Однако, когда путешественники добрались до переправы, Ниал воспрянул духом: оказывается, спутница великого героя тоже умела не все на свете. Уроженка Оверни, зеленоглазая Ивин плавала довольно паршиво, зато у великого героя с этим многосложным искусством не имелось никаких затруднений. Почитай, с детства из речки не вылезал. А речка Гаронна была немаленькой – даже в верховьях раза так в три пошире, чем этот вот мутный поток, который местные по недоразумению считали рекой.
Несколько раз чуть не утопив свою спутницу, Ниал наконец помог ей выбраться на противоположный берег. Вместо благодарности получил в зубы крепким кулачком, что, впрочем, не погасило счастливой ухмылки великого героя. Ивин ответила такой же гримаской, и дальше они уже шли, не слишком выставляясь друг перед другом.
Весьма удачно для них обоих, так как тем же вечером Тетра наконец решился перейти от угроз к непосредственному действию. Отряд черных призраков без особого труда догнал великого героя со спутницей, перепугав их до полусмерти; предводитель призрачных конников, Тетра-фомор, произнес внушительную речь, столь щедро пересыпанную поэтическими перлами древнего гэльского языка, что Ниал уразумел едва одно слово из десяти, а Ивин и того меньше. Прощаясь с жизнью, великий герой презрительно фыркнул в лицо фомору и выдал парочку простонародных выражений не слишком пристойного характера. Черный всадник торжественно воздел правую руку, призывая с темного небосвода разящую молнию. Та не замедлила явиться, грянув оземь около ног Ниала, однако великий герой не ожидал, что молния пройдет мимо цели, потому кувыркнулся в сторону, подхватил с земли смолистую еловую шишку и неблагородно влепил ее благородному скакуну фомора точно промеж глаз. Ошарашенный подобным отношением к славным традициям, вороной конь растворился в воздухе, грозный Тетра вынужден был сделать то же самое, ну а черные призраки последовали за своим предводителем…
Кречет не был уверен, кто из участников испытания пришел в себя первым. Вероятно, это все-таки была Ивин, а уж ее крепкие объятия заставили очнуться Ниала.
Даже во сне друид хмыкнул и отвернулся, углядев, что последовало за этим. Свечку тут держать было явно ни к чему, поэтому старик проснулся и оставил великого героя получать награду за первый свой подвиг. Честно заработанную награду.
Конечно, это не придаст ему сил для следующих испытаний, не наделит полезными способностями и не одарит волшебным оружием. Зато еще один элемент пророчества встал на место. Узнав об этом, Тетра просто вынужден будет доложить о неудаче своей… хозяйке.
Кречет-то знал, что это фомор расценивает происшедшее как неудачу; та, кого друид по-приятельски звал Моррой, чрезвычайно далека от подобных упрощений. Королева Моря достаточно хорошо знала тонкие правила работы пророчеств, чтобы расстраиваться из-за подобных мелочей.
И Тетру она уничтожит не потому, что будет расстроена принесенным известием. А потому, что фомор позволил себе слишком многое, выставив себя в предупредительно-грозной речи воплощением неотвратимости судьбы и предопределенности высшего возмездия. Неважно, что великий герой всего этого не уразумел, да и вряд ли Ниал вообще когда-нибудь сподобится понять, что в точности произошло в тот момент, когда он ощутил в ладони тяжелую шишку, самой природой созданную для метания в цель.
Впрочем, великому герою этого понимать и не нужно. Не в понятливости его сила.
Что касается Ивин – эта чертовка как раз понять может, если захочет, но коли поймет – будет помалкивать. Для своего же блага.
Она достаточно умна для этого.
ВЗГЛЯД СЗАДИ
Семь раз отмерят по семь шагов
и семь по семи седьмых,
покуда старых не встретят врагов
не знавшие дней иных.
Семь раз они скажут друг другу «прощай»
и семь раз по семь – простят.
Простят не себя – они видели рай, —
а тех, кому выпал ад.
Вода в пруду подернулась седой зыбью, отраженное в ней лицо друида изменилось. И превратилось в другое лицо, впрочем, довольно похожее на его собственное. С таким же широким лбом и узким, твердым подбородком; с такими же струящимися волосами – потускневшее серебро и вороненая сталь; с таким же носом, подобным властному клюву сокола или кречета; с такими же глубокими, прищуренными глазами цвета Западного океана во время шторма… Лица были похожи, однако спутать их мог лишь тот, кому не ведома разницы между мужчинами и женщинами.
– Кречет, – зашевелило губами размытое отражение, медленно обретая четкость.
– Морра, – кивнул друид. – Как здоровье, как настроение, и все такое прочее?
– Ничего, благодарю, – сообщила Королева Моря. – А как твой подопечный? Хорошо справляется?
– Ничего, помаленьку. Хотя подопечным я бы его не назвал.
– У нас разные взгляды на то, что именовать «опекой»… Ты планируешь вмешаться сам?
– Морра, Морра, где твои манеры? – укоризненно покачал пальцем друид. – Ты не хуже меня знаешь правила.
– Я знаю также и то, что правила эти не для нас созданы. Хорошо, раз не хочешь играть в открытую – не буду настаивать. Где думаешь провести Самхейн?
Кречет предпочел не ответить вслух, ограничившись вежливой, но многозначительной улыбкой.
– Что ж, как знаешь, – хмыкнула Королева Моря, с преувеличенной тщательностью поправляя прическу. – Я бы пригласила тебя на похороны Тетры, но ты не любитель такого рода праздников…
– Подобные праздники я как раз уважаю, однако отмечать предпочитаю в одиночестве.
– Фи. Пить лучше в дружеской компании.
– Вот об этом я и говорю. У нас разные взгляды на то, что именовать «дружбой».
На сей раз вежливую и многозначительную улыбку изобразило отражение. Впрочем, ненадолго – через несколько мгновений образ владычицы вымершего племени фоморов потускнел, а вода в пруду приняла свой обычный вид.
СБОР ОТРЯДА
Семь мертвых рук и семь рук живых
сойдутся в неравной борьбе —
и семь раз по семь восклицаний стальных
откроют дорогу судьбе.
Семь истинных слов и семь возгласов лжи
в одну обратятся речь —
и тем, кто чужую проспорил жизнь,
снесут буйны головы с плеч.
На границе Гитина великого героя тоже ждал конный отряд, однако на этот раз лошади были чалых и серых мастей, а всадники оказались обычными людьми, которые служили не Королеве Моря, а Дане-риксенн, наследной владычице Гитина и Лионесс. Вообще говоря, владычествовать Дане оставалось года три, по достижении ею брачного возраста, то есть совершеннолетия, совет клановых вождей примет решение, за кого выдать эту егозу и кому тогда носить венец рикса, и будет носитель венца править обеими странами, или только одной, что вероятнее… Но пока что слово одиннадцатилетней дочери погибших Гвендайлон и Кормака имело силу закона и в прибрежном Лионесс, и на холмах Гитина.
Кречет не был близко знаком с родителями Даны, но саму принцессу знал неплохо. Не так трудно оказалось убедить девочку оказать небольшое содействие. Труднее пришлось собственно с тем, чье содействие друиду было необходимо, однако он совладал и с этой задачей.
Дана потребовала только одного: ей хотелось познакомиться с великим героем лично. Кречет вынужден был согласиться на это условие. Не то чтобы он полагал, будто краткое пребывание при королевском дворе Гитина заставит Ниала потерять голову; как говорится, чего нет, того не потерять. Просто требование принцессы хорошо, просто-таки идеально ложилось в традиционную схему превращения великого героя в великого героя, и друид обоснованно заподозрил здесь ловушку со стороны Королевы Моря: она ведь не хуже его знала все обычаи и пути-вариации героического мифа, а коль скоро Кречет играл сейчас на противоположной стороне…
Но даже подозревая подвох, Кречет не мог избежать этого поворота.
Итак, великий герой со своей спутницей отправились в замок Морхальт, служивший резиденцией королей Гитина со времен Фиона Могучерукого, который воздвиг сей замок (и десяток других, разбросанных по Галлии и Арденнам) из обломков расколотой его могучими руками черной луны. Чем помешала таковая великому риксу-герою, старинное предание скромно умалчивало. Всякому, кто почему-либо вздумал усомниться в правдивости родовой легенды, настоятельно предлагали внимательно поглядеть на небо – хоть днем, хоть ночью, – и отыскать там черную луну. Тех, кто нашел, со всеми почестями провожали на алтарь Трехликой Морриган, чтобы отправить в Аннон, для воссоединения с их тоскующей матерью-Бездной.
Ниал и Ивин не высказывали особых сомнений в правдивости повести о подвигах славного Фиона хотя командир предоставленного Даной эскорта, Гвайр-Мечтатель, позволил себе в нескольких местах уклониться от известной ему самому истории. В угоду красоте возвышенного слога.
Сомнений великий герой не высказывал не потому, что уродился таким уж доверчивым или вежливым, а скорее по причине непонимания. Местами речи Гвайра своей вразумительностью подозрительно походили на неразборчивое бормотание, которым осыпал Ниала тот предводитель черных призраков. Однако упоминать об этом великий герой не стал, лишь обменялся коротким кивком с Ивин и достиг молчаливого взаимопонимания. Гвайр Мечтатель, впрочем, этот кивок также перехватил, после чего рассказ его вернулся в русло более традиционного варианта приключений Фиона Могучерукого, а эту повесть самый плохонький бард мог цитировать часами, не опасаясь повториться.
В замке Морхальт Ниал был встречен со всеми почестями. Сам Фион или Аэрон Воитель не сочли бы подобный прием неуважением к своему геройскому достоинству. Великий герой на какое-то время даже подумал, что вот он, момент истины, вот то, ради чего вообще герои становятся героями. Но тут же был низвергнут с вершин своих радужных мечтаний. Словами придворного менестреля Талиесина.
Из речи менестреля явствовало, что великому герою надлежит пробудить дракона и поставить его на охрану дворца. Замок Морхальт будет нуждаться в надежной охране, ведь немного позднее с великим героем уйдут все самолучшие бойцы Гитина и Лионесс. Уйдут, дабы сражаться на его стороне в иной битве, как было предсказано прежде. Упомянутое предсказание Талиесин даже процитировал, однако создавал его еще один любитель изящного слога, посему понять Ниалу удалось немногим больше, чем раньше. Он, впрочем, не слишком огорчился.