– Я знаю, – продолжает императрица, – что ты очень много значишь для моего сына. Может быть, однажды он захочет прогнать тебя, чтобы избавить от этого бремени. Я абсолютно честна с тобой, Клэри. Я верю своему сыну, он сделает все возможное, чтобы тебе никогда не пришлось носить ожерелье императрицы. Но заклинаю тебя: не слушай его. Останься рядом с ним, когда для него настанет время надеть кольцо императора. Помоги ему выдержать власть, как я помогаю своему мужу пережить темные дни.
Не знаю, хочу ли обещать ей то, о чем она меня просит. Я никогда не планировала становиться императрицей. Не хочу покидать Амберлинг. Я хочу остаться собой.
– Тебе не нужно мне отвечать, – говорит она. – Ты пока не можешь оценить масштаб моего желания. Мне просто хотелось рассказать тебе об этом вовремя, чтобы, когда придет время, ты вспомнила об этом. Вот! Если хочешь, я оставлю тебе эту скромную серебряную цепочку, которая дарила мне утешение во время моего обучения. Она приносила мне счастье, а теперь я хочу, чтобы она принесла счастье и тебе. Потому что твое счастье – счастье моего первенца.
Серебряная цепочка с черным камнем понравилась мне сразу. Поэтому я киваю и с готовностью опускаю голову, когда она наступает на мое платье и застегивает цепочку на моей шее. То есть я думаю, что она наступит на мое платье, но едва ее миниатюрная бальная туфелька приближается, ткань будто начинает жить своей собственной жизнью и подол отлетает в сторону, словно его поднял легкий ветерок. Хотелось бы и мне овладеть этим заклинанием!
– Очень красиво! – говорит императрица, глядя на меня в зеркало. – И не беспокойся о платье. Оно магическим образом уклоняется от любого, кто его носит, иначе с таким количеством ткани в нем было бы невозможно ходить. А эту петлю можно надевать на запястье, когда идешь или танцуешь.
Она показывает мне петельку, которая позволяет приподнять юбку так, чтобы, по крайней мере теоретически, я могла идти, не спотыкаясь, и просит меня следовать за ней к двери. Я робко пробую сделать шаг и, к моей огромной радости, у меня все получается: ткань ниспадает совершенно естественно, но всегда так, что я не наступаю на него.
– Теперь все, что тебе нужно сделать, – это научиться смотреть вперед, а не идти, уткнувшись носом в землю.
Императрица шутит, но при этом тяжело дышит. Заметив мой тревожный взгляд, она качает головой:
– Это только сегодня. В полночь наваждение пройдет. Чуть меньше трех часов – и я буду в порядке.
Мы покидаем ее личные покои и вместе шагаем в сторону бального зала, провожаемые взглядами множества слуг в роскошных ливреях. Я насчитываю пятьдесят четыре лакея, пока мы добираемся до входа в зал, и все они смотрят на меня, как на привидение. Прекрасное, но жуткое.
Бальный зал, в который мы входим, обладает измерениями, которые я не могу ни уловить, ни постичь. Я не вижу конца, только золото, блеск и теплые огни везде, куда бы ни бросила взгляд. Однако мне не приходится долго рассматривать красоту этого зала, потому что движение в зале внезапно прекращается. Внимание гостей бала вдруг сосредоточивается исключительно на мне: я – новость, меня следует изучить, потому что именно о будущей невесте наследного принца будут говорить и сплетничать в этом городе ближайшие несколько недель.
Императрица замечает мое смущение и ободряюще улыбается. Когда у меня возникает соблазн снова уставиться в пол, она демонстративно поднимает подбородок, и я следую ее примеру, готовая к тому, что ждет меня впереди: я должна сделать следующие шаги, доверяя магии своего платья, надеясь, что все то огромное количество ткани, что пошло на него, вовремя отлетит от моих бальных туфель. Грудь вперед, плечи назад, голову вверх – я следую инструкциям, которые в десятилетнем возрасте изучала в школе для высокопоставленных дочерей, когда, к моему большому раздражению, нас заставляли носить на головах огромные стопки книг. Что ж, теперь эта ерунда, по крайней мере, окупается.
Я напрягаю все свое тело, чтобы войти по ужасному коридору в зал, однако недооценивая, сколько времени требуется, чтобы глашатай у входа произнес полное имя императрицы. Против череды почтенных, витиеватых и непонятных обозначений мой друг Випольд – настоящий сирота, а меня оглашают как леди Клэри Фарнфли, дочь Короля-Призрака и дитя из пепла, то есть крайне скромно.
Наконец наступает тишина, и вот оно: красная дорожка указывает мне путь в центр зала, я вдруг живо представляю себе, как в последний раз упала перед собравшейся толпой – на лестнице в свадебном платье. Я определенно могу повторить тот трюк, только на этот раз аудитория будет более требовательна, а реальность сложнее. Уже вижу, как лечу на мраморный пол, завернутая в тысячу слоев ткани сказочного платья принцессы с белыми, как лебеди, помпонами.
И все же я делаю свои первые робкие шаги и вижу, как кто-то, кто раньше стоял рядом с креслом императора, установленном на возвышении, спрыгивает по ступенькам, чтобы броситься мне навстречу. Легкими шагами, которые отличаются от медленной и грациозной поступи, с которой мы с императрицей продвигаемся вперед, Испе́р приближается к нам и радостно берет меня за руку. При этом он всем своим видом ужасно напоминает вселенскую мечту маленькой девочки о самом статном принце всех времен.
Я никогда еще не видела его одетым таким образом: в высоких сапогах и бело-золотом праздничном мундире, увешанном многочисленными орденами и блестящим оружием. К счастью, я знаю его достаточно хорошо, чтобы не потерять сознание от благоговения. К тому же его взгляд подсказывает мне не воспринимать это благородное мероприятие слишком серьезно и расслабиться, что я и делаю, едва он касается своей рукой моих пальцев.
Я позволяю ему вывести меня на танцпол, сосредоточившись на его красивом и, как всегда, немного грустном лице, секреты которого я теперь понимаю немного лучше. Звучит музыка, мое тело танцует само по себе, а сердце поет от любви. Я вдруг понимаю, почему девушки, превращающиеся в женщин, непременно желают посещать балы. Они делают это не для того, чтобы быть спасенными или избранными, даже если думают иначе. Нет, они делают это потому, что в них созревает сила любви. Подобно мощной магии, любовь охватывает все тело и стремится к цели. Мы поддаемся ей, сначала бурно и глупо, а затем – все более мудро. И чем более доверчиво и непоколебимо мы переходим на службу этой силе, тем более твердой становится наша внутренняя уверенность в том, что нам подвластно навести порядок в мире одной своей любовью. Если нам позволят.
Мой принц прерывает мои мечтательные размышления внезапным вопросом:
– Ты меня простишь?
– За что? – удивленно спрашиваю я в ответ. – За то, что не могу весь вечер чесать голову, будто у меня завелись блохи?
– Нет, – говорит он. – Несмотря на то что такой вариант имеет место быть, я сожалею о другом.
– А что я должна тебе простить?
– Много чего: свадьбу под фальшивым именем, неправду, трудности, опасности – все то, что я привнес в твою жизни, и то, что с нашей первой встречи так усложнило ее.
– Все закончилось хорошо, так что не беспокойся.
– Но я говорю и о том, что еще впереди. Я очень хотел бы избавить тебя от этого.
– От чего именно?
– От всего этого! – Он взмахом руки указывает на огромный бальный зал и многочисленных гостей. – С нашей первой встречи я боролся с собой. Я знал, что, если вмешаюсь в твою жизнь, возможно, разрушу ее. Более правильным казалось решение оставить тебя в покое. Но ты была словно прекрасный необузданный хаос, который ворвался в тоскливую рутину моей жизни. Рядом с тобой я черпал надежду, краски бежали из хаоса прямо к моему сердцу. Я до сих пор не знаю, правильно ли сделал, поддавшись этому хаосу. Что, если все, что давит на меня, в конечном итоге сокрушит тебя? Или, наоборот, хаос поглотит порядок?
– А что хаос делает сейчас?
– Придает Толовису неповторимое, очаровательное сияние. Всё здесь, в замке, обычно кажется старым, затхлым и мрачным. Но не сегодня. Сегодня в воздухе витает дух леса и весны.
Я смеюсь и вижу, как моя радость отражается в его чертах. В течение нескольких тактов мы беззаботно танцуем, словно находимся на летнем лугу в Царстве призраков.
– Возвращаясь к изначальному вопросу, – говорю я. – Да, я великодушно прощаю тебя. Но только в том случае, если завтра ты отвезешь меня домой, как и обещал.
– Все готово. В полночь мы покидаем бал и улетаем обратно. Ты на Львином Сердце, я на Онклидамии. Перисал был настолько любезен, что одолжил ее мне на неопределенный срок.
– Как щедро с его стороны.
– Ну, если быть точным, он сказал следующее: «Отведи эту капризную диву к ее амберлингскому бойфренду-метису и скрести пальцы, чтобы он ей не надоел так быстро, насколько это возможно».
– Что-что? – От возмущения я едва не забываю сделать в танце следующий шаг и чуть ли не останавливаюсь. – С чего это он решил, что Львиное Сердце ей надоест? Он надеется, что она разобьет ему сердце?
Испе́р смеется.
– Это не смешно!
– Ты, наверное, даже не знала, – говорит он, – что твой линдворм – это помесь хорнфоллского златомеха и огнедышащей ящерицы из Нахтлингена?
– Не знала.
– И никогда не задумывалась, почему из его носа появляется дым?
– Линдвормы в родстве с драконами, поэтому я решила, что это нормально.
– Нет, это означает, что Львиное Сердце не является чистокровным линдвормом. Если бы у них с Онклидамией было потомство, их дети ничего бы не стоили.
– Ничего не стоили?
– Что даже хорошо, потому что тогда их дети смогли бы жить беззаботной жизнью, не опасаясь того, что какой-нибудь богатой малышке захочется их купить и сделать из них престижных верховых животных.
Я слегка прищуриваюсь, пытаясь понять, зачем он мне все это говорит, пока до меня, наконец, не доходит, что он испытывает тайное удовольствие, рассказывая мне вещи, которые одновременно и пугают, и смущают меня.
– Он никогда ей не надоест, – заявляю я. – Он нравится ей, потому что отличается от всех остальных.