– Ты имеешь в виду – Эргон Алабаст Ибус Хаттила Випольд Верный, Принц Нетленной Твердыни, Хранитель Мира и так далее и тому подобное?
– Хранитель Мира и Справедливости по ту и эту сторону Большой воды, засвидетельствованный и благословленный Великими и Мудрыми, помазанниками и посланниками рыцарей Круглого стола Кинипетской Империи, согласно договору и честному слову, данному в заверение оного, до и после смерти, и, стало быть, навсегда и навеки Хранитель нашего Королевства.
Ага, точно. Эта проповедь написана под портретом Випа в главном холле замка. Та же подпись красуется под портретами его отца, деда и прадеда. Признаюсь, я никогда не задумывалась о том, что это может значить. Я лично считала, что это нечто вроде напыщенной традиционной чепухи, но, когда Вип цитирует подпись, выпрямляюсь на своем стуле и обращаюсь в слух.
– И что это за Великие и Мудрые, что за помазанники?
– Великие, вероятно, боги, – размышляет Вип. – Мудрыми, по-видимому, являются духи природы и земли. Помазанники – бывшие правители или, в более широком смысле, – души предков, которые нас защищают.
– Понимаю. Так вот почему там говорится: до и после смерти. Бедный Вип. Если это правда, то твое служение людям с твоей смертью не закончится.
Его лицо вытягивается.
– Да уж, согласен, страшно представить. Но если отнестись к этому серьезно и последовательно продумать эту мысль, то получается, что мои предки все еще бродят по Амберлингу и совсем не рады тому, что нас объявили имперской провинцией. С другой стороны, если бы император не оказал нам такую щедрую помощь, эта суровая зима стала бы для нас тяжелой. Я будто пытаюсь усидеть на двух стульях сразу.
Скорее пробурчав себе под нос последнюю фразу, Випольд тоже берет печенье.
– Что еще за стулья? – спрашиваю я.
– Увы, многие старожилы Амберлинга, и мой отец в том числе, не могут смириться с новыми обстоятельствами. Они втайне надеются, что император рассердится настолько, что отсоединит нас от Империи. Но это обернется катастрофой. Времена изменились. Мы зависим от мира, с которым ведем торговлю. Если император изолирует нас от других провинций, возникнут большие проблемы.
– А что насчет древних колдунов и волшебников? Вайдфарбер был в Амберлинге единственным или есть еще?
– Об этом хочет узнать Испе́р, а не ты. Верно?
Иногда я недооцениваю Випа. То, что принц проявляет такое добродушие, вовсе не означает, что он наивен.
– Я тоже хочу, – утверждаю я. – Моя фея всегда говорила, что ее бабушка творила магию по-старому, а теперь этого уже никто не может делать.
– Ты знала, что в жилах представителей королевского рода течет древняя кровь? – говорит Вип. – Когда я был маленьким, в замок постоянно приходил один жуткий старик и давал мне уроки. Например, он хотел, чтобы я с помощью зеркала обучился блуждающему взору, и утверждал, будто я могу творить чудеса, призывая духов. Мне все это представлялось очень захватывающим. Одна только мысль о том, что с помощью магии можно превратить желтую глазурь на моем торте в голубую, стоила всех этих усилий!
Тут он останавливается и усмехается, глядя на меня.
– Ты и правда думал, что сможешь этому научиться?
– Да, думал, – признается он. – Старику со мной пришлось несладко. Он буквально обломал об меня все свои зубы. Не то чтобы они у него были – он говорил так невнятно, что я едва его понимал. Голова его была похожа на сморщенное темно-коричневое яблоко. Я боялся его, но в то же время что-то в этом старичке безумно очаровывало и притягивало меня.
– Что с ним стало?
– Он был очень стар. В один из дней он не пришел, и тогда отец объяснил мне, что учитель стал призраком. В течение нескольких недель мысли об этом беспрестанно преследовали меня; я думал, что старик все время за мной наблюдает. Но в какой-то момент перестал верить в его силу, и после этого стало легче.
– А что такое блуждающий взор?
– Говорят, именно с его помощью в древние времена короли следили за своим королевством. Они смотрели в зеркало и видели в нем то, что происходило в дальних краях. Но, когда я практиковался со своим учителем, ничего не происходило. Быть может, раз или два зеркало потемнело, но на этом все. Отсутствие у меня способностей довело учителя до белого каления, и он даже заподозрил мою мать в том, что она подарила отцу ребенка от другого мужчины. «В его жилах нет королевской крови», – кричал он. Представь себе. Но об этом мама рассказала мне гораздо позже. Она терпеть не могла того старика.
Я целиком и полностью на стороне матери Випа. Бывшая продавщица цветов, которой молодой король отдал свое сердце двадцать пять лет назад, в любом случае заслуживает моего величайшего восхищения. У нее получается делать то, чего у меня никогда не выйдет: она всегда выглядит элегантно, никогда не выходит за рамки, виртуозно владеет манерами, выглядит возвышенно, но в то же время гуманна, сдержанна, всегда поддерживает мужа и хранит свое собственное мнение при себе. Я бы уже давно сдалась. Такая жизнь не по мне – я бы не выдержала.
– А твой отец научился блуждающему взору?
– Нет, но его отец мог. По крайней мере, так говорит мой двоюродный дедушка. Ого, смотри-ка, как уже стемнело. – Сквозь окно Вип выглядывает на улицу. – Сразу видно, что приближается Самая Длинная Ночь. Дни становятся ужасно короткие.
Проследив за его взглядом, я вынуждена признать, что в сером свете сумерек мелькание белых хлопьев снега за окном уже почти неразличимо. Подумав о том, что придется в наступившей темноте в одиночестве брести по дороге, ведущей из города к нашему дому, мне становится не по себе. Обычно для меня в этом нет ничего такого, но эти разговоры о древних колдунах, которые, по словам Хелены, едят сырые сердца, терзают мою душу.
– Пешком ты не пойдешь, – будто угадав мои мысли, говорит Вип. – Я отправлю тебя домой на санях. Я настаиваю.
Спустя четверть часа я, завернутая в теплые одеяла, сижу в санях королевы, которые скользят по улицам города. Снег по-прежнему кружит в воздухе, так что я еле различаю очертания человека, который управляет санями. Когда мы оставляем за собой свет последних домов, становится по-настоящему темно, и только снежинки на улице ярко переливаются, а до ушей долетает мягкий ровный перезвон колокольчиков. В Амберлинге считают, что колокола отгоняют злых духов. Но когда я задаюсь вопросом, действительно ли колокольчики на лошадиной упряжи могут стать моим спасением, если злой дух вдруг погонится за мной, они внезапно умолкают.
Выпрямляюсь в санях и прислушиваюсь: как такое вообще возможно? Я слышу фырканье лошадей, слабый свист ветра в еловом лесу и собственное дыхание. Еще больше наклоняюсь вперед, чтобы обратиться к человеку, который управляет санями, но, к моему ужасу, место, где он буквально только что сидел, пустое. Он исчез!
Логические объяснения этому в моей голове сражаются за превосходство с самыми идиотскими идеями. Если бы он спрыгнул, я бы заметила. Да и зачем ему так делать? Хотя тут могут быть замешаны древние ведьмы и колдуны: они могли схватить беднягу и стащить его с саней, чтобы похитить меня. Однако это никак не объясняет безмолвие колокольчиков.
Я высвобождаюсь из-под горы одеял и перелезаю на место возницы. Поводья, к счастью, завязаны узлом и прикреплены к сиденью. Пытаюсь развязать их, чтобы восстановить контроль над санями, но мои пальцы так замерзли и дрожат, что мне никак не удается справиться с узлами. Сани, меж тем, скользят по снегу удивительно быстро и притом почти бесшумно. Хлопья снега летят мне в лицо, лошади то и дело похрапывают.
Я поднимаю взгляд, пытаясь сориентироваться на местности. Учитывая скорость движения, мы уже давно должны были доехать до моего дома, но его нигде не видно. Неожиданное касание к моей спине заставляет меня застыть. Я готова поклясться, что нечто мягкое сейчас задело мое пальто. К тому же абсолютно уверена в том, что за мной кто-то наблюдает. Готовясь к худшему, я медленно оборачиваюсь.
Дрожь пробирает все мое тело, но – когда вижу, что за гость оказался на том месте, где раньше сидела я, – вздыхаю с облегчением. Очень маленький и округлый, но больше в снежных вихрях метели мне не разглядеть. Я вздрагиваю, когда существо вновь взлетает и тенью кружит над санями. В конце концов, оно приземляется – на мою голову. Вернее, на капюшон моего пальто.
– Эй, что за дела? – спрашиваю я.
Я вновь обретаю мужество, потому что понимаю: существо, которое сидит у меня на голове – птица. Филин, если я правильно истолковывала его очертания. На самом деле в этом нет ничего необычного, ведь эти птицы частенько отправляются на охоту после наступления ночи. Если не принимать во внимание того, что обычно они не приземляются на человеческие головы.
– Нам нужно поговорить! – сообщает филин.
Могу поклясться на чем угодно, но вслух он этого не произносил. И тем не менее я знаю, что он это сказал. Передал это сообщение прямо в мои мысли!
Сани все мчатся и мчатся по заснеженной дороге, – дороге, которой не может существовать в реальном мире, потому что в действительности мы уже давно покинули бы лес и попали на открытую местность с пастбищами и полями, утопающими в сугробах. Но мы все скользим и скользим вперед по необычайно темному и тихому ельнику.
– О чем ты хочешь поговорить? – спрашиваю я вслух. – И не откажи в любезности переместить нас куда-нибудь еще. Ты тяжелее, чем думаешь.
Птица взлетает и, сделав еще один круг в воздухе, приземляется на изогнутую спинку саней. Меня не покидает ощущение, что этот филин – не настоящая птица, а дух сумасшедшего мельника. Должно быть, это тот самый филин, который сидел на остановившихся часах на чердаке в доме гномов.
Я возвращаюсь на свое место и снова закутываюсь в одеяла, пока голос филина в моей голове читает лекцию. Его голос – голос всезнающего старца, пронизанный печально-саркастическими нотками. И словно речной поток под толстым слоем льда зимой, в его словах звучит пе