– Ты таращишься на него так, словно хочешь съесть, – говорит он. Или: – Тебе не следует так явно выражать ему свою симпатию. Это ослабляет твою власть. И вот снова: – В мое время мужчины и женщины играли друг с другом в более захватывающие игры.
Я глубоко дышу, изо всех сил стараясь держать рот на замке. Но, в конце концов, сдаюсь.
– Рада за тебя, – восклицаю я. – Но игры – это не по мне.
– Ты же не хочешь оказаться в этих ужасных отношениях типа «я-умру-без-тебя», а? – спрашивает филин. – Ведьмы и колдуны очень быстро стареют! Чем они сильнее, тем старше выглядят. Это означает, что через тысячу лет тебе будет до смерти скучно с одним и тем же парнем!
– Меня не волнует, что будет через тысячу лет. Я живу сейчас! Кроме того, мне не нужны советы птиц, которым удалось так испортить свою неизмеримо долгую жизнь, что теперь приходится доживать свой срок в образе призрака.
– Я стал призраком добровольно! – возражает филин, но я понимаю, что задела его гордость. – Я не проклят.
– Ну это пока, что вовсе не значит, что такого не может произойти. Продолжай действовать мне на нервы – и тогда посмотрим!
У меня в голове воцаряется тишина. Филин замолкает, а Испе́р, следивший за односторонним обменом слов молча, бросает на меня вопросительный взгляд.
– Он вмешивается в то, что его не касается, – объясняю я.
– А именно?
– Ты тоже думаешь, что я смотрю на тебя как на что-то съедобное?
– Да, – отвечает он. – Можно и так сказать.
– И я должна перестать это делать?
– Вообще-то нет, но сейчас это отвлекает.
– Правда?
– Мне приходится постоянно бороться с желанием последовать твоему призыву. Кроме того, призрачное время туманит мне разум. Оно заставляет меня забыть, кто я и что собираюсь сделать.
– Фея-крестная часто предупреждала меня об этом, – рассказываю я. – Она говорила: «Не позволяй Королю-Призраку переманить себя через границу – он будет кружить тебе голову до тех пор, пока ты не забудешь собственное имя».
– Имя свое я пока еще помню.
– Какое из двух?
– Выбери одно.
– Мне хотелось бы и дальше звать тебя Испе́ром. Согласен?
– Конечно.
Испе́р одаривает меня улыбкой, и боюсь, я снова смотрю на него так, будто он – что-то очень вкусное.
– Да, пока не забыл, – говорит Испе́р. – Я непременно должен предупредить тебя о бароне! Он мошенник, тебе лучше больше не пускать его в свой дом!
– Это будет сложно, потому что он помолвлен с Этци. Но не волнуйся, барон признался нам, что он – ненастоящий человек и был усыновлен баронессой фон Хёк. Этци не возражает и все равно хочет выйти за него замуж.
– Баронессы фон Хёк не существует, – возражает Испе́р. – На самом деле он влиятельный принц духов воздуха и носит очень труднопроизносимое имя. Он был приставлен шпионить за тобой.
Я ненадолго задумываюсь об этом и качаю головой.
– Он любит мою сестру.
– Не будь такой легковерной. Он твой враг, к тому же демон!
– А я думала, он – дух воздуха.
– Да, – говорит, растягивая слова, Испе́р. – Есть такие демоны, которые в то же время являются духами воздуха.
– И что, все демоны злые?
– Нет, но все они опасны, и если сражаются на стороне противника, то их следует избегать.
– Видишь ли, – говорю я, – он сражается не за противников, а за меня. Он помог мне снять гнусное заклятие, которое хотели наложить на меня многоликие. Он не обязан был это делать. Поверь мне, он знал, что делал, когда помогал мне. Возможно, когда-то он и был шпионом, но теперь – часть моей семьи.
– Мы еще поговорим об этом.
– Или нет.
Я полагала, что мы войдем на поляну с домом в том же месте, где я покидала ее в прошлый раз, но вместо этого филин ведет нас прямо к задней части дома, которая прячется в прохладной тени высоких темных елей. Когда мы добираемся туда, нас уже ждут: перед дверью, ведущей к спящему Королю-Призраку, на нашем пути встают семеро мрачных гномов и светящаяся лисица.
– Ты – подлый упрямый филин! – ругается главная гномиха. – Я думала, ты сожалеешь о содеянном, но нет – строишь планы за нашей спиной и навлекаешь погибель на то место, где мы предоставили тебе убежище.
Я жду, что филин начнет оправдываться или хотя бы заверит гномиху, что я – никакая не погибель, но трусливый дух сумасшедшего мельника молчит. Ладно, придется самой замолвить за себя словечко.
– Мы здесь, чтобы освободить Короля-Призрака, – объясняю я, показывая золотую монету. Гномы моргают и прикрывают глаза руками, словно ослеплены светом, исходящим от монеты. Очевидно, они могут узреть больше, чем я. – Мы верим, – продолжаю я, – что тем самым защищаем мир, а не ставим его под угрозу. Теперь, когда самые опасные враги императора, Охотник и Паучиха, мертвы…
– Мертвы? – перебивает старик Брюзга. – Кто их убил?
– Это… ну… эм-м-м… – Я умолкаю, потому что не знаю, как им объяснить. Я не убийца – никогда специально не сделала бы того, что привело бы другого человека к смерти. Но два волшебника умерли, а я приложила к этому руку, и это в конечном итоге означает то, что совсем не соответствует моему представлению о себе.
– Колдун, – помогает мне Испе́р, – был укушен Богом природы, вожделеющим месть, и пережил его совсем ненадолго. Ведьма наложила на себя смертельное проклятие, когда проникла в Священную рощу Короля-Призрака и разожгла там свой очаг.
Очень хорошо, что оно все объясняет. Но гномы смотрят на нас так, будто Испе́р только что выдал бессмысленную тарабарщину.
– Во всяком случае, они мертвы, – говорю я в подтверждение. – И теперь у нас есть эта проблема с очагом в Священной роще, и мы хотели бы ее решить. Поэтому я хочу разбудить своего отца, потому что он единственный, кто может все исправить.
Рыжебородый качает головой.
– Она не могла этого сделать. Она не проникала в Священную рощу!
– Конечно, возможность, что ведьма обманула меня, существует, – отвечаю я. – Но она произвела на меня чертовски сильное впечатление, и теперь она мертва, так что…
– Ты его неправильно поняла! – объясняет главная гномиха. – Он не может поверить, что кто-то добровольно принял на себя проклятие, которое поражает всех, кто входит в рощу без позволения.
– Она говорила, что собирается короновать себя и стать Королевой призраков. Став Королевой, она больше не была бы захватчицей, и проклятие утратило бы свое действие. Так она думала, но проклятие считало иначе. Оно лишило ведьму жизненных сил, и после того как я бросила в нее фундук, она умерла.
Я радуюсь, что упомянула эту крошечную деталь, связанную с лесным орехом. Иначе чувствовала бы себя лгуньей. Гномы на мое заявление реагируют неожиданно нервно. Они отступают назад, тяжело сглатывают, подыскивая слова и дергая себя за шапки. Даже скряга теряет дар речи.
– Что ж, – наконец удается произнести главной гномихе. – Мы и подумать не могли, что твоя почтенная мастерица древней веры научит тебя таким заклинаниям. Ума не приложу, как ей пришло в голову совершить такой проступок!
Взгляды всех гномов устремляются на золотистую лисицу, которая смотрит на свои лапы, виновато прижав ушки.
– Не все, что лисица рассказывала вам обо мне и моей фее, правда, – объясняю я. – Мы обе довольно невежественны и колдуем… ну, как бы это сказать… спонтанно. Да, точно. Мы колдуем примерно так же, как хозяйки изобретают новые кулинарные рецепты, когда в доме остается всего три ингредиента.
– Понятно, – говорит гномиха. – Вам следует научиться контролировать свое спонтанное колдовство. Тебе нужен хороший учитель. Ну и твоей фее, конечно.
– Я не против. Но где взять такого учителя?
– Дух сумасшедшего мельника наверняка будет рад направить вас, – отвечает гномиха. – Раньше у него было много учеников, но в какой-то момент времена изменились. Ученики стали чувствительными и ворчливыми и сбежали, считая, что он плохо с ними обращается.
Я поднимаю глаза на филина, который сидит на крыше домика гномов и высокомерно поглядывает на меня. Честно говоря, я могу представить себе куда больше приятных вещей, нежели учиться у этого маленького чудовища.
– Я тоже, – ворчит в моей голове филин. – Но скажи ей, что хочешь этого, иначе она никогда не отдаст тебе ключ.
– Хорошо, – говорю я. – Я позволю сумасшедшему мельнику обучать меня.
И будто я только что дала торжественную клятву, все семь гномов кланяются, а затем главная гномиха вынимает из кармана своей жилетки неказистый ключ. Вставляет его в замочную скважину низкой двери, поворачивает, и дверь открывается. За ней виднеется ночной зимний пейзаж.
Я крепче сжимаю в руке золотую монету. Она теплая и придает мне смелости. Быстро оглядываюсь на Испе́ра, ожидая, что тот последует за мной, но он качает головой.
Гномы окружили его, ясно показывая, что ему не следует двигаться с места ни на шаг. Он принимает этот запрет. Ну конечно. Это его отец поставил моего отца в такое положение. Я и не ожидаю, что гномы доверятся сыну императора. Я киваю ему на прощание и шагаю через порог в полном одиночестве.
Снег по ту сторону двери невероятно сверкает. Проторенная дорожка указывает мне путь через зимний лес, и пока следую по ней, в небе горит звездное море, какого в своем мире я никогда не видела. Вскоре деревья редеют, и моему взору открывается вид на холм. Там, наверху, лежит Король-Призрак, будто высеченный из камня. Его кожа в свете звезд источает белоснежное сияние.
Я взбираюсь на холм, сверху донизу украшенный драгоценными камнями и замерзшими цветами. И только ступени, ведущие к моему спящему отцу, свободны от изысков. Поднявшись наверх, я благоговейно останавливаюсь перед спящим Королем-Призраком. Его глаза закрыты, руки сложены на груди. Выглядит именно таким, каким видела его в водном зеркале: красивым, холодным, возвышенным. Есть только одно отличие: на его груди спит свернувшаяся клубочком кошка. Она прижимается к его ладоням, будто они обнимают ее тельце.