал. Мы нашли укромное место, где нас никто не мог потревожить. Поверьте, д’Артаньян, мне было страшно так же, как и в доме моей возлюбленной, но решительность пересиливала многократно. Мы обнажили шпаги, я действовал в точном соответствии с инструкциями, которые мне давал мой учитель. И в какой-то момент я начал осознавать, что фехтую лучше своего противника. Это придало уверенности, я полностью успокоился, тогда как соперник, раздосадованный тем, что не может справиться с каким-то писакой-юнцом, стал совершать ошибку за ошибкой. Не прошло и нескольких минут, как я …
— Вы убили его? — воскликнул д’Артаньян.
— Нет, мой друг. Я не стал его убивать, хотя мог бы это сделать с легкостью. Я лишь разоружил его одним из тех приемов, которым обучил меня учитель. Затем, приставив шпагу к горлу своего обидчика, я потребовал от него извинений. Он извинился. После этого я произнес тираду, которую готовил со времени первой нашей встречи, и в ней, как помнится, укорил его за надменность, заметив, что не стоит унижать других, поскольку однажды можно оказаться униженным самому. В общем, полнейшая чушь, свойственная молодости, которая в юные годы кажется чуть ли ни откровением.
Арамис замолчал и улыбнулся. Его рассказ был завершен.
История Арамиса произвела на д’Артаньяна большое впечатление. Он также был уверен, что Атос и Портос были с ней знакомы.
Безусловно, каждый мушкетер придавал большое значение боевым навыкам, и владение шпагой среди них занимало не последнее место. Многие дворяне, к коим относились все четверо друзей, начинали постигать азы фехтовального искусства в своих имениях, и первыми учителями нередко становились их собственные отцы. Впрочем, нередко для этих целей нанимались профессиональные учителя, особенно, если таким семействам это позволяли финансы. В столице, куда стекались отпрыски благородных фамилий самого разного уровня благосостояния, также были различные возможности для совершенствования навыков — от общих школ до индивидуальных уроков. Эти последние предполагали некие секретные приемы, которые давали их освоившим определенные преимущества перед всеми остальными.
Французская школа фехтования, к которой, несомненно, принадлежали Атос, Портос, Арамис и д’Артаньян, была — и является на сегодня — пожалуй, самой известной в мире.
Забегая вперед, скажем, что именно из французской школы развилось современное спортивное фехтование.
Но в то время умелое владение шпагой, было, зачастую, не развлечением, а вопросом жизни и смерти.
Считается, что первые шпаги появились в середине XV века в Испании. По сути своей шпага — это облегченный и утонченный меч. Своим появлением она обязана, прежде всего, двум фактам — усовершенствованию стальных лат, которые стало практически невозможно разрубить обычным мечом, и распространению огнестрельного оружия, а оно-то как раз эти латы с успехом пробивало. Шпагой с ее узким лезвием было намного легче, чем мечом, наносить колющие удары в сочленения лат и другие уязвимые места противника.
Несмотря на явный приоритет уколов, особенно в последующие века, поначалу шпагу использовали и для рубящих ударов. Постепенно навыки владения шпагой преобразовались в сложное искусство, мастера которого были известны не меньше, чем поэты и философы.
Как было уже замечено, шпаги впервые появились в Испании, но искусство фехтования своим рождением обязано не ей. Здесь, безусловно, существовала своя школа, называвшаяся дестреза (или, если следовать правилам произношения испанского языка, — дестреса), но она возникла не ранее середины XVI столетия, то есть, тогда же, когда, например, во Франции.
Надо сказать, что испанцы подошли к теории ведения боя очень основательно — помимо чисто технических аспектов, которых, как раз было не так много, большое значение в их школе уделялось вопросам философии и нравственности, а все движения рассчитывались в буквальном смысле с математической точностью. При всем при этом, испанские фехтовальщики считались очень сильными бойцами. Немаловажную роль в этом, по-видимому, играла психологическая подготовка, считавшаяся в дестрезе чуть ли не основополагающей.
Также испанской школе, наравне с кинжалом, было присуще использование плаща, который либо наматывали на левую руку, действуя ею как щитом, либо накидывали на противника, лишая его таким образом ориентации.
Но, если не испанцы и не французы были законодателями фехтовальной моды, то кто же тогда? Очевидно, что это были итальянцы. В XV веке здесь появились первые трактаты с рекомендациями по ведению рукопашного боя, в том числе, с использованием шпаги.
Первыми учителями фехтования во Франции были также итальянцы. Собственно французская школа появилась ближе к концу XVI столетия. Ноэль Kappe, Сен-Дидье, Жак Феррон, ле Фламан, ле Перш, ла Туш — вот только несколько имен тех, кто стоял у истоков французского стиля, в котором по-прежнему чувствовался итальянский аромат.
Впрочем, мы слишком много времени уделили шпаге. Вряд ли наши мушкетеры всерьез рассматривали возможность обучить козаков искусству обращения с ней. Хотя бы потому, что для них главным оружием была сабля.
Атос, Портос и Арамис, находясь в польской армии, немного освоили сабельную технику, но, конечно же, они не претендовали на то, чтобы считаться в ней мастерами.
Существует давний спор о том, какое оружие эффективнее — шпага или сабля. Нередко это пытались выяснить непосредственно в поединке, хотя специалисты утверждают, что такая дуэль крайне затруднительна из-за полной несхожести техник.
Рассказывают, что когда в начале XVI века супругой польского короля Сигизмунда I стала миланская принцесса Бона Сфорца, в ее свите прибыли итальянские дворяне, которые в нескольких столкновениях со шляхтичами доказали абсолютное преимущество шпаги перед саблей. В связи с этим полякам пришлось усовершенствовать свою технику с учетом коварных колющих ударов.
В войске Хмельницкого французы воздерживались от подобных экспериментов, однако, как выяснилось, в лагере под Глинянами у Арамиса произошел конфликт с одним задиристым польским паном, и наш мушкетер хорошо проучил забияку, проделав в нем несколько дырок. Впрочем, раны шляхтича оказались не смертельными, и эта стычка для Арамиса не имела негативных последствий. Более того, по всему войску польскому разнеслась о нем слава как о великом дуэлянте.