Артос потер подбородок.
– Хочешь сказать, у меня есть сын?
– Хочу сказать, у тебя есть твоя погибель. Погибель вдвойне. Он и сын тебе, и племянник – и дважды отмечен знаком дракона.
Ард-рикс покачал головой.
– Как он может быть моим племянником, ведь Моргеас – не Элейн!
– Конечно. Она дочь твоего отца, а не матери. И знала об этом.
Слова Хозяйки Озера словно молотом ударили Пендрагона. Поверить такому... он, конечно, и прежде подозревал, что Моргеас ради власти могилу бабушки продаст, но если она пошла на ТАКОЕ, только бы на трон сесть...
А не поверить и жить как ни в чем не бывало – еще хуже.
– Я не хочу сказать, что ты лжешь, – Артос внезапно охрип, – но мне нужно знать больше. Слов недостаточно.
– Позови дракона и спроси. Только снаружи, уж будь так любезен, – Недоверчивость ард-рикса Вивьен не обидела. – И меч свой оставь здесь, драконы с Калибурном не в дружбе.
«Не в дружбе,» – согласным эхом лязгнул Режущий Сталь.
Пендрагон отстегнул ножны с Калибурном и взбежал по лестнице на стену Каэр Баннога. Закатал правый рукав, стащил с запястья тяжелый бронзовый браслет и с вызовом глянул в глаза дракона. Дракон прищурился в ответ, стягивая кожу на руке.
Ард-рикс стиснул кулак, заставив дракона поморщиться.
«Давно не виделись,» – молча сказал он.
– Давно, – кивнул Артос. – Скажи, это правда – насчет моего сына...
«Вивьен лгать запрещено. Да, твой сын, Мордред, рожден на погибель тебе и твоему царству.»
– Но почему только теперь? Ему уже лет пятнадцать исполнилось, почему никогда раньше...
«Потому что в час, когда на тебя напал железный кабан, Мордред получил свою отметину и геас: молчать об отметинах или отвечать, но убивать получившего ответ. Потому что в час, когда ты избежал малой погибели, на горизонте появилась большая. Потому что в час, когда ты отдал броню, что способна защитить от ядов, стрел и мечей, ты лишился защиты, дарованной небожителями риксу-победителю – единственного, что еще могло бы тебя спасти. Хочешь знать больше – спрашивай.»
– Хочу, – твердо решил Пендрагон. – Чего мне остерегаться?
«Белый олень, белый дракон и белая сова – вот знаки твоей погибели.»
– А Мордред?
«Он – клинок, отравленный клинок, но не рука.»
– Тогда кто – рука?
«Это ты узнаешь, увидев знаки. Мне больше нечего сказать.»
– Есть. Где это случится?
«У горы Одноглазого. И не спрашивай, когда. Для меня время течет иначе, не смогу ответить.»
– Хорошо. Счастливого полета, – молвил Артос и разжал кулак.
Призрак красного дракона взмыл в небо и растаял среди звезд.
Ард-рикс Ллогрис задумчиво спустился вниз, поймал сочувственный взгляд Вивьен и через силу улыбнулся волшебнице.
– Ничего, мы еще повоюем, клянусь Кромом Круахом!
– Ну, уж с ним-то ты точно свидишься, раньше или позже, – заметила Хозяйка Озера. – Владыка Курганов всегда встречается с умершими вождями и риксами... Твой дракон не намекнул, когда ожидать встречи?
– Намекнул, да пользы от его намеков... Белый олень, белый дракон и белая сова.
– Разъяснить?
– Изволь.
– «Белая сова» – это одна из сидов призрачного царства, ллогры ее зовут «белой тенью»...
– Но при чем тут Гвиневер?!
– Значит, есть при чем. Ну, с белым драконом саксов ты сам знаком, седой Орм раньше или позже придет, чтобы расплатиться по былым счетам... А белый олень – знак, который будет носить на щите один из твоих фиеннов, вернувшийся из полого холма Гвиннеда. Зачем он туда пойдет, когда вернется, и кто именно это будет – сейчас сказать не могу. Быть может, он тебя и не предаст, уверенности в этом нет, но сам знак будет сигналом.
– Спасибо, утешила...
– Чем смогла, помогла. И прими совет: когда вернется Ланселот, позаботься, чтобы они с Тристаном не поссорились. Иначе погибнешь куда раньше.
Артос принял совет и покинул замок той же ночью, чтобы поскорее успеть в Камелот. Он вернулся, обнял Гвиневер, и подозрения, возникшие после слов Вивьен, улеглись. Гвиневер может любить не только законного мужа, но она его никогда не предаст! В ней не было и капли той темной страсти, что Пендрагон помнил по жадным поцелуям и объятиям Моргеас...
Когда вернулись Ланселот, Перидур и Гвалквед, ард-рикс не стал рассказывать о предупреждении дракона. А о железном кабане из рощи Кернанна и рассказывать не понадобилось, легенды по Галлии бродили одна другой лучше да красочнее. И когда в Камелот с посланием от Мурроха прибыл Тристан, Артосу не потребовалось больших усилий, чтобы примирить его с Ланселотом. Подраться они, правда, подрались, но это было честным состязанием в кулачном бою. После тридцать седьмого удара Тристан потер челюсть и заметил, что голова у него пока на месте, однако зубы не хотят продолжать забаву, потому лучше на этом и закончить. Ланселот согласился, признал, что лучшего противника ему давно не попадалось; на пиру они с Тристаном осушили ковш священного верескового меда и поклялись в вечной дружбе, а заодно обменялись мечами и броней. Командир фианны Пендрагона после этого всегда выходил на битку в «кабаньей шкуре», а Тристан – в кольчуге, что побывала вместе с Ланселотом у хрустального котла Дагды (и вместе с Ланселотом сполоснулась в этом котле, точнее, в молоке, которое перед тем пил Гвалквед).
Спасла ли эта дружба самого Пендрагона от скорой кончины, он не знал и не собирался гадать. Ланселот был его соратником и другом, а Тристан – побратимом; их дружбы ард-риксу хватало без всяких там пророчеств и предупреждений.
А смерть – смерть все равно придет в свой час. Сейчас Артосу не было до нее дел.
Другие сказали бы, что Пендрагону следует поскорее позаботиться, чтобы гибельное пророчество не сбылось, а для этого послать к Моргеас и Мордреду на Олерон хоть того же Ланселота, ибо царству и правителю угрожать могут лишь живые, но никак не мертвые... Другие могли бы сказать так, только ард-рикс не спрашивал чужих советов в подобных делах.
Он верил в предсказания, но не верил предсказаниям, и уж подавно не верил – пророкам и предсказателям. Потому что понимал, что пророчества только тогда сбываются, когда к ним кто-то прикладывает руки. Как к пророчеству об истинном правителе Ллогрис и мечу Калибурну была приложена рука самого Артоса.
А за руками чужими – в этом отношении – Пендрагон и так следил, будучи правителем.
Вера и верность
Роща. Сосняк. Дубрава. Сумерки. Солнце. Свет.
Сила. Искусство. Право. Клятва. Завет. Обет.
Доблесть. Победа. Слава. Мифы, которых нет —
Нас не найдет облава, дети безумных лет!
Верность – тому, кто верен, даже найдя конец,
Верность – тому, кто терном выложил свой венец.
Знатный уступит черни, мудрым воздаст глупец,
А по тропе видений нас поведет слепец.
Будет рассвет багровым, будет закат златым,
Будет урок суровым, будет подъем крутым —
Только враждою кровной, даже с ногтей младых,
Чар не изгнать любовных, жара не сгонит дым...
Меч – не всегда надежен, бой – не всегда ответ,
Выход – не непреложен, «да» – не отменит «нет»...
Верной дорогой можно выйти на верный след —
Так ли, однако, сложно в чувствах узреть рассвет?
Пусть для живущих местью нами разбит закон:
Случай, и час, и место, и над престолом клен...
Чуждые лжи и лести, жалости мы не ждем.
Если умрем – так с честью, если уйдем – вдвоем.
История седьмаяили Победа над пророчествами
Восемь лет минуло с того дня, как Артос получил предупреждение о близящейся кончине. Praemonitus praemunitus, как сказали бы любители имперских афоризмов, что в вольном переводе с благородной латыни значит «кто предупрежден, тот вооружен»; однако, оружием это предупреждение Пендрагон не считал. Клинок Калибурн – оружие, фианна – тоже оружие, риксы-союзники вроде Донала Ильского и Коннора, сына и преемника Кадора, – оружие мощное и славное. Но слова, суть которых: «берегись неведомо чего», – как они могут стать оружием и кого могут поразить? Впрочем, нет: глупостью своей они и впрямь могут поразить того, кто еще сохранил голову на плечах, но такое поражение ничуть не ухудшит его здоровья.
Прекрасно сознавая это, ард-рикс был тем не менее до глубины души поражен, когда Гвалквед пропадал неведомо где два месяца, а после прибыл в Камелот в сверкающей кольчуге белой бронзы и с новым щитом, на котором распластался в прыжке белый олень.
Спрашивать, где взял, не потребовалось – сын Ланселота склонил колено перед правителем, положил к его ногам любимое копье и попросил личной беседы. Подобный церемониал был излишеством, однако Гвалквед почему-то без этого не мог.
– Удовлетворяю просьбу, – наклонил голову Артос и через некоторое время встретил Гвалкведа в своих личных покоях.
Фиенн снова поклонился и начал произносить речь высоким штилем, да так, что Пендрагон едва успевал улавливать общий смысл. Смысл, к счастью, был прост: Гвалкведа каким-то образом угораздило добраться до Альбиона, там он без памяти влюбился в эльфийскую деву, добрые родители которой потребовали от него взамен свадебного выкупа (у Эльдар сей обычай не в ходу) совершить некоторое героическое деяние. Суть деяния Гвалквед не раскрыл, заверил только, что ни Ллогрис, ни союзные Пендрагону державы и княжества от этого не пострадают, и дабы отправиться на свершение деяния, ему необходимо получить от правителя разрешение...
Артос наконец понял, что от него требуется, улыбнулся, ободряюще похлопал фиенна по плечу, но не как рикс-правитель, а как добрый дядюшка (каковым, собственно, Гвалкведу и приходился). Затем спросил: